Согласно данным Чрезвычайной государственной комиссии, в «Гросслазарете» от эпидемий и голода умерло около 150 тыс. человек. Если гипотеза о заражении пленных агентурой верна, то ответственность за их гибель михайловцы делят с немцами, т. е. речь может идти об очередной советской фальсификации на Нюрнбергском процессе, по масштабности вполне сравнимой с Катынским делом, а то и превышающей его.
В конечном счете операции Михайлова были должным образом оценены Системой. В 1965 г. ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, именем руководителя подполья в Славуте назвали улицу, парк, швейную фабрику и Центральную районную больницу, рядом с которой бывшему главврачу установили памятник.
И очень похоже на то, что Михайлов действовал не по собственному почину, а по заданию спецслужб, причем не НКВД, а разведорганов Красной армии (с 16 февраля 1942 г. — ГРУ), точнее — разведывательного управления штаба Юго-Западного фронта.
Выглядит так, что завербован он был еще в годы Гражданской войны. С осени 1918 по начало 1919 г. Михайлов прошел подготовку командного состава флота в Петрограде, после которой в апреле-мае 1919 г. «участвовал в боях против Юденича в составе отдельного морского корпуса в качестве разведчика»[882]. Далее — по октябрь 1919 г. — он служил радиотелеграфистом учебного отряда Кронштадтской базы РККФ, потом — до января 1920 г. — начальником команды связи при штабе обороны Ленинградского района. Далее, несмотря на изгнание из партии, бывший краснофлотец закончил институт и сделал успешную карьеру. Причем за 14 лет сменил 7 мест работы в разных регионах, к тому же в основном на руководящих должностях — главврачом, т. е. заведующим больницами[883]. За это же время он 7 раз проходил военные сборы продолжительностью от 20 до 90 дней[884]. Вероятно, что Михайлова держали в качестве «внутреннего» агента армейских служб, не исключая возможность его оставления на местности при отступлении РККА.
Вышедший в 1971 г. в Москве советский панегирик «Подвиг доктора Михайлова» написали не чекистские, а штатные военные борзописцы: Альберт Доманк и Максим Сбойчаков. Согласно этому очерку, из оккупированного Житомира в Славуту в 1941 г. Михайлова с поручением создать подпольную сеть направил некий таинственный «товарищ Константин»[885]. Именно в армейских спецслужбах времен войны в качестве оперативных псевдонимов обычно использовались имена: «дядя Петя», «Ким», «Дора», «Рамзай» и т. д.
В выпущенной теми же авторами книге «Шепетовские подпольщики», рассказывается о сети, связанной с группой Михайлова. Причем возглавлялась эта группа человеком, носившим оперативный псевдоним «дядя Ваня». Ему подчинялся некий «дядя Жора». Именно врачам-агентам шепетовской организации первым пришла в голову мысль вывозить узников шепетовского лагеря военнопленных под видом умерших[886].
На запрос в архив Службы безопасности Украины был получен ответ: никаких данных о Михайлове там нет, т. е. оперировал он не по заданию НКВД УССР.
В конце 1941 — начале 1942 г. представители группы Михайлова регулярно встречались с житомирскими «подпольщиками», у которых была связь с «подпольщиками» Киева. Последние, в свою очередь, поддерживали контакты «с Москвой». Антон Одуха, по его словам, весной 1942 г. поддерживал связь с киевскими «подпольщиками», о которых ему не было известно ничего[887].
Информация о деятельности спецслужб Красной армии по советской традиции обладает куда большей степенью секретности, нежели чем сведения о «рыцарях щита и меча».
Поэтому в очерке о славутском враче члена партийной комиссии по изучению войны И. Слинько сквозило недоумение: «Никому неизвестными путями доктор Михайлов доставал советские газеты и листовки и с помощью Сокола и других участников подполья разносил правдивое слово Советской Родины среди населения в тылу врага»[888].
В более позднем сообщении о поступках Михайлова заведующий Хмельницкого партийного архива указал на пути приобретения агитматериалов: «Была создана большая сеть подпольной агентуры, доходившей до линии фронта, откуда комитет получал литературу: свежие газеты и листовки»[889].
