Итак, можно попытаться сделать некоторые подсчёты: светокопия дощечки II 11А, фотокопия дощечки 16А, фотокопия дощечки 16Б, четыре фотоснимка, о которых шла речь в письме от 10 января 1954 года и которые А. И. Асов почему-то упорно именует «светокопиями» (причины, по которым это делает Александр Игоревич, нам не известны) (II, 11; 224), (II, 4; 31). В общей сложности получается семь.
А теперь процитируем письмо Ю. П. Миролюбова к С. Лесному от февраля 1956 года, т. е. от даты написания вышецитированных писем прошло чуть более двух лет: «К сожалению, подлинники были украдены после смерти Изенбека, художника, из его ателье (имеются в виду подлинники дощечек «Книги Велеса». — И.Д.), и, кроме 3 фотокопий (выделено нами. — И.Д.), у меня есть лишь текст, переписанный мной и разделённый на слова тоже мной» (II, 11; 162). Почему же фотокопий три? Мог ли Юрий Петрович забыть, что два года назад отправил Куру семь фотографий? А ведь Миролюбов находился в 1956 году в Америке, редактировал «Жар-птицу», в которой тогда печатались тексты «Велесовой книги» и статьи о ней. Непонятно, не правда ли? Но дальше — больше.
В заметке, опубликованной в «Жар-птице» в октябре 1957 года, Ю. П. Миролюбов пишет: «Однако за эти годы (годы работы с дощечками «Книги Велеса». — И.Д.) я сумел сделать пять фотокопий, одна из которых фотографическая, а четыре остальные светокопировочные (выделено нами. — И.Д.)» (II, 11; 167). Теперь фотокопий уже пять. Причём фотографическая из них всего одна, а остальные светокопировочные. Впрочем, как можно понять из этих строк, и то, и другое подпадает под понятие «фотокопии». В чём же отличие?
Можно, конечно, высказать предположение. Под светокопией подразумевается фотография прориси букв дощечек, выполненной под направленным световым излучением на достаточно тонкой и прозрачной бумаге (скажем, на кальке). Тогда, действительно, можно сказать «светокопировочная фотокопия». Вспомним, что Л. П. Жуковская (а следом за ней и другие советские, а позже многие российские учёные) утверждала, что фотография дощечки 16А, присланная С. Лесным в Советский Союз, изготовлена именно с копии-прориси, а не с самой дощечки. Тогда получается, что настоящая фотография дощечки была всего одна. Но почему же Юрий Петрович молчал об этом до 1957 года? О светокопиях он заговорил именно только в этом году. До сего же момента во всех письмах говорилось просто о фотографиях дощечек. И ни слова о том, что большая их часть изготовлена с прорисей. Может, наше предположение относительно того, что такое «светокопия», неверно?
Но тем не менее можно сделать вывод: в той неясности, которая сейчас существует вокруг изначального количества фотокопий (будем употреблять это единое понятие, как это делает Ю. П. Миролюбов), виноват сам Юрий Петрович. Именно из его утверждений вытекли современные «несколько фотографий», «три-четыре фотографии», «пять» и «шесть». Как всё это объяснить? Легче всего подобное объяснение дастся противникам подлинности «Книги Велеса»: мол, никаких дощечек изначально и не было. Всё придумывалось Миролюбовым буквально на ходу. На ходу же делались и фотографии. В конце концов он сам запутался в своём вранье. Тем же, кто считает памятник подлинным, разобраться в данных разночтениях гораздо труднее. Вполне безобидными и понятными кажутся только «один или несколько снимков» первых писем к А. А. Куренкову: прошло около двух десятков лет с тех пор, как фотографии были сделаны, архив не разобран и находится в полном беспорядке. Немудрено и запамятовать. Но вот письма и заметки 1956–1957 годов… То три, то пять, а подсчёты дают семь… Можно выдвигать разные версии, пытаться давать различные объяснения. Например. В письме к С. Лесному от февраля 1956 года Ю. П. Миролюбов говорит о трёх фотокопиях, которые у него есть на момент написания письма. А в заметке от октября 1957 года он пишет о пяти фотокопиях, когда-то им сделанных с дощечек. Согласитесь, «есть сейчас» и «когда-то было» — вещи совершенно разные. Вот и в одном из ранних писем к А. А. Куренкову Юрий Петрович упоминал, что одну или две фотографии дощечек его жена могла выбросить (см. выше). Пять минус два равно трём. Да, но ведь отправил из Брюсселя в Сан-Франциско он семь снимков. То-то и оно, что мы не можем быть уверены в этом количестве. Что если копия дощечки II 11А, которую А. И. Асов считает световой, на самом деле таковой не является? Тогда получаем шесть. Что если фотокопии дощечки 16 (А, В) были отправлены всё-таки не 2 января 1954 года, как опять-таки полагает А. И. Асов, а 10 января, т. е находились в числе тех четырёх, о которых пишет Ю. П. Миролюбов в своём письме к А. А. Куренкову от этого числа. Тогда получаем всего четыре снимка. А что такой вариант возможен, мы заключаем по следующей причине. Фотография дощечки 16А (если брать её полное воспроизведение) содержит в левом верхнем углу изображение какого-то как бы скачущего животного с довольно крупными ушами и хвостом метёлкой. В своём же письме от 10 января 1954 года Ю. П. Миролюбов так описывает одну из посылаемых им фотографий: «…На II— ой какое-то животное (т. е. изображено в левом верхнем углу. — И.Д.), похожее на кошку, но с длинным хвостом, напоминающим лисий, и с длинной шеей…» (II, 11; 223). Не правда ли, данное описание очень схоже с рисунком на дощечке 16А. Кроме того, весь тон письма от 10 января, кажется, говорит о том, что посылаемые с ним фотографии были первыми, отправленными А. А. Куру, и до них никакие снимки не посылались.
