Одно из воинских формирований под Ленинградом в основном состояло из раскулаченных в свое время и осужденных на разные сроки заключения крестьян. Эту дивизию среди солдат прозвали «Кулацкой».
Исключительно важную роль в обороне Ленинграда играло народное ополчение, сформированное из гражданских лиц, не подлежавших призыву в армию. Так, на протяжении всей блокады «Хозяйкой Пулковских высот» называли Пятую дивизию ополченцев Выборгского и Василеостровского районов.
Наиболее ожесточенные в истории обороны Ленинграда бои происходили в районе поселка Невская Дубровка. Около 400 дней удерживали воины узкую полоску земли протяженностью два километра по фронту, отражая в отдельные дни до 16 атак противника. В фольклорной летописи обороны Ленинграда этот знаменитый плацдарм остался под названием «Невский пятачок».
О героях битвы за Ленинград слагались частушки:
Воробей перелетает
С веточки на виноград.
Ягодиночка на фронте
Защищает Ленинград.
* * *
Ленинград обороняли,
Ясноглазый пал в бою.
Там сложил он буйну голову
За родину свою.
* * *
Дорогие девушки,
Любите раненых солдат –
Они не в драке пострадали,
А за город Ленинград.
* * *
Раньше здесь, под Ленинградом,
Немец был ползучим гадом,
А теперь мы пулей учим
Немца гадом быть ползучим.
* * *
За рекою за Невою
Всполошился вражий стан –
Бьет фашистов смертным боем
Снайпер Вежливцев Иван.
Имя Героя Советского Союза ефрейтора Ивана Дмитриевича Вежливцева не случайно попало в фольклор. Оно было хорошо известно бойцам Ленинградского фронта.
В рядах защитников Ленинграда, конечно же, были не только жители славного города. Далеко от города на Неве невесты, прощаясь со своими любимыми, пели частушку:
Далеко под небесами
Белая снежиночка.
Далеко под Ленинградом
Служит ягодиночка.
Но все они в ту жестокую годину считали себя ленинградцами. Рассказывали, что в одной из воинских частей, располагавшейся вне границ Ленинграда, в его дальнем пригороде, среди сельских огородов и скотных дворов, командир накануне боя выстроил красноармейцев и сказал: «Приказываю эту землю считать Ленинградом!»
Покажите, ленинградцы,
Что достойны вы наград.
Вдвое злей давайте драться
За родимый Ленинград.
Ощущение братского единения со всей страной не покидало ни мирных жителей осажденного города, ни его воинов все девятьсот дней вражеской блокады. Всякая весть о победах Советской армии на всех фронтах Великой Отечественной войны воодушевляла воинов Ленинградского фронта. Успехи под Москвой воспринимались как личные успехи каждого воина, где бы он ни находился: «Полез гад на Ленинград и сам не рад, на Москву зенки пучит, еще крепче получит»; «Не придется Гитлеру из Ленинграда сделать море, а из Москвы – поле».
Фрицы лезли в Ленинград
И в Москву, как на парад.
Не пробрались их ряды
И ни туды, и ни сюды.
* * *
На горе стоит «Катюша»,
Под горою автомат.
Не достанутся фашисту
Ни Москва, ни Ленинград.
Победа под Москвой давала надежду. Разгром немцев под Сталинградом дал уверенность: «Не видать фашисту Сталинграда, как Москвы и Ленинграда»; «Сталинград Ленинграду брат, на одном стоят: ни шагу назад»; «У Невы и Волги здорово побили немецких волков».
Воют-воют немцы-волки,
Как им дали возле Волги.
Участь им даем одну
На Неве и на Дону.
* * *
Ноет фрицево сердечко,
Не забыть ему Восток –
Сталинградское колечко,
Шлиссельбургский бережок.
Убежденность в том, что: «Бей сатану! Ударишь на Неве – отдастся на Дону» была полной. Эта убежденность материализовывалась в успешных операциях воинов Ленинградского фронта под Лугой, Тихвином, Шлиссельбургом, на реках Ижоре и Тосне. Все эти областные топонимы стали приметной частью ленинградского городского фольклора: «Тихвин город взял немцев за ворот»; «Не их вина, что прогнали немцев из Тихвина, а наша сила немчуру покосила»; «Нет фашистам спасенья ни в Калуге, ни в Луге, ни на Южном Буге»; «При Шполе немцев пришпорили, под Лугой лудили, а от Звенигорода у них в ушах звенит»; «Бойцы-други разбили немцев в Луге»; «Смотрит месяц из-за тучек:/Что, Карлуша, поослаб?/Шлиссельбург, наш славный ключик,/Вылетел из ваших лап»; «Ям-Ижору отстоим, нам Ижору, яму – им»; «На реке Тосне немцам стало тошно».