Игнат Кузовков, в июне 1944 г. в справке о деятельности Михайлова также намекал на «органы руководства» славутской группой: «Нити подпольной организации тянулись в Житомир, Бердичев, Киев и к фронту»[890].
И в воспоминаниях Одухи о Михайлове есть указание на то, что действовал врач не по собственной инициативе: «Он отрекомендовался мне, как представитель реввоенсовета»[891]. Вероятно, Одуха оговорился, назвав реввоенсоветом, не существовавшим в 1941 г., военный совет Юго-Западного фронта.
В письме заместителя начальника 4-го Управления НКГБ СССР Наума Эйтингона начальнику отдела кадров управления НКВД по охране железнодорожных сооружений подполковнику Ажнину об упоминавшемся переводчике коменданта славутского лагеря «Со-фиеве» (Абраме Лихтенштейне) сообщается, что сразу после побега из плена в 1942 г. он «организовал партизанский отряд, который действовал по заданиям разведпура Красной армии»[892].
Таким образом на роль спецслужб в этой истории указывает не только стилистика «проделок» описанной группы.
К сожалению, дальнейший поиск уперся в глухие стены архива ГРУ.
Так или иначе, если заражение михайловцами сыпным тифом собственно советских военнопленных пока что является предположением, то инфицирование ими немцев — факт.
Казалось бы, событие не ахти какое, произошедшее в захолустье и коснувшееся сравнительно небольшого количества людей.
Однако, казус Михайлова обладает едва ли не всемирно-историческим значением.
Во-первых, это единственный известный случай не экспериментального, как в японском отряде № 731, а оперативного применения оружия массового поражения во Второй мировой войне на европейском ТВД. Не должен смущать скромный масштаб — тиф в любом случае является бактериологическим оружием, т. е. одним из видов ОМП. Тем более, если учитывать его способность и даже склонность к самораспространению.
Во-вторых, это один из немногих задокументированных случаев оперативного применения бактериологического оружия вообще в истории человечества. Неслучайно во все времена в ходе даже наиболее жестоких конфликтов их участники крайне редко боролись с врагом именно таким способом, т. к. опасались бить «палкой о двух концах». Советский же врач, натасканный профессионалами, без колебаний орудовал в рамках тотальной войны на уничтожение.
Нацистский режим изначально уделял огромное внимание «просвещению» своих подданных. Неслучайно исследователь Роберт Герцштейн назвал сражение на германском пропагандистском поле «войной, которую выиграл Гитлер». Гигантский агитационный аппарат, в котором динамизм молодой экстремистской партии сочетался с немецкой традицией исполнительности и результативности, в 1941 г. был перенесен на территорию Восточной Европы. Это не значит, что как сама машина убеждения, так и ее работа была идеальной. Глава нацистской политической разведки Вальтер Шелленберг свидетельствовал, что специалисты нацистского института исследования Восточной Европы в Ванзее полагали: немецкая агитация «льет воду»[893] на мельницу партизан. Однако это было явное преувеличение. Как отмечалось в аналитической записке ЦШПД, партизанам и ГЛАВПУРу противостояла целая армия матерых профессионалов, нашедших бесчисленных помощников среди советских людей:
«Немецко-фашистская пропаганда. носила и носит разносторонний характер. Она исходит из обстановки на фронте, отношения населения к немецким порядкам, мобилизации внимания населения к земельной реформе, клеветы на государственное устройство СССР, на неизбежность поражения Красной армии, воспитания у населения оккупированных районов веры в то, что немцы принесли им “свободу и хорошую счастливую жизнь”.
На протяжении всего периода оккупации. немцы применяли все возможные средства для того, чтобы пропаганда получила наибольшую доходчивость до сознания масс. Путем вербовки разного рода изменников нашей родины немцы создали немалую сеть провокаторов среди населения, целью которых являлось разъяснить (затуманивать головы) то или иное обращение, приказ, распоряжение, рассказать о быте и жизни в Германии, о “новом порядке в Европе”. К таким провокаторам относятся кулаки, уголовники, духовенство и ряд других изменников из числа русских военнопленных.
К деятельной пропаганде, как правило, привлекались сельские старосты, бургомистры. Весь этот аппарат тщательно инструктировался, получая одно задание за другим.
