Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

в начале XVII в. торговцы, имевшие дела с Южной и Северной Америкой, могли проводить свои операции, не сталкиваясь с сильным сопротивлением привилегированных купцов. Торговля с Америкой зависела от числа постоянных колоний и их роста, а основание таких колоний требовало долговременных вложений капитала. Крупные купцы и земельная элита в своем распоряжении имели более безопасные и быстрые возможности получить прибыль — от капиталовложений в восточную торговлю и улучшения земель в поместьях. Американские плантации создавались меньшим слоем, который разбогател, продавая провизию и рабов американским поселенцам и импортируя американский табак и меха в Британию.

Только эта группа торговцев была капиталистами в марксистском понимании этого термина или даже в веберовском смысле экономически-ориентированного капитализма. Их процветание зависело от свободного импорта американских продуктов в Британию в обход системы монополий привилегированных компаний. (Эти купцы также жаждали правительственной помощи в виде изгнания иностранных торговцев, особенно голландских, и в виде приказов колонистам покупать только британские продукты. Конечно, рабы были жизненно важной частью этой торговли с колониями и обеспечивали рабочую силу на табачных, а позже сахарных и хлопковых плантациях.)

Колониальные купцы не смогли заставить монархов из Стюартов защищать их интересы в борьбе против уже утвердившихся торговцев и даже против иностранных конкурентов. Позже, когда колониальные поставщики стали нарушать монополию Ист-Индской компании, корона попыталась, хотя и без успеха, охранять ее права. Колониальные купцы-нарушители больше получили поддержки от парламента на судебных слушаниях. Большинство членов парламента представляли интересы, противоположные тем, которые отстаивали торговые компании: количество английских портов сократилось в 10 раз из-за централизации торговли привилегированных купцов в Лондоне, а мануфактурщики и плантаторы, особенно производители шерсти, искали более широких рынков для своей продукции, нежели те, которые предлагали им купцы-авантюристы и привилегированные компании. Кроме того, колониальные купцы-нарушители были связаны деловыми и идеологическими узами с крупными землевладельцами, вкладывавшими деньги в экспедиции колонистов-пуритан в Америку.

Деловые и политические связи между колониальными купцами и крупными пуританскими землевладельцами продержались начиная с 1620-х гг. через все конфликты 1640-х гг. Именно они стали центром анализа гражданской войны по мнению Бреннера. Его исследование позволило ему объяснить, почему колониальные купцы—нарушители монополий стали камнем преткновения на парламентских слушаниях (их экономические интересы зависели от поражения короны и перемены королевской коммерческой и иностранной политики) и почему парламент обычно презрительно отталкивал их, хотя противоречивые и эксплуататорские отношения короны со своими привилегированными торговцами давали этим торговцам все основания примкнуть к оппозиции. (Компанейские купцы требовали политики, которая дорого бы обошлась влиятельным парламентским округам, что привело парламент к отторжению самой основы, на которой эти купцы могли отколоться от короны, и отталкивало их обратно в объятья монарха, который считался с ними только как с податливым источником доходов.)

Книга Бреннера становится более спекулятивной, когда он обращается к мотивам крупных и мелких землевладельцев, которые боролись с королем. Бреннер, как большинство марксистов и ревизионистов, считает революцию 1640-1641 гг. продуктом виртуального согласия между землевладельцами, которые хотели политических реформ, чтобы дать парламенту власть блюсти интересы их (теперь капиталистической) собственности, противодействуя короне. Однако корона и парламент не смогли договориться. Ревизионисты приписывают гражданскую войну чрезвычайной тупости Карла I. Совсем недавно Джон Моррилл (Morill, 1993) внес важный вклад в осознание историками того факта, что Карл правил трехъединым королевством с различными элитами: английской, шотландской и ирландской. Различия религиозных и политико-экономических интересов у этих элит и у короны привели к войнам, уничтожившим всякую надежду на компромисс между королем и парламентом, и мобилизовали силы для военного сопротивления короне.

Бреннер, следуя недавней марксистской парадигме, говорит, что земельный класс загнали между молотом и наковальней. С одной стороны Карл I и его сторонники, которые не желали удовлетворять революционные требования 1640-1641 гг., с другой — радикальные силы в Лондоне, а затем в армии, которым развязал руки раскол правящего класса, который, в свою очередь, по мнению некоторых членов парламента и землевладельцев, мог быть преодолен только при сплочении парламента вокруг короля.

Исследование трех групп торговцев, проведенное Бреннером, весьма полезно для объяснения, почему революция вызвала народный мятеж в Лондоне и почему парламентарии и землевладельцы разделились, столкнувшись с двойной угрозой возмездия со стороны короля и лондонского народного движения. Историки обычно представляют Лондон как локус радикальной политики 1640-х гг., но Бреннер напоминает нам, что он был местом, где концентрировались реакционные силы элиты. Городское правительство контролировалось купцами-авантюристами и компанейскими купцами, зависящими от патроната короны и объединявшихся с короной против парламентской оппозиции, намеренной уничтожить особые привилегии компаний. Джон Пим и его парламентские союзники не могли обратиться к городскому правительству за помощью, когда Карл I решился арестовать своего главного оппонента в декабре 1641 г.

Союзники Пима из землевладельцев были рассеяны по всей Англии и безоружны, что было конечным следствием кампании Тюдоров по разоружению магнатов [139]. Хотя короне тоже не хватало собственной действующей армии (как продемонстрировала уязвимость короля перед лицом ирландских и шотландских мятежей и его зависимость от парламента или внепарламентских налогов на торговлю для финансирования военной мобилизации), в столице небольшое военное преимущество короля казалось решающим. Корона готовилась арестовать и казнить оппозицию до того, как земельная элита за пределами Лондона сможет прийти ей на помощь. Реакционные прокоролевские симпатии городского правительства дали народным силам в Лондоне лишний повод прийти на помощь Пиму в надежде, что парламент сможет ослабить роялистскую олигархию, удерживающую замок на городских ресурсах и власти.

Анализ Бреннера привел меня к противоречащей фактам гипотезе: если бы колониальные купцы — нарушители монополий контролировали лондонское правительство в 1641 г. или торговцы, которые имели власть, стали бы союзничать с парламентом, а не короной, тогда Карл I остался бы без союзников в Лондоне и был бы вынужден подчиниться требованиям парламента, предотвратив гражданскую войну. Соответственно, если бы Пима и его союзников поддерживали консервативные купцы, а не радикально настроенные народные силы, тогда землевладельцы не поспешили бы в объятья короля и гражданская война закончилась бы быстрым поражением Карла I. Тем не менее предкапиталистические, зависимые от короля купцы, которые контролировали лондонское правительство в 1641 г., были необходимым условием и для непреклонности короля, и для контрмобилизации народа, а все вместе это превратило гражданскую войну в кровавый и затяжной конфликт с непредсказуемыми радикальными последствиями.

За исключением брожения умов в Лондоне, вызванного политикой реакционного городского правительства, в 1641 г. не было