В 1863 году, 17 апреля, Александр Порфирьевич и Екатерина Сергеевна венчались в Петербурге, в домовой церкви земледельческого училища на Удельной.
Молодая семья поселилась в академической квартире, предназначенной директору лаборатории, которым Бородин был фактически от возвращения из Гейдельберга и до конца своей жизни. Квартира эта располагалась в первом этаже по обе стороны нижнего коридора, в корпусе на углу Нижегородской улицы (ныне ул. Академика Лебедева) и Пироговской набережной.
Живя в самом здании академии и работая вместе со своими учениками, Александр Порфирьевич не знал «режима рабочего времени». Его можно было встретить в лаборатории и поздно ночью, и рано утром. Все современники отмечали, что он создавал вокруг себя очень привлекательную родственно-мирную обстановку и работающие ощущали себя в семейном кругу. Часто из профессорской квартиры неслись по лабораторному коридору стройные звуки рояля – это временно удалившийся из лаборатории химик превращался в первоклассного музыканта.
Ученики Александра Порфирьевича очень ценили в нем благожелательность, с какой он выслушивал любые идеи, не исключая самых нелепых. Возражения и опровержения делались в такой мягкой форме, идеи разрушались столь добродушно, что не это вызывало обиды у их авторов.
Близкое, душевное отношение Бородина к ученикам не ограничивалось только лабораторией. Двери его квартиры были всегда открыты для всех работавших. Ученики очень часто завтракали, обедали и ужинали у него, засиживаясь допоздна в лаборатории. Один из учеников Бородина, Алексей Петрович Доброславин, впоследствии профессор Медико-хирургической академии по кафедре гигиены, вспоминал: «Бородин и работающий персонал сливались как бы в одну большую семью. Вместе жили, вместе радо вались успехам одних, вместе горевали невзгодам других. Александр Порфирьевич беспрерывно хлопотал… употребляя все свои силы, чтобы доставить каждому нуждающемуся реальную помощь» [с. 151].
Молодые ученики входили к нему в семью, становились его духовными сыновьями и своей судьбой были обязаны ему в гораздо большей степени, чем родителям.
Не имея своих детей из-за страшной болезни жены, семья Бородиных, однако, была очень многочисленна. Ими брались на воспитание девочки-сироты. Они получали образование как родные дети, выдавались замуж и постоянно составляли предмет их забот. Одна из них, Елизавета Гавриловна Баланина, вышла замуж за ученика А. П. Бородина А. П. Дианина и жила со своей семьей в квартире Бородиных.
Жизнь семьи Бородиных складывалась таким образом, что их небольшая квартира из четырех комнат всегда была переполнена надолго останавливающимися у них гостями. Александр Порфирьевич говорил так: «Все комнаты у нас имеют самое строгое назначение. Так, эта называется моим кабинетом потому, что там спит NN. А эта называется комнатой Кати (его жены), потому что в ней мы обедаем» [с. 155].
Постоянный приход посетителей, не всегда способных оценить бесконечную доброту хозяев, вел к тому, что в их жизни не было никакого порядка. Бородин отшучивался, что обедает он в «строго определенное» время – между восемью часами утра и восемью часами вечера ежедневно.
Первое время Бородин скрывал свой музыкальный талант. Знаменитый врач-терапевт, ученый, профессор той же академии С. П. Боткин совершенно случайно узнал, что Бородин прекрасный музыкант. Однажды у него в гостях встретились Бородин и Балакирев, «и тут же мы были поражены музыкальным развитием Александра Порфирьевича, – вспоминал С. П. Боткин. – Мы имели перед собою специалиста-музыканта: он вместе с Балакиревым читал партитуру, перевертывая страницы, и говорил о музыкальной пьесе точно так, как мы с вами говорили бы по поводу прочитанной нами книги» [с. 149].
Боткин мог вполне профессионально оценить музыкальность Бородина: для него самого лучшим отдыхом была игра на виолончели. С 1860 г. в доме Боткина проходили субботы, на которых в течение 30-летнего их существования успел побывать чуть не весь Петербург, ученый, литературный, артистический и, конечно, медицинский.