До сих пор жива героическая легенда о неизвестном водителе. В один из январских дней 1942 года на ледовой Дороге жизни, посреди Ладожского озера заглох насквозь промерзший двигатель военной полуторки. Водитель с трудом оторвал руки от баранки и понял, что они безнадежно отморожены. Тогда он облил их бензином, зажег спичку… и двумя живыми факелами стал отогревать двигатель в надежде довезти несколько мешков муки голодающим ленинградцам. Никто не знает ни имени, ни дальнейшей судьбы этого человека. Но ленинградцы не сомневаются, что именно из той, доставленной тем водителем муки пекли те страшные «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам». И может быть именно та полуторка, найденная на дне Ладожского озера, где она пролежала более двадцати лет, бережно отреставрированная, поднятая на пьедестал и названная Памятником, стоит в мемориальном ряду Памятников двухсоткилометрового блокадного кольца – Зеленого пояса Славы.
Сокровищницу ленинградской мифологии украшает и другая легенда – о Неизвестном художнике, в промерзшей и безжизненной квартире которого в одном из ленинградских домов была найдена восковая модель медали с текстом на одной стороне: «Жил в блокадном Ленинграде в 1941–1942 годах».
Дошла до нас и солдатская легенда об историческом броневике, с которого Ленин выступал в 1917 году на площади у Финляндского вокзала.
Будто бы «ленинский броневик взят из музея – мобилизован и сражается под Ленинградом». Его видели на разных участках фронта, чаще всего там, «где совсем плохо – там ленинский броневик идет и большая победа с ним».
Неизмеримые потери понесла художественная культура Ленинграда во время варварской оккупации фашистами всемирно известных ленинградских пригородов. Размеры катастрофы были столь велики, что в первые дни после освобождения пригородов человеческое сознание, потрясенное и растерянное, оказалось не в состоянии ни вместить в себя все ужасы увиденного, ни выработать какие-либо оценочные критерии. Не находилось ни опыта, ни аналогий. Особенно пострадали Пушкин, Павловск, Петродворец.
Из Екатерининского дворца, разграбленного и обезображенного, бесследно исчезла уникальная Янтарная комната. В свое время она была исполнена немецким архитектором Андреасом Шлютером для королевского дворца в Берлине. В 1716 году Фридрих Вильгельм I решил подарить Янтарный кабинет Петру I. В 1750-х годах его перевезли в Екатерининский дворец Царского Села. С тех пор Янтарная комната приобретала все большую популярность, пока в глазах знатоков и любителей не стала одним из чудес света. По свидетельству всех, кто ее видел, она производила неизгладимое впечатление, успешно соперничая с позолотой, живописью и драгоценными камнями в интерьерах дворца.
Последний раз Янтарную комнату видели в 1941 году. В 1942-м имперский комитет по музеям Германии принял решение передать ее Кенигсбергу. Из оккупированного Пушкина она была доставлена в резиденцию гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха. В том же году ее экспонировали для высших армейских чинов в королевском замке Кенигсберга, затем вновь упаковали в ящики и спрятали в замковых подземельях. В реальной истории знаменитой Янтарной комнаты это сообщение стало последним, уступив место многочисленным догадкам, предположениям и легендам.
Согласно одной из них, фашисты затопили Янтарную комнату в одном из многочисленных лесных озер. Согласно другой – она была упрятана на подземном авиационном заводе вблизи Кенигсберга, а затем, при наступлении Советской армии, вместе с заводом затоплена. В том и другом случае исполнители и свидетели этой акции были уничтожены, и тайна погребения умерла вместе с ними.
Другая легенда основана на устном, почти сказочном предании о некой гигантской подводной лодке, на которой Адольф Гитлер отправился к берегам Аргентины, захватив с собой, среди прочего, и «янтарное чудо». Впрочем, согласно этой легенде, «перед отплытием команда приняла на борт баллоны, куда вместо кислорода закачали закись азота, что обеспечило таинственной субмарине вечный покой на дне Балтики».
