Остальная часть первой книги – исповедь Боэция, вторая книга – назидательная, третья является кульминацией, где возносится хвала Всевышнему: «О, Зодчий мира и движенья побудитель мудрый,/ Строитель вдохновенный, что порядком правит вечным,/ Ты пребываешь неподвижным в собственном величьи!/ Тебя не внешние толкнули на его созданье/ Причины, но природа Блага, в ней зависти нет места…/ Покой благочестивых! И стезя! Тебя все видят!/ В Тебе начало и конец всего, венец Ты жизни!»
Четвертая и пятая книги – богословские и философские рассуждения, а в заключение – аллилуйя: «Существует Бог, наблюдающий все и все предзнающий: он охватывает взором, всегда и извечно, как настоящее, все будущие наши деяния, определяя добрым награды, а дурным – наказания. Не пусты надежды на Бога и молитвы, ибо если они искренни, то не могут остаться безответными. Поэтому отвернитесь от пороков, заботьтесь о добродетели, устремите свой дух к праведным надеждам, вознесите к небу смиренные молитвы».
«Утешение» было переведено на основные европейские языки еще в эпоху средневековья. Так, на английский его перевел в IX в. Альфред Великий, и этот перевод был хорошо известен Чосеру, Томасу Мору и Шекспиру, оказав определенное влияние на их творчество.
Изменчивость судьбы, коварство Фортуны, целительная сила философии, т. е. то, что составило предмет сатуры Боэция, полно, но предельно кратко описано в небольшом письме, написанном через тысячелетие после «Утешения философией» одним из титанов итальянского Возрождения Никколо Макиавелли. Несправедливо лишенный высокой государственной должности, Макиавелли был сослан в свое небогатое имение под Флоренцией. В письме рассказывается об одном дне его жизни в ссылке: утром – хозяйственные дела, затем – обед с семьей, после обеда – трактир.
«Там в это время бывает хозяин, и с ним обыкновенно мясник, мельник и два трубочиста. В их обществе я застреваю до конца дня, играю с ними в крикку и триктрак. За игрою вспыхивают тысячи препирательств, от бесконечных ругательств содрогается воздух. Мы воюем из-за каждого кватрино, и крики наши слышны в Сан-Кашано. Так, спутавшись с этими гнидами, я спасаю свой мозг от плесени и даю волю злой моей судьбине: пусть она истопчет меня как следует, а я погляжу, не станет ли ей стыдно. Когда наступает вечер, я возвращаюсь домой и вхожу в свою рабочую комнату. На пороге я сбрасываю повседневные лохмотья, покрытые пылью и грязью, и облекаюсь в одежды царственные и придворные. Одетый достойным образом, вступаю я в античное собрание античных мужей. Там, встреченный ими с любовью, я вкушаю ту пищу, которая уготована мне, для которой я рожден. Там я не стесняюсь беседовать с ними и спрашивать у них объяснения их действий и мыслей, и они благосклонно мне отвечают. В течение нескольких часов я не испытываю никакой скуки. Я забываю все огорчения, я не страшусь бедности, и не пугает меня смерть. Весь целиком я переношусь в них».
Литературное наследие Боэция сыграло заметную роль в религиозной и общекультурной жизни средневековья и эпохи Возрождения, что, по мнению автора, вполне оправдывает включение в настоящий текст рассказа о нем, а также небольшого отступления как примера «подражания» Боэцию со стороны выдающихся деятелей культуры последующего времени.
6. О возникновении христианского монашества и об Антонии Великом, который считается его основателем, говорилось в конце предыдущей главы.
В IV–V вв. монашество испытало подъем, подобный тому небывалому всплеску, который в этот же период произошел в области церковной организации и богословской мысли.
Монашество в принятом смысле этого понятия, т. е. как сознательное и добровольное уединение от мира, как аскетический подвиг, совершаемый согласно общим правилам, уставам, возникло только в IV в. До этого времени, во II и III вв. существовало отшельничество; отшельники селились в пустынях, пещерах, время от времени возвращаясь в мир и не порывая живой связи с церковью.
