Бухарин говорит в письме-завещании: я ничего не замышлял против Сталина. И он скрупулезно честен. Он действительно ничего против него не таил, вообще ничего. Но то, как он разговаривал, было для Сталина явным умыслом против него. Слабость, не нашедшая собственного языка, — соучастник своей и чужой гибели.
120. Январско-февральский пленум 1937 года. Мертвые как живые в сталинском уме
— У Сталина с Бухариным диалекты поначалу не столь различны. Каким станет итог, зависит как от первого, так и от второго — от их диалога судеб. В феврале 1937-го пленум ЦК рассматривает дело товарища Бухарина. Они еще товарищи и еще на «ты».
Бухарин: «Поймите, что мне тяжело жить». Сталин: «А нам легко?» Бухарин: «Мне сказали, что я пользуюсь каким-то хитроумным маневром, пишу лично товарищу Сталину, чтобы воздействовать на его доброту». Сталин: «Я не жалуюсь». Хорош, а? Бухарин: «Вы думаете, что оттого, что кричите “Посадить в тюрьму!” я буду говорить по-другому?» Сталин: «Ты должен войти в наше положение. Троцкий со своими учениками Зиновьевым и Каменевым когда-то работали с Лениным, а теперь эти люди договорились до соглашения с Гитлером. Можно ли после этого называть чудовищными какие-либо вещи? Нельзя. После всего того, что произошло с этими господами, бывшими товарищами, которые договорились до соглашения с Гитлером о распродаже СССР, ничего удивительного нет в человеческой жизни». Ведь как Сталин говорит, а? Сидит среди остальных, но во всем от них отличаясь!
— Это на последнем пленуме, февральско-мартовском 1937 года?
— Да. «Ничего удивительного нет в человеческой жизни!» Никто не видит, что здесь творится страшный апокриф. Сидят рядом и сообща творят апокриф, играя роли, совершенно непонятные, им самим еще не ведомые роли.
— Диалог судеб все же слишком сильное выражение в свете дальнейшей судьбы товарища Бухарина.
— Я считаю, что у них был диалог судеб. Более того, я прослеживаю его до самого конца Николая Ивановича, и даже потом. В том, как Сталин распоряжался каждым шагом в отношении Анны Михайловны — буквально каждым шагом. Хотя она, естественно, этого не признает. Она это человечески и не может признать, но факты бесспорны. У нас с тобой свой диалог судеб, хотя мы так шикарно не выражаемся. Я почти физически ощущаю потребность Бухарина в присутствии Сталина в его жизни. И странным образом, встречную потребность в этом самого Сталина.
— Ну первое, положим, понятно. А что значит второе? Какая потребность у Сталина в Бухарине?
— Тут особое свойство Сталина-человека, который всегда пишет свою тайную биографию, и в ней должны перемежаться страницы — местами добрые, местами нет. В какой-то момент не было человека, более близкого ему, чем Бухарин. Вместе с тем именно к нему Сталин питает мстительную зависть, даже когда тот уже отрешен. Зависть к удачливому в поражениях.
Сталин не выносил чужой удачи, это свойство натуры. Тут глубокие вещи, если о них говорить. Включая безумный всхлип звонка пьяного Сталина Бухарину в 1936 году — «у тебя жена молодая, а Надя моя уже старая, старая!»
— В 1936-м? Это он о покойнице Аллилуевой «старая»?
— Частый речевой ход Сталина — говорить о мертвых так, будто те живые. Отношение Сталина к смерти поражает меня неожиданностью. Судя по дневникам Сванидзе[10], он изменился благодаря двум потерям — смерти матери и смерти Кирова. Играя спектакль, он настолько входит в роль, что абсолютно верит, будто таковым и является. И когда Сталин на пленуме Бухарину говорит: «А нам легко?» или «Ты должен нас понять» — это не одно фарисейство.
121. Анна Ларина, жена расстрелянного: Сталин платит долги убитому другу. Что я жалею в Сталине?
— Молодую жену Бухарина высылают в Астрахань с женами расстрелянных маршалов. Потом их в Астрахани арестовали и всех, кроме двух, перестреляли. Жизнь сохранили Анне и жене Якира. Почему Якиру, судить не берусь. Запало в сознание Сталина, что Якир перед расстрелом крикнул: «Да здравствует товарищ Сталин!» или что-то еще. Анну Михайловну отправляют куда-то под Челябинск, где пытаются вкрутить ей дело о контрреволюционной деятельности. Устроили даже мнимый расстрел. Вывели якобы на расстрел, и во время этого расстрела (мнимого задним числом!) бежит человек — прекратить! После этого Ларину привозят в Москву на Лубянку. И она глядит с удивлением — всюду грузины… какой-то переворот? Где Ежов? Ее принимает новый наркомвнудел Берия, пролистывает ее дело и говорит: ах, какая вы доверчивая (кому-то она там в лагере наговорила лишнего). Вы одна остались после ареста Николая Ивановича? Берия ведет разговор таким образом, что у нее создалось впечатление, будто Бухарин жив. Берия нарочно о нем говорил как о живом человеке.
