Лишь со второй половины 1710-х годов правительство признало полезность передачи государственных предприятий в частные руки. Новые владельцы получали от государства различные льготы. Вот отрывок из «доношения» Берг-Мануфактур-коллегии царю от 29 января 1720 года по поводу передачи московского Суконного двора компании Щеголина: «А за оные деньги велеть им ставить в Военную коллегию на мундир сукнами. И в той компании быть ему, Щеголину, а протчих в ту компанию прибрать по разсмотрению, которые к тому делу б способны, хотя б и неохотою. И велеть им по оной фабрике тщание и труд приложить и умножить не токмо к комисарству на мундир, но и на протчие расходы, чтоб из-за моря в несколько лет вывоз сукнами был пресечен. А за тот бы их труд в продаже сукон и протчего, которого к комисарству на мундир принято не будет, дать им свободу купечества и в ряды продавать на пять лет беспошлинно. А в Мундирной канцелярии те сукна принимать бы у них по настоящей цене. А для умножения и их, компанейщиков, к тому охоты, первые три года дать бы им за те сукна перед настоящею ценою, хотя с некоторою и прибавкою на гривну по две денги или по изволению вашего величества». Многие положения этого «доношения» типичны для «привилегий» на основание собственных или передачу казенных заводов. Мы видим здесь многочисленные льготы: беспроцентная ссуда на несколько лет, право зачисления в компанию любого предпринимателя, беспошлинная продажа товаров, высокая (по сравнению с обычной) цена при покупке товара казенным ведомством. К этому нужно еще добавить, что существенную помощь предпринимателям оказывал утвержденный в 1724 году Таможенный тариф, облегчавший вывоз за границу продукции отечественных мануфактур и одновременно затруднявший (с помощью высоких пошлин) ввоз идентичных иностранных товаров. Все эти меры поощрения торговли и частного предпринимательства свидетельствуют, казалось бы, о том, что в конце Северной войны в экономической политике самодержавия произошли коренные перемены и наступил своеобразный «нэп» с характерными для него принципами большей экономической свободы. Но это иллюзия, которая быстро развеивается, когда мы пристальнее вглядываемся в факты.
Еще 18 января 1715 года был издан указ, определивший политику в легкой промышленности (точнее – в суконном деле). Он провозглашал: «Завод суконной размножать не в одном месте, так, чтоб в 5 лет не покупать мундиру заморского, а именно: чтоб не в одном месте завесть, и заведчи, дать торговым людям, собрав компанию, буде волею не похотят, хоть в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласковей им в том деле промышлять было». В этом коротком указе – суть всей петровской промышленной политики последних лет. По-прежнему, как и в начале Северной войны, главной целью оставалось самообеспечение армии и страны промышленными товарами. Но теперь Петру открылся новый путь решения этой задачи – создание торговых и промышленных компаний: раз они сыграли такую положительную роль в экономической жизни западноевропейских стран, значит, должны быть и у нас.
Не исключено здесь сильное влияние проекта русского представителя в Англии Федора Салтыкова – «Изъявления прибыточныя государству» (1714 г.), некоторые положения которого Петр использовал как основу для указов. В главе «О бумажных заводах» Салтыков писал: «А те заводы велеть заводить во всех губерниях купецкими людьми, собрав из них несколькое число в компании и от них к тому учинить складку, смотря по пропорции пожитков их, которым потом чтоб прибытки были по пропорции складов их, понеже купцы лучше станут иметь прилежность и надзирательство для своих прибылей». Подобные же компании, поглядывая на знаменитые французские, голландские и английские Ост– и Вест-Индские компании, приносившие огромные барыши, Салтыков предлагал учредить и в России. Компании прельщали Петра не только широкими возможностями организации дела, требующего объединения капиталов нескольких предпринимателей, но и тем, что они составляли своеобразную общину, члены которой, отдав свои капиталы в общий котел, были связаны круговой порукой и несли общую ответственность перед государством. Государство было заинтересовано в организации компаний, потому и появилась в указе фраза: «буде волею не похотят, хотя в неволю» – насилие оставалось, как мы увидим и дальше, непременным элементом петровского «нэпа».