Бывавший в доме Боткина Балакирев в это время объединял вокруг себя трех талантливых юношей, которые были и учениками, и друзьями его. Это были: Кюи, Мусоргский и Римский-Корсаков. Знакомство с Балакиревым было значимо для Бородина тем, что тот первым указал ему, что настоящее его дело – композиторство. До этой встречи Бородин считал себя только дилетантом в музыке. Получив поддержку от Балакирева, он взялся за свою первую симфонию. Она сочинялась трудно и была окончена только в 1867 году. В этот период в Петербурге было много возможностей послушать первоклассную музыку русских и европейских композиторов. Под влиянием концертов Бесплатной музыкальной школы, которую основали Г. Я. Ломакин и М. А. Балакирев в 1862 году, Бородин превратился в композитора, у которого очень сильно и талантливо проявился русский и восточный элемент.
Едва закончив симфонию, Бородин с увлечением принялся за сочинение вокальных произведений. В это время все его друзья по кружку увлеклись сочинением романсов и опер. Бородин тоже поддался этому настроению, принялся за оперу и сочинил несколько романсов.
Первая симфония Бородина впервые была исполнена в концерте Русского музыкального общества 4 января 1869 года под управлением Балакирева.
В письме от 8 декабря 1888 года Балакирев рассказывает историю этого исполнения. После ухода Рубинштейна он был приглашен дирижировать концертами Русского музыкального общества. Дирекция предложила композиторам представить в общество для рассмотрения свои сочинения. Было представлено много слабых дилетантских произведений, претендовавших на исполнение в Михайловском дворце. Балакирев, желая поскорее испробовать симфонию Бородина в оркестре, чтобы исправить промахи в оркестровке, включил ее в число пьес, представленных на пробу. Дирекция РМО сразу посмотрела на Бородина как на дилетанта, пробующего сочинять. На пробе у Балакирева не хватило времени добиться приличного исполнения симфонии, да и в партиях оказалось много технических ошибок. В результате музыка произвела дурное впечатление. Но поскольку Балакирев при вступлении в должность заведующего концертами РМО поставил условие составлять программы по своему усмотрению, дирекция не могла запретить ему включить симфонию Бородина в концерт. Уже после первых репетиций у некоторых музыкальных деятелей стало меняться мнение о симфонии. «Наконец роковой вечер настал, и я вышел на эстраду дирижировать Es-dur’ную симфонию Бородина. Первая часть прошла холодно… Я испугался и поспешил начать Scherzo, которое прошло бойко и вызвало взрыв рукоплесканий. Автор был вызван, публика заставила повторить Scherzo. Остальные части также возбудили горячее сочувствие публики, и после финала автор был вызван несколько раз» [с. 69].
Успех Первой симфонии в среде настоящих музыкантов придал новые силы Бородину. Он задумал вторую симфонию и просил Стасова предложить ему сюжет оперы непременно на русскую тему.
«Я… – писал Стасов, – под впечатлением долгих разговоров с ним на нашем собрании у Л. И. Шестаковой… в ту же ночь придумал сюжет оперы, взятый мною из “Слова о полку Игореве”… Весь сценариум, очень подробный, был написан, с выписками из “Ипатьевской летописи” и из самого “Слова о полку Игореве”» [с. 30]. Бородин отвечал Стасову: «Не знаю, как и благодарить вас за такое горячее участие в деле моей будущей оперы… Мне этот сюжет ужасно по душе. Будет ли только по силам? Не знаю» [230].
Бородин отнесся к сюжету оперы с тщательностью ученого. По его просьбе Стасов доставлял ему из Публичной библиотеки летописи, трактаты, сочинения о «Слове о полку Игореве», переложения его стихами и прозой, исследования о половцах. Кроме того, Бородин читал эпические русские песни, «Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», эпические и лирические песни тюркских народов. Однако основная деятельность в лаборатории и увлечение Бородина новым грандиозным замыслом – сочинением второй симфонии – приостановили эту работу.
