Со своей стороны можем заметить, что вычленить из «Книги Велеса» доски, написанные Сулакадзевым, очень-очень трудно. Стиль всей книги однороден, одна историческая концепция, одни мифологические представления. Неоднороден лишь язык. Однако разность употреблённых при написании книги диалектов (их можно выделить три, но об этом ниже) не нарушает её целостности. Дощечки 15а и 17а, на которые ссылается Д. М. Дудко, действительно говорят о землях будущей Руси Новгородской, основании Нового града и Славенска, но рассказы эти невелики в сравнении с общим объёмом текста этих дощечек, из контекста их повествования не выпадают. А рассказывают эти доски в основном всё про ту же степь, упоминают об азиатской теории, говоря современным научным языком, происхождения русов (I, 4; 48–49; 51–52), (I, 5; 73, 76–77).
Очевидно, указанная однородность «Книги Велеса», которая никоим образом не могла быть достигнута, подделывай её два человека, между которыми промежуток времени более чем в сотню лет, а соответственно, значительная разница в уровне исторических знаний (принимая во внимание бурное развитие исторической науки в XIX — XX веках), смутила некоторых противников аутентичности данного памятника. Они отказались и от теории совместного (Сулакадзев и Миролюбов) авторства «Книги Велеса». Что же было ими выдвинуто взамен? Называть конкретные кандидатуры на роль фальсификаторов уже не стали, ибо не осталось уже этих конкретных кандидатур. Ограничились утверждением, что «“Велесова книга” — мистификация группы польских или украинских дилетантов, плод компиляции, а большей частью — просто фантазии. Нельзя с полной уверенностью настаивать, что она возникла в начале XX века, но самое смелое, что можно предположить, — это её создание в XVIII — начале XIX в., когда сильным было увлечение славянскими древностями, в частности, языческими» (II, 43; 223). Такое мнение озвучил профессор Б. И. Осипов в отзыве на статью Н. В. Слатина «Влескнига». На наш взгляд, оно является ярким выражением того тупика, в который загнали себя те учёные, которые любой ценой стремятся доказать поддельность «Книги Велеса». Некого конкретно называть фальсификатором, непонятно, когда подделывали (в XVIII, XIX или XX веке). Но подделывали, и трава не расти. Причём польские или украинские дилетанты. А почему? Не понятно. Почему не русские дилетанты, не чешские дилетанты, не дилетанты сербские? Ведь следы всех этих языков в “Книге Велеса” также встречаются. Причём, что примечательно: польские и украинские дилетанты то и дело говорят о Руси, о любви к ней, прославляют её. И никакого намёка на прославление Украины или Польши. Другими словами, нет и намёка на столь присущий украинской и польской интеллигенции в конце XVIII — начале XX века национализм.
Итак, ответ на вопрос, почему Ф. А. Изенбек никому, кроме Ю. П. Миролюбова, не показывал найденные им дощечки, повлёк за собой подобное объёмное рассуждение, кто же, кроме этих двух людей, мог дощечки подделать. Перейдём ко второму вопросу.
2) Утверждение, что подобно Ф. А. Изенбеку Ю. П. Миролюбов очень долгое время молчал о существовании «языческой летописи», также неверно. Верно другое: подобно Фёдору Артуровичу Юрий Петрович наткнулся на непробиваемую стену скептицизма маститых учёных, которые в своём отрицании подлинности досок исходили из одного только принципа: «Не может быть, потому что не может быть никогда». Сообщать же о памятнике учёным мужам — Миролюбов сообщал. В своих послевоенных письмах в Сан-Франциско Ю. П. Миролюбов упоминал, что о дощечках до Второй мировой войны знал целый ряд учёных: византийский отдел факультета русской истории и словесности Брюссельского университета, в частности профессор Экк и его ассистент Марк Шефтель (в письмах Юрий Петрович, запамятовав фамилию последнего, называет его то Пфефер, то Шеффел), профессор Дмитрий Вергун, ещё некий учёный, видевший дощечки в 1935 году в Брюсселе и переехавший в США. Об этом последнем Ю. П. Миролюбов вспомнил лишь то, что он был доцентом и перед войной в Варшавском университете защитил диссертацию на тему о славянском происхождении фракийцев (II, 11; 205, 208, 213, 214). Казалось бы, разве можно верить человеку, которого подозревают в подделке «Книги Велеса»? Он ведь в своё оправдание ещё и не такое может придумать. Но верить, оказывается, можно. А. И. Асов уже в наши дни списался с учеником Александра Экка, известным учёным, переведшим «Слово о полку Игореве» на французский язык, Жаном Бланковом, и тот сообщил ему, что до войны о «Дощечках Изенбека» в Брюссельском университете знали все сотрудники А. Экка (II, 11; 188), (II, 4; 29). Значит, не обманывал Юрий Петрович в отношении Экка и его сотрудников. Поэтому с доверием можно отнестись и к тому, что он говорит о знакомстве других учёных с досками «Велесовой книги». К тому же, вспомним, выше мы говорили о том, что русский учёный-эммигрант П. Е. Ковалевский слышал о дощечках ещё до войны. Упоминали, что это могло произойти в Париже, где П. Е. Ковалевский жил, а Ф. А. Изенбек бывал прежде, чем поселился в Бельгии, но могло и в Брюсселе, где Ковалевский некоторое время работал у Экка. И если это было в Брюсселе, то было это при непосредственном содействии Юрия Петровича Миролюбова. Не иначе. Ещё один аргумент в пользу того, что последний не лгал, он действительно пытался обратить внимание учёных на хранящийся у Изенбека памятник древней славянской письменности.
