Зато Лужков прославился убийственными мерами в области финансов. Так, вмешательство в дела бирж с налогом на сделки привело к искажению системы формирования валютных курсов, но не принесло городу существенных доходов. Размещение временно свободных средств правительства Москвы на депозитах коммерческих банков дало последним возможность получить дополнительные прибыли и изъяло у предприятий столицы нужные им финансы. Этот шаг стал демонстрацией бесхозяйственности и непрофессионализма городских властей.
Напомним, что в 1992–1993 гг. московское депутаты устроили лужковской номенклатуре настоящее сражение по поводу сокрытия чуть ли не половины доходной части городского бюджета. Большая часть сокрытия приходилась именно на аренду нежилых помещений и эксплуатацию городской собственности.
По прошествии нескольких лет читаем откровения лужковского вице-премьера О. М. Толкачева («РФ», № 8, 1997):
«Когда мы начинали, доход города от аренды недвижимости до 1993 года составлял – в сопоставимых ценах – 40 млрд рублей. И это тогда считалось много. На следующий годы мы запланировали 250 млрд, в шесть раз больше. А получили 450. В десять раз больше! Откуда, спрашивается? Открылись новые источники? Ничего подобного. Эти деньги были в городе, вертелись, но оседали в чужих карманах, а теперь пошли в бюджет. На девяносто пятый год, идя от достигнутого, мы наметили получить 460 млрд руб., а собрали 970 млрд руб. Повышали арендную плату? Не без того. Но главное – правильно направили денежные потоки.
В девяносто пятом году собрали триллион девятьсот миллиардов рублей, а в прошлом – 2 триллиона 100 миллиардов. Это лишь аренда. В целом же только от работы с имуществом дополнительно к другим доходам город получил 6 триллионов рублей. Или миллиард двести миллионов долларов».
Все те успехи, о которых доложил Толкачев, свидетельствуют лишь об одном: прямое присвоение доходов города отчасти сменилось косвенным – через посредство городского бюджета.
Толкачев похвастался, что Москва получает от собственности в полтора раза больше, чем федеральное правительство со всей России. Питер же собирает доходов от собственности в 25 раз меньше Москвы, если пересчитать на душу населения. Вывод отсюда только один: по стране продолжалась прямая «приватизация» доходов, которые должны были бы поступать в бюджет и из которых должны быть оплачены пенсии и зарплаты. О масштабах этой «приватизации» говорит цифра, на которую в первом квартале 1997 года чубайсовское правительство собралось сократить доходную часть бюджета – 100 трлн рублей.
Люди, не знающие Москвы, говорят: «Как столица похорошела за последние годы!» На самом деле Лужков разорил, изуродовал Москву, лишил ее исторического облика.
Мы приведем скорбный список умерщвленных памятников архитектуры (данные ВООПИК, «Правда-5», 22–29 сентября,1996). Коммерческими структурами под видом «реконструкции» разворованы и разрушены ценнейшие элементы историко-культурных памятников, которые они получили от Лужкова: по 2-му Обыденскому пер, 11; 1-му Зачатьевскому пер., 6; ул. Остоженка, 40. Коммерсантами уничтожены: мемориальная квартира Сеченова (Сеченовский пер., 6, стр.2), последняя квартира Есенина (Померанцев пер., 3), дом Рубинштейна (Сретенка, 17), парк, который сажал Шаляпин (Остоженка), палаты XVII века (Чистопрудный бульвар, 11), целый ряд памятников архитектуры на ул. Сергия Радонежского. По распоряжению Лужкова снесена часть усадьбы Истоминых (Пречистенка, 8, стр.3), часть архитектурного комплекса литературного музея Пушкина (Пречистенка, 12), изуродован Гостиный Двор (Ильинка, 3) – несмотря на предупреждения реставраторов, часть галерей Гостиного Двора рухнула вместе с надстройкой, которая появилась там по приказу Лужкова («Итоги», № 1–2, 1997).
Снесены архитектурные памятники по адресам: 1-й Голутвинский, 4, стр.1; Арбат, 48; Лаврушинский, 2/12, стр. 1, 2; Кадашевская наб., 18; ул. Тулинская, 1/2; ул. Герцена, 17; Никитский бульвар,10/5, стр. 1. Нанесен существенный ущерб памятникам архитектуры по адресам: Новинский бульвар, 25; Остоженка, 37; Цветной бульвар, 25; Садово-Сухаревская, 14; Камергерский пер., 6 (квартира С. Прокофьева); Житная, 6/8… Временем и номенклатурным бездушием разрушаются дом Черткова (Мясницкая, 7), дом Алябьева (Крелевская наб., 1/9), дом Шаляпина (3-й Зачатьевский, 3) и многое другое.
