В своих дидактических усилиях учитель-литератор нередко прибегал к розге. Учитель Горация, знаменитый Орбилий, очевидно, в памяти всех своих учеников, а не только поэта остался как «не жалеющий розог». Квинтилиан, педагог прогрессивный, решительно осуждает этот метод, считая подобное наказание унизительным для свободнорожденного. Если же тот или иной подросток лишен самолюбия, то ему и порка не поможет. Важно и другое, добавляет оратор: под тяжелыми, мучительными ударами розги с мальчиком от страха и боли может случиться нечто, о чем даже неудобно говорить, но что надолго останется для него источником невыносимого стыда. Под влиянием этого чувства он может со временем даже впасть в отчаяние и возненавидеть людей (Там же, I, 3, 14–16).
Учебный год начинался в марте после перерыва, связанного с праздником Минервы (19–23 марта). Свободными от занятий были и другие праздничные дни и нундины.
Расставшись с литератором, мальчик поступал в школу более высокой ступени, примерно соответствующую нашей средней школе. Теперь он занимался под руководством учителя-грамматика. Программа обучения, как она в общих чертах обрисована Квинтилианом, может показаться скромной: умение правильно, без ошибок строить фразу на родном языке, а также способность толковать сочинения поэтов. Однако в действительности программа была значительно шире, включая в себя чтение как поэтов, так и прозаиков, и не только чтение, но и надлежащий разбор текстов, изучение правил стилистики. Квинтилиан продолжает: нельзя обойтись ни без знания музыки, ибо предстоит говорить о стихотворных размерах и ритмах, ни без знания астрономии, ведь иначе не поймешь поэтов, которые столько раз упоминают в своих стихах восходы и заходы небесных светил, чтобы дать представление о времени года или суток. Но не обойтись и без знания философии: тема каждого поэтического произведения связана с глубочайшими и тончайшими явлениями природы и человеческой души (Квинтилиан. Воспитание оратора, I, 4, 4). Школьное образование рассматривается, таким образом, как синтез всех наук и искусств. К этому считалось необходимым добавить и знание геометрии. Оратор рассуждает далее о важности владения стилем — для этого нужны надежные познания в языке, в грамматике.
Ученик, опоздавший на урок
Следует помнить, что параллельно с латинской литературой, а иногда даже раньше, молодежь занималась литературой греческой. Автором, которого изучали больше всего, оставался Гомер, но не обходили и других классиков. Из литературы римской читали ранних поэтов: Ливия Андроника, Энния. В I в. до н. э., во времена Октавиана Августа, программа подверглась изменениям. Из нее начали исключать писателей ранних, «архаических», а их место заняли авторы более поздние. Чтение сопровождалось анализом содержания произведения, его языка и стиля. От учителя-грамматика требовалась, таким образом, всесторонняя образованность, но даже если он отвечал такому условию, это не обеспечивало еще признания и авторитета в обществе, заработки же его были скорее скромными, так как на обучение своих детей римляне тратили деньги неохотно. Быть образованными хотят все, но как можно дешевле, замечает сатирик Ювенал.
Светоний утверждает, что даже Орбилий, уже упоминавшийся учитель Горация, «преподаванием своим… добился скорее славы, нежели выгоды»; он сам уже в весьма преклонном возрасте жаловался, что живет в нищете, под самой крышей. Впрочем, несмотря на свое жалкое положение и тяжелые условия жизни, Орбилий дожил почти до ста лет (Светоний. О грамматиках и риторах, 9).
Совершенно иначе обстояло дело с обучением за границей, куда римляне охотно отправляли сыновей, чтобы те пополнили свои знания. Денег на это не жалели, многие по достоинству высоко оценивали образование, которое могли дать школы греческих риторов или философов. Однако главным побудительным мотивом у большинства родителей здесь были несомненно тщеславие, снобизм, желание выделиться.