3) Разные датировки знакомства Ю. П. Миролюбова с «Дощечками Изенбека» и работы с ними в самом деле могут говорить за то, что никаких дощечек и не было. Их просто придумал Миролюбов. Текст, также придуманный им, изначально был на бумаге. Одним словом, мы имеем дело всё с той же фальсификацией. Однако давайте на минутку задумаемся, когда начала появляться датировка означенных событий, т. е. когда Ю. П. Миролюбов стал привязывать своё знакомство с «Книгой Велеса» и работу с ней к определённым датам. Началось это в конце 1953 года, когда завязалась переписка Юрия Петровича с А. А. Куренковым и с редактором журнала «Жар-птица». А ведь уже тогда ему был 61 год. Что же говорить про последующее время? За плечами — нелёгкая жизнь: две войны, полная лишений жизнь эмигранта, пагубное увлечение алкоголем (благодаря Изенбеку), работа на химических предприятиях (здоровья она, естественно, не прибавляет). И возраст, возраст… Отнюдь не юношеский. Ничего удивительного, что память подводила Юрия Петровича. Вот в феврале 1956 года он пишет Сергею Лесному: «С этим мешком он (т. е. Изенбек. — И.Д.) приехал в Брюссель, где я 15 лет разбирал «сплошняк» архаического текста…» (II, 11; 162). Если 15 лет, то время знакомства Миролюбова с дощечками никак не позднее 1926 года, ибо в 1941 году Изенбек скончался, а дощечки пропали. Однако в октябре 1957 года в журнале «Жар-птица» публикуется заметка Миролюбова, где дословно пишется следующее: «Чтобы не терять времени, я взялся за разбор текста, начав таковой, кажется (выделено нами. — И.Д.), ещё в двадцать седьмом году и закончив его в тридцать пятом!» (II, 11; 167). Фигурировали в письмах и заметках Юрия Петровича и конкретно 1925 год, как год первого знакомства с досками, и период с 1927 по 1936 год (а не по 1935-й, как мы указали чуть выше), как время, в течение которого он работал с ними. Но всё это надо воспринимать как вероятную датировку с тем самым словом «кажется». И разве можно ожидать чего-то другого от пожилого человека, который, давайте не будем забывать этого, не был профессиональным историком, и работа с «Книгой Велеса» не была главным делом его жизни. Как подобное «неглавенство» сквозит в его письмах. «А я сейчас страшно занят заводом химических продуктов, который создал. Он у меня отнимает всё время, дни и ночи, даже сплю на заводе зачастую! Как полегчает с заводом, так сейчас же обо всём этом подумаю» (из письма А. А. Куренкову; ноябрь 1953 года) (II, 11; 214). «Обо всём этом» — это о поиске в своём архиве фотографий дощечек и отзыва о дощечках профессора Вергуна. Или вот ещё: «Хоть Вы и доктор зоологии, а я доктор химии, мы оба далеко от филологии находимся, а занимаемся ею как любители» (из письма к С. Лесному; январь 1957 года) (II, 11; 241).
Можно вспомнить хорошую фразу Карла Маркса: «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Совсем не чуждо человеку забывать точную датировку тех или иных обстоятельств своей жизни. Мы можем предложить даже такую схему событий. Ничего удивительного, что в 50х годах XX века Ю. П. Миролюбов не мог точно локализовать во времени своё знакомство с дощечками деревянной книги (то ли 1925-й, то ли 1926-й, то ли 1927-й год). Прошло в любом случае свыше четверти века, а разброс в год-два не так уж велик. Разность же дат прекращения работы с досками может иметь следующее объяснение. Мы помним, что в 1936 году Юрий Петрович женился. Жанна практически не отпускала его к Изенбеку одного. Тем самым она его спасала от алкоголизма. Но Изенбек никогда не показывал дощечки при супруге Миролюбова, т. е. после 1936 года последний работал с текстами «Книги Велеса» в тех редких случаях, когда оказывался у Фёдора Артуровича один. Поэтому ничего удивительного в том, что Юрий Петрович мог говорить и о работе с дощечками по 1936 год. Это была упорная, если можно так выразиться, «массированная» работа. И по 1940 (41) год (т. е. те самые 15 лет работы), учитывая «редкие свидания» с дощечками после женитьбы.