Все это поразительно. Демонстрируя расположенность к ней, чего добивается Берия и зачем она ему в Москве? В деле Бухарина никакой инициативы проявлять нельзя, действует непреложное правило: с тем, кого числят за Сталиным, инициатива недопустима. Берия выясняет у Лариной — что перед арестом Николай Иванович говорил о «выдающихся деятелях нашей партии»? Сталину важно, что Бухарин, давно мертвый, о нем говорил!
Так Сталин пишет себе биографию. Я знаю таких людей, вся их жизнь есть продумывание их личной биографии.
Итак, с Лубянки Анну Михайловну со свежими фруктами отправляют в камеру, где держат довольно долго. Каждый месяц она получает перевод на 100 рублей; спрашивает — от кого, кто-то из родных? Нет, говорят, внутритюремный перевод. Потом отправляют в лагерь.
Проходят годы, истек срок ее заключения. Послевоенное время, обычная тогда практика — всем продлевают сроки автоматически. Но нет — жену Бухарина, хотя и с ограничениями, выпустили на свободу. Единственная линия преследований — ее второй муж. У нее роман с хорошим человеком, который ее очень любил. Возник брак — и ее мужа преследовали с невероятной изощренностью, пока он в конце концов после освобождения не умер. Но ее не трогают.
Кто, кроме Сталина, мог распорядиться освободить жену Бухарина? Все получали продление лагеря, кроме нее. Кто еще мог в СССР, тайно следя за ее судьбой, распоряжаться ею?
Сына Юру передавали с рук на руки между родственниками. После войны последнего из родственников посадили, и мальчика отправляют в детский дом. Считая родственников своими родителями, он не понимает ситуации и из детского дома бежит; его возвращают. Недавно собирались питомцы этого детдома, и старушка директриса рассказала Юре — когда ты бежал и тебя вернули, меня вызвали в НКВД и сказали: один волос упадет с головы мальчика — и тебе головы не сносить! В какой-то Саратовской области местному НКВД пришло в голову такое? У мальчика уже другая фамилия была, и другое отчество даже.
Нет, у Сталина в его личной биографии есть секретная бухаринская глава, где ее судьба и его судьба связаны. Может быть, Сталин Бухарину это как-то пообещал, не знаю. А может, сам решил, что такая глава хорошо бы выглядела в его тайной биографии. Тайную биографию он писал только для себя, одного… Знаешь, в этой истории Бухарина мне жаль бесконечно, но мне и Сталина жалко.
— Вот чего я не понимаю — жалко? Я не против слова, я по сути. Ведь Сталин в приведенных тобой примерах знал, что врет? Или для него это все как-то не так?
— Наших форм солипсизма тебе не понять. Причастные к власти большевики убеждены, что им в принципе уже принадлежит земной шар! Хотя слово «жалко» здесь непригодно. Жалею что — какую-то такую его сторону, которая на благо? Нет, вероятней, нечто им и нами утраченное. Нами со Сталиным вместе.
— Жалеть — ведь это чувствовать родство.
— Пожалуй, слово не то. «Жалость» здесь экзистенциальная, конечно. Я жалею в Сталине восходящий в нем страшный вопрос. В этом человеке выраженное в чудовищной форме, а может быть, и не могущее быть выраженной не-чудовищно — погибает такая масштабность! Масштабность, при которой все могло, во всех тогдашних существованиях, быть увязано человечески. Но могло ли оно быть увязано иначе, не-сталински?
— Ты не досказал — ощущаешь ли ты некоторое ваше с ним родство?
— Родство, говоришь? Конечно. Это же вся моя жизнь того времени. Я тяготел к этому, не ради себя лично, но ради участия в той масштабности. Конечно, я ощущаю родство — и оттого сегодня тяготею к совершенно иному.
122. Советское освобождение самовыговариванием
— Кстати, вполне представляю себя в положении Бухарина на Лубянке и, вероятно, сам поступал бы, как он.
— Это биографическая интуиция. Но примет ли это объяснение твой читатель?