Аскетизм среди христиан был широко распространен и в первые три века н. э.; среди форм его проявления можно назвать девство, строгие посты, ночные бдения и многочасовые молитвы. В годы кровавых гонений на христиан Церковь состояла из единомышленников, беззаветно ей преданных и готовых идти на муки и смерть за свою веру. Правда, даже тогда были внутри Церкви течения, призывавшие к более строгому покаянию и отшельничеству по причине, как они считали, недостаточной праведности или греховности прихожан; о подобной ереси новациан уже говорилось выше. После религиозных реформ Константина Великого, когда быть христианином стало выгодно, а иногда и необходимо для успешной карьеры, в Церковь хлынул поток маловерных и чуждых ей людей. Некоторые искренние верующие полагали недопустимым общение с ними, так что даже в Церкви не удавалось оказаться вне мира, который «весь во зле лежит» (I Ин. 5:19), поэтому поиски нового, духовного града, находящегося вне града земного, приводили в пустыню. Как точно пишет Г. Флоровский, «монашество есть Церковь, явленная в ее социальном инобытии, как «новое жительство», «не от мира сего». Отныне христианский мир поляризуется. Христианская история развертывается в антагонистическом напряжении между Империей и Пустыней».
Почти сразу же после своего возникновения монашество испытало раздвоение пути, бифуркацию: представители первого пути продолжили традиции прежнего отшельничества Павла Фивийского, Антония Великого, Афанасия Великого, Илариона Великого. Начало второго пути монашества, общежительного, или киновитного, связывают с именем Пахомия Великого, основавшего около 340 г. в Тавенне, в Верхнем Египте, недалеко от Фив, из разрозненных отшельников первый монастырь и давшего им устав для общежития, который стал древнейшим писанным уставом монашеской жизни. Первый женский монастырь св. Пахомий основал поблизости, на противоположном берегу Нила, – для своей сестры Марии.
В становлении монашества как восточного, так и западного (василиане) сыграли написанные Василием Великим в 70-е годы IV в. «Монашеские правила» (имеются две редакции правил – пространная и краткая). Мужской монастырь св. Василий построил в Понте, а рядом – женский, руководить которым поручил своей старшей сестре св. Макрине. Как свидетельствуют истории того времени, популярность киновитного монашества в те годы была настолько велика, что к моменту смерти св. Пахомия в 348 г. только в окрестностях Тавенны собралось почти семь тысяч монахов. Значительно выросло и число отшельников, так называемых эремитов, но здесь темпы роста были гораздо ниже. Причин этому несколько, но главная, по-видимому, заключается в том, что строгое отшельничество было доступно немногим. Слабые духом, взяв на себя такой тяжелый подвиг, часто не выдерживали; иные впадали в соблазн гордыни, считая себя почти святым и уже достойными спасения, а некоторые повреждались в уме. В этом убедился Пахомий перед тем, как основал свой монастырь. В нем каждая келья была занята тремя монахами; совокупность келий составляла лавру, где было место для общих трапез и собраний. Затем стали строиться большие монастырские здания. Жизнь монахов была основана на строгом послушании и на соблюдении установленных правил.
Сам Пахомий, проживший много лет отшельником, рассматривал киновитное монашество как подготовительную ступень в деле воспитания свободы и силы духа. По преданию, свой устав Пахомий получил от ангела, который предупредил, что «устав сей дан для тех, у кого ум еще незрел, чтобы они выполняли общие правила жизни по страху перед Богом и чтобы пусть как непокорные рабы достигали свободы духа».
Авва Амун, ученик св. Антония, основал на Нитрийской горе в Нижнем Египте колонию отшельников из пятисот эремитов. В субботу и воскресенье монахи покидали свои кельи и собирались на общие богослужения. Вечерами после работы они пели гимны и псалмы, а днем трудились, зарабатывая себе на пропитание и одежду. Южнее Нитрийской горы в первой половине IV в. образовалась скитская пустыня (слово «скит» у коптов означает большую равнину). Одним из первых в ските подвизался преподобный Макарий Великий, о котором в «Добротолюбии» сказано, что он «возжег свой светильник» от большого светила св. Антония; он считался пророком и чудотворцем. Здесь же были кельи эфиопа Моисея, в прошлом разбойника, и Макария-младшего, прославившегося своей образованностью и имевшего много учеников. Московский митрополит Фотий (XV в.) говорит о монашестве как о «великом ангельском подобии». Отсюда чин преподобных, один из наивысших чинов святости. Преподобными православная Церковь именует тех, кто на путях монашеского служения еще в земной жизни обрел подобие Божие (греч. οσιος).
Наряду с основными видами монашеской жизни – отшельнической и киновитной – в IV–V вв. появились такие крайние, аскетические ее формы, как столпничество и юродство, к которым можно отчасти отнести так называемое священное безмолвие. Первым столпником был киликиец Симеон (356–459 гг.), подвиги которого наблюдали церковные историки Феодорий и Евагрий.