Так что толика вины современных исследователей в запутывании вопроса о количестве фотокопий дощечек «Книги Велеса» тоже имеется. Во всяком случае, делать какие-то выводы, на наш взгляд, можно только тогда, когда будут отпечатаны хранящиеся в Музее русского искусства в Сан-Франциско негативы четырёх фотокопий. Это, по-видимому, негативы именно тех снимков, которые Ю. П. Миролюбов отправил в Америку 10 января 1954 года.
Сейчас же можно заметить, что ничего из ряда вон выходящего в вопросе с фотографиями дощечек мы не видим. Как было показано, всё объясняется и без «притягивания» обвинений в фальсификации.
5) Почему же «Книгой Велеса» заинтересовалось гестапо? Уж не для пущей ли важности и напускания тумана приплетает в это дело нацистскую тайную полицию Ю. П. Миролюбов? Да, действительно, гестаповец Валлейс, возглавлявший эту службу в Брюсселе (а именно его имя в своих письмах называет Юрий Петрович), скорее всего, бросил бы дощечки в печь или «хряснул» бы по ним своим сапогом. Но были и другие люди, носившие чёрную форму СС, которых доски могли очень даже заинтересовать. Речь идёт о знаменитой нацистской организации «Аненэрбе».
С немецкого «Ahnenerbe» переводится как «Наследие предков». Организация эта была создана для историко-культурного обоснования национал-социализма. В 1933 году представляла собой мистический орден, организовывавший экспедиции по Европе и Азии в поисках архивов тайных обществ, предметов древних культов, обрядовых книг и т. д. Позже «Аненэрбе» была включена в РСХА на правах одного из отделов, т. е. входила в систему СС, подчиняясь Гимлеру.
В 1936 году Гитлер издал приказ, по которому члены «Аненэрбе» получали право «производить обыски в религиозных обществах, частных библиотеках и архивах на предмет выявления материалов, имеющих ценность для Германии, и обеспечить их изымание через гестапо» (II, 11; 191). Обратим внимание на этот нюанс: «Аненэрбе» изымала ценности через гестапо. Как здесь не вспомнить брюссельских гестаповцев во главе с Валлейсом, побывавших в мастерской у Изенбека после смерти последнего. И отделение «Аненэрбе» в Брюсселе тоже существовало.
Награбили аненэрбовцы за годы Второй мировой войны очень много: только та часть тайных архивов этой организации, которую захватила Красная армия в 1945 году, заняла свыше 25 большегрузных железнодорожных вагонов. А были ещё архивы, попавшие в руки союзников, и архивы, которые остались в Польше.
Помимо грабежей на счету «Аненэрбе» чудовищные преступления: организация массовых казней в концентрационных лагерях как жертвоприношений олицетворению бога Вотана (Одина) на земле — фюреру, уничтожение культурных ценностей на оккупированных территориях (в частности, Рижской городской библиотеки, основанной в начале XVI века, библиотеки евангелическо-реформаторского синода в Литве, основанной в начале XVII столетия, славянских древностей на польской земле и многое другое). Недаром руководителей «Аненэрбе» судили на Нюрнбергском процессе как военных преступников и приговорили к смертной казни.
Но вернёмся в Брюссель 1941 года. В том, что гестапо заинтересовалось делами покойного Изенбека, нет ничего удивительного: русский, наследует ему тоже русский. А с русскими идёт война. И «Наследие предков» здесь вовсе, казалось бы, ни при чём. Казалось бы, если бы не одно «но». Оказывается, в Брюссельском университете ещё до войны существовал отдел «Аненэрбе», во главе которого стоял… Марк Шефтель. Да да, тот самый Шефтель, ассистент Экка, фамилию которого никак не мог точно припомнить Юрий Петрович Миролюбов и воспроизводил её в своих письмах по-разному (причём ни разу точно). Тот самый Шефтель, который знал о существовании дощечек. Во время нацистской оккупации Бельгии он активно участвовал в изъятии исторических реликвий.