Лужковский главный архитектор летом 2001 года неожиданно заявил, что московскому правительству нужна земля в центре столицы. Поэтому будут сноситься все старые здания, невзирая на историческую ценность. Мол, реставрация построенных в XX веке заданий слишком дорога, так как строили их из плохих материалов. На месте всего этого «старья» должны появиться современные задания. А что до нелепой эклектики, так в этом, якобы, состоит своеобразие Москвы.
Разорение, которое обрушил на Москву Лужков, многократно превысило безобразие советских архитекторов. Он счищал целые исторические пласты, превращая исторические здания либо в кучу мусора, объявленную к вывозу на свалку, либо в какую-нибудь забегаловку.
Все правление Лужкова реклама уродовала Москву, как будто это какая-то африканская глубинка. Ничего подобного в европейских городах и даже в других российских городах я не видел. Как образец лужковского безобразия многие годы в гнусном рекламном окружении стоит памятник Пушкину: ансамбль зданий продажных газет «Московские новости» и «Известия» дополнился вечными символами «Макдональдса», ночным рестораном «Пират», аршинными иноязычными вывесками «Кока-колы» и «Самсунгов».
Как-то Лужков рыкнул на своих холопов: «За рекламой не видно города!». После этого расторгли ряд контрактов, снесли десяток гигантских стоек с циклопическими изображениями. Потом все восстановили.
Ко всему прочему, наружная реклама в Москве во время правления Лужкова доходила до откровенной порнографии. Как-то священники начертали на очередном скабрезном рекламном щите: «Лужков, ты мэр Содома?». Священников обвинили в хулиганстве и покушении на права свободных предпринимателей. Больше никто не смел повторять подобные поступки.
На остановках транспорта рекламировали импортные сигареты и выпивку, видимо, приучая детей с детства к «правильному» взгляду на вещи. Иноязычные надписи захватили весь центр Москвы, чтобы было понятно, кто здесь на самом деле хозяин и почему все русское в городе подлежит подавлению и разорению.
Занятна была лужковская социальная реклама. Только как вызов можно расценить плакатище в защиту чистоты при полном отсутствии урн и чудовищной загаженности наиболее людных мест.
Лужков и тогда и впоследствии думал, что его рассказы про успехи московской администрации – это отчеты перед гражданами. Или прикидывался, что так думает, чтобы к нему не приставали люди компетентные и способные здраво оценить его успехи, а точнее – тот сплошной провал, который Лужков выдавал за успех.
Например, отмечая завершение 1997 года, Лужков говорил о том, что зарплата в Москве поднялась на 19 %, а цены – всего на 12 %. Это выдавалось за успех. Но любому здравому человеку ясно, что успех этот напоминает достижение нормальной температуры в среднем по больнице. Так и в Москве – прибавка в зарплате у одних означала обнищание других. Но не будет же, в самом деле, Лужков говорить о том, что расслоение москвичей по доходам сравнимо разве что с какой-нибудь банановой республикой!
Правда всплывает, если сравнить некоторые цифры. Например, в декабре 1998 года стандартный набор из 22 продуктов питания, способный обеспечить москвича необходимыми 2300 калориями в день, стоил 560 рублей. В то же самое время пенсия подавляющего большинства отработавшего свое пожилых москвичей составляла 450 рублей («ВМ», 18.12.08). Не забудем также, что из указанной суммы приходилось оплачивать квартиру, телефон, электричество. Выходит, шло неуклонное вымирание старожилов, вынужденных питаться некачественными и самыми дешевыми продуктами, а также вкалывать, как проклятые, на дачных участках, чтобы прокормиться.
Амбиции Лужкова, подстегиваемые армией льстецов, простерлись так далеко, что к концу 1996 года ни для кого не было секретом стремление московского градоправителя занять место российского президента, когда оно освободится. Правда, сам Лужков настойчиво отказывался от подобных предположений и не уставал повторять, что они несовместимы с его «этикой» и «моралью», но честолюбивые замыслы мэра были слишком очевидны. Особенно после того, как наш герой оказался не только мэром, но с лета 1996 года стал еще и законодательствовать в «сенате» – Совете Федерации. Законодательствовал он шумно, переходя на стиль общения, принятый на стройплощадках и перенесенный затем в мэрские кабинеты. Шум был на публику, которой доказывалась способность Лужкова хамить не только в московских, но и во всероссийских масштабах.
Насколько серьезно распространилась в этой среде психология заговоров и насколько далеки ее отдающие нафталином представления от политических технологий, можно судить по тому, как г-н Лужков искренно радовался, что «в их политической жизни» борьба за власть не сопровождается «войной, где противники уничтожают друг друга даже физически». Или как он демонстрировал свое непонимание: «какое моральное право имеет человек, который добровольно согласился работать в президентской команде, заявлять о своих претензиях на власть?». «Предел моих устремлений – Москва», – заявлял г-н Лужков, удовлетворяя не столько любопытство журналистов, сколько успокаивая подозрительность дряхлеющего «монарха», опасающегося, как бы за его спиной не сложился заговор, в котором честолюбивому мэру столицы может быть отведена решающая роль.
