Райнхарт Козеллек. В изданном им совместно с Отто Бруннером и Вернером Конце «Словаре основных исторических понятий» на более чем 9000 страницах анализируются 122 понятия.
Размышляя над историей понятия «идентичность», я обратила внимание на то, что недостаточно учитывалось при изучении истории понятий. Как правило, понятия исследуются изолированно друг от друга; в результате каждый раз мы имеем дело с отдельной историей понятия как своеобразной реконструкцией его исторической биографии. Однако этому противоречит практический опыт, свидетельствующий о том, что понятия существуют в тесной взаимосвязи, опираются друг на друга, исторически выстраивают и меняют свои значения под взаимным влиянием. Поэтому следует вывести понятие «идентичность» из изоляции и рассматривать его как часть триединого понятийного кластера идентичность, память и культура. Тогда мы увидим, что в 1990-е годы все три понятия одновременно изменили свое значение. Причем речь идет не о незначительных сдвигах, а о структурной семантической трансформации. Сообща, синхронно и под взаимным влиянием эти понятия кардинально изменили свое значение. Издателям «Словаря основных исторических понятий» эта триада была еще неизвестна. В нем нет статьи ни о понятии «идентичность», ни о понятии «память». Слово «культура» хотя и появляется, но лишь в своем старом значении как высокая или национальная культура в дополнение к «цивилизации» [301].
Семантические изменения трех понятий были резкими и сразу открыли совершенно новые дискурсивные поприща. Например, понятие идентичность переместило свой центр тяжести от индивидуальной к коллективной идентичности и таким образом стало предметом не столько психологии, сколько социологии и политики. Интерес к индивидуальной идентичности вновь возник в период с 1950-х до 1970-х годов под влиянием работ Эрика Эриксона. Свою психоаналитическую модель он прилагал к кризисам, этапам и ступеням развития, которые проходит индивидуум на протяжении своей жизни, при этом он увязывал психосексуальное развитие с психосоциальным и психоисторическим. Концепция идентичности Эриксона полностью ориентировалась на индивидуума и его различные социальные роли. Ключевым понятием этого дискурса об идентичности было «развитие», прочно укоренившееся в теории модернизации западных обществ. С понятием память произошли аналогичные перемены: его значение существенно расширилось, поскольку также переносилось от индивидуумов к социальным группам и целым культурам. Не отрываясь от своих истоков в психологии и психоанализе, исследователи памяти вторглись в области истории, общества, политики и культурологии. Наконец и понятие культуры полностью переформатировалось, став предметом новой культурологии. Узкое значение высокой культуры с ее ценностями и артефактами не только расширилось, включив в себя развлекательную и поп-культуру, но и обогатилось новыми теоретическими предпосылками. Сюда относятся вопросы о культуре производства знаний, а также о власти и аффектации понятий, дискурсов и символов. Аналитический интерес распространялся не только на символы и дискурсы, но во все большей мере и на смысл инсценировок, перформансов, на борьбу за внимание и общественное признание.
Новая понятийная триада изменила гуманитарные науки. Эффект скоординированных изменений ее значений можно свести к четырем шагам. 1) Все три понятия не только претерпели изменения в семантике, но и совместно «мутировали». 2) При этом все три понятия накладываются друг на друга и скрещиваются. Отныне они неразделимы, ибо каждое из них опирается на другое и объясняет его. 3) Все три понятия укоренились в 1990-е годы, сопровождавшихся транснациональной сменой поколений, и заложили основы для новых областей исследования и научных дисциплин, таких как гендерные исследования, Cultural Studies (культурология) и Memory Studies (исследования памяти) [302], тесно связанных с политикой идентичности. 4) Новые значения получили глобальный резонанс в академическом сообществе, однако не сформировали единую парадигму.
Чтобы привлечь внимание к этому сдвигу в семантике наших понятий, уместно было бы назвать его «вторым седловидным временем». Райнхарт Козеллек, как известно, проиллюстрировал первое седловидное время (Sattelzeit) замечательной мыслью о «единичности множественных понятий». Духи превратились в Дух, искусства – в Искусство, истории – в Историю. Козеллек связывал эти перемены с эпистемологическим скачком, возвестившим примерно в 1770 году начало эпохи модерна. Соответственно сегодня мы можем констатировать, что с появлением новой понятийной триады идентичность – память – культура началось второе седловидное время. Характерная примета этого времени – перенос понятий с процессов, первоначально связанных лишь с изучением индивидуумов, на коллективные процессы и подразумеваемую под этим множественность единичных понятий, переход от Культуры к культурам, от Истории – к взаимосвязанным историям внутри глобальной истории. Новая понятийная триада «идентичность – культура – память» взрывает рамки теории модернизации, ибо не может найти в ней своего места. Теория модернизации, продолжая существовать, может игнорировать новые культурологические основы, отрицать их или сражаться с ними, однако устранить их со своего пути она уже не способна. Теория модернизации теряет свою безальтернативность и не воспринимается больше как универсальный подход; для нее остается лишь возможность самоисторизации и самовосприятия в качестве одной из идеологий. Но эти идеологии не есть политические программы в традиционном понимании, они отсылают к разным принципам нашего восприятия и освоения мира. Поэтому в этом контексте лучше говорить о перемене представлений о мире и человеке. Такой эпистемологический поворот уже нельзя описать с помощью старых оппозиций «прогрессивный – реакционный» или «модерный – постмодерный».
Коллективная идентичность (Каролин Эмке, Лутц Нитхаммер)
«Коллективная идентичность» – так называется диссертация Каролин Эмке, написанная во Франкфуртском университете у Акселя Хоннета, ученика Юргена Хабермаса. Выбор темы стал прямым ответом на новый опыт мультикультурализма и связанный с ним актуальный англо-американский дискурс об идентичности 1980-х и 1990-х годов. Книга Каролин Эмке, вышедшая в 1998 году в издательстве Campus, была переиздана в 2010 году, поскольку тема по-прежнему в высшей степени злободневна [303]. Новое понятие коллективной идентичности, которое еще не играло никакой роли в размышлениях Эрика Эриксона, ориентируется не на будущее индивидуума и не на то, что он сделает из своей жизни, но прежде всего на те черты личности, которые обусловлены прошлым, например генетической наследственностью или историческими травмами, а также особенностями сексуальной ориентации, отклоняющимися от норм мейнстрима, но сегодня сознательно относимыми к формам контркультуры. Эти глубокие изменения в культуре, начавшиеся в США с открытых демонстраций и публичных заявлений, расширили, с одной стороны, общественно признанные формы индивидуальной самоидентификации, а с другой стороны, вернули пафос свободы западной истории эмансипации – на сей раз в виде спонтанно восстанавливаемых ограниченных прежде этнических и религиозных связей. Эмке в своей книге дает обзор современных социокультурных изменений, предлагая типологию напряженных отношений между автономными и гетерономными идентичностями. «Автономные идентичности» возникают как подтверждение коллективного образа себя посредством личной идентификации с ценностями группы; «гетерономные идентичности», напротив, возникают в результате приписывания себе определенных шаблонных признаков, которые проецируются на группу извне. Таким образом, Эмке указала не только на возможности, открывающиеся для политики идентичности, но