Важно отметить, что организатор и руководитель компании оказывался как бы на службе у государства и, часто имея, подобно Демидову, чин «комиссара», мог включить в нее даже тех, кто этого не желал. Отказ от вхождения в компанию и предоставления своего капитала, а также добровольный выход из нее могли привести к серьезным неприятностям. В указе от 17 февраля 1720 года об образовании одной из компаний говорилось, что те из компанейщиков, которые, «видя такую его величества милость и для умножения и произведения оной фабрики и нерадением своим, или не хотя его величеству и государству в том показать прибыли, и в ту компанию по учиненному между ими письменному обязательству собственных денег класть, также радения и трудов во оном деле показывать не станут», могли быть сначала оштрафованы руководством компании, а потом попасть в тюрьму при Берг-Мануфактур-коллегии, осуществлявшей общий надзор.
В последнее десятилетие царствования Петра передача мануфактур компаниям и частным владельцам вошла в широкую практику, однако передаче подлежали в первую очередь наиболее убыточные для казны предприятия. В ведомственной переписке убыточность выставлялась как причина передачи мануфактуры в частные руки. Например, в уже цитированном «доношении» Берг-Мануфактур-коллегии о передаче Суконного двора компании Щеголина подчеркивалось, что двор содержится на казенные деньги, «в том есть и не без убытку. А оные сукна и протчее добротою в плохом состоянии, а охотников, кто б его содержал на своих собственных деньгах, и хотя б в деньгах и вспоможение учинить, никого не находится. Того ради, Берг– и Мануфактур-коллегия за благо изобретает, дабы на оной суконной фабрике, учиня ис купечества компанию добрых и знатных людей, содержать бы им оной Суконной двор на своих деньгах». Серьезной приманкой для того, чтобы взять убыточное дело, служили денежные ссуды: «А в помочь дать им взаимно на три или на сколько лет ваше величество изволит бес проценту ис Кабинета и от комисарства из мундирных денег 30 000 рублей».
Поощряя частное предпринимательство, делая «послабления» купцам и промышленникам, государство вовсе не собиралось устраняться из экономики. К концу Северной войны мы имеем как бы новую редакцию прежней политики: если раньше воздействие государства на экономику осуществлялось насильственным путем через систему запретов, монополий, пошлин и налогов, прямого участия казны в торгах и промыслах, то теперь, когда оправдывающая этот диктат экстремальная ситуация осталась позади, вся сила тяжести была перенесена на создание и деятельность административно-контрольной бюрократической машины, которая с помощью уставов, регламентов, «привилегий», отчетов, проверок могла направлять экономическую жизнь через тщательно продуманную систему своеобразных шлюзов и каналов в нужном государству направлении. Для руководства этим процессом и были созданы специальные коллегии.
Важно отметить, что в Швеции, чьи государственные органы Петр считал образцовыми, подобные коллегии осуществляли политику королевской власти в целом на тех же теоретических основах. Однако условия России существенно отличались от шведских не только масштабами страны, принципиальными особенностями политической структуры и культуры, необыкновенной интенсивностью промышленного строительства силами и на средства государства, но и прежде всего особенной жесткостью регламентаций, разветвленной системой ограничений, чрезмерным надзором государства за торгово-промышленной деятельностью подданных.
У нас нет никаких оснований думать, что в последнее десятилетие Петр намеревался ослабить жесткую административную узду на экономике или, грубо говоря, неосознанно способствовал развитию капиталистических форм и приемов производства, получивших в это время широкое распространение в Западной Европе. Суть происшедшего состояла в смене не принципов, а акцентов промышленно-торговой политики.
Внимательно вчитавшись в условия передачи мануфактур, мы увидим, что компания не обладает правами настоящего владельца капиталистического предприятия. Она осуществляет лишь вариант своеобразной аренды, условия которой четко определяются государством, имеющим право их изменить, вплоть до возвращения в казну отданного завода и даже конфискации построенного на своем «коште». Так, в «привилегии» 1720 года на основанный Демидовым «на свои собственные денги» медеплавильный завод отмечалось: «И для того ему, Демидову, о том медном заводе повелеть трудитца и тщитца, и, как возможно, проискивать, чтоб то рудное дело у него произведено и умножено было с удовольствием; обнадежить ево, что оной завод не возметца у него, и у жены ево, и у детей, и у наследников, покамест они оной завод содержать будут в добром состоянии». Как видим, государство гарантирует предпринимателю владение его же собственным заводом лишь до тех пор, пока тот «будет в добром состоянии», то есть будет бесперебойно поставлять в казну необходимую продукцию. В противном случае предприятие могло быть конфисковано.