На третьем этапе обучения в дело вступал ритор, учитель красноречия. Программа была обширная и требовала больших затрат труда как от преподавателя, так и от учеников. Обучение складывалось из теории ораторского искусства и из практических упражнений, заключавшихся в составлении речей на заданную тему из истории, мифологии, литературы или из области общественной жизни. Упражнения эти могли иметь две формы: свазории — речи, произносимые на какую-либо тему одним человеком, и контроверсии — пример соединения речей обвинителя и защитника, непосредственная подготовка к будущим выступлениям в суде. Поскольку сами риторы брали уроки у актеров (а актеры — у риторов), то и ученик ритора должен был, как пишет Квинтилиан, позаимствовать некоторые навыки у исполнителя комедийных ролей, но только в том, что касается искусства декламации. B мимике же, походке и жестах оратору следует избегать неестественности и преувеличений. Ведь если человек, выступающий с речами, и обязан овладеть каким-либо искусством, то это прежде всего искусство не выглядеть искусственным (Квинтилиан. Воспитание оратора, I, 11, 1–3). Квинтилиан также рекомендует молодым людям посвящать некоторое время и учителю гимнастики. Однако он отвергает тренеров-борцов, которые часть жизни проводят «на масле», а другую часть — за вином и заботятся только о силе телесной, пренебрегая развитием ума. Похвалы заслуживают лишь те что учат иметь подобающую осанку и выправку, а также движения, полные гармонии (Там же, I, 11, 15).
Сыновья богатых римлян пополняли, как уже говорилось, свое образование за границей: в Афинах, или на острове Родос, где совершенствовались в ораторском искусстве у прославленных риторов и углубляли свои познания в философии у представителей разных философских школ. В возрасте 17–18 лет молодому человеку предстояло на время оставить учение и пройти военную службу.
В эпоху империи на территории Италии возникало все больше школ, основанных и поддерживаемых тем или иным городом или отдельными горожанами. Поскольку школ не хватало, родители отправляли детей учиться в ближайший большой город. Плиний Младший рассказывает, как он провел среди жителей своего родного города Комо настоящую кампанию с целью основать сообща местную городскую школу, дабы родителям не приходилось посылать детей в Медиолан и они сами могли наблюдать за их воспитанием. «Для вас, отцов, — говорил он землякам, — важнее важного, чтобы дети ваши учились именно здесь. Где им приятнее оставаться, как не в родном городе? Где их держать в целомудренной чистоте, как не на глазах у родителей? Где, как не дома, меньше расходов? Разве не стоит сложиться и нанять учителей, а деньги, который вы теперь тратите на жилье, на дорожные расходы, на покупки в чужом месте… вы прибавите к их плате.
(…) Ничего лучшего не можете вы предоставить вашим детям, ничего приятнее родному городу. Пусть воспитываются здесь те, кто здесь родился, пусть с самого детства учатся любить родную землю, пусть сживаются с ней». Сам Плиний также согласен внести свой пай как основатель школы — уплатить третью часть необходимой суммы; он, кроме того, берется отыскать добросовестных преподавателей (Письма Плиния Младшего, IV, 13, 3—10).
Квинтилиан, теоретик и практик античной педагогики, был первым ритором в Риме, основавшим школу, которую, по современной терминологии, мы могли бы назвать государственной: он первым стал получать ежегодное вознаграждение от государства — из казны императора Веспасиана.
Но не только вопросы содержания и организации обучения обсуждали в римском обществе. Не менее важным был вопрос о подобающих методах воспитания. Здесь ответственность несли в равной мере как семья — прежде всего отец, если речь шла о мальчиках, — так и сам педагог. Всегда, во все времена, сталкивались между собой сторонники суровых методов воспитания и сторонники послаблений и поблажек. В выигрыше оставался тот, кто умел отыскать тут золотую середину. Тема эта часто встречается в римских комедиях, и у Плавта, и у Теренция, предоставляя им широкое поле для морализаторства. Аргументом против чрезмерной строгости отцов к детям служил простой вопрос: а сам ты разве не грешил в молодые годы?
Плиний Младший вспоминает, как он унимал некоего сурового отца, который «бранил своего сына за то, что тот немного переплатил за лошадей и собак» (вечный мотив!). «Послушай, — сказал ему Плиний, — разве ты никогда не делал того, за что тебя самого мог бы поругать твой отец? Делал ведь! И разве иногда ты не делаешь того, в чем твой сын, если бы вдруг он стал твоим отцом, а ты сыном, не мог бы укорить тебя с такой же суровостью? Разве все люди не подвержены каким-нибудь ошибкам?» (Там же, IX, 12).
В комедии Плавта «Эпидик» отец сам задумывается над своим отношением к сыну:
Не для лица бы только нужно зеркало,
Но также и для сердца, чтоб, смотря в него,
Увидеть, что таится в глубине души.
Всмотрись получше, а потом задумайся,
Как жил когда-то сам ты в ранней юности
(Полезно это было бы, по-моему).
Вот я давно терзаться из-за сына стал…
А в молодости много и за мной самим
Проступков наберется…
Плавт. Эпидик, 381–392
