Члены зондеркоманды были вынуждены начать действовать 7 октября в связи с тем, что за несколько дней до этой даты был объявлен набор «добровольцев», которые должны были присоединяться к Отто Моллу, одному из самых печально известных членов СС – надзирателей крематориев. Незадолго до описываемых событий тот уехал, чтобы возглавить небольшой лагерь в Гливице. Они знали, что это обман, так как последняя зондеркоманда, отобранная для «работы» в лагере Майданека, впоследствии была убита СС, а их тела в тот же вечер сожгли в крематории номер два. На следующее утро некоторые из оставшихся членов зондеркоманды опознали полусожженные тела своих товарищей, и любые иллюзии, которые у них, возможно, еще оставались в отношении уготованной им судьбы, рассеялись.
Члены зондеркоманды также хорошо понимали: их полезность для нацистов значительно уменьшилась. Только прибытие около 65 тысяч человек в результате ликвидации гетто в Лодзи в августе и сентябре воспрепятствовало нацистам сократить численность зондеркоманды в Освенциме. Теперь же, после того, как никто не захотел стать «добровольцем» для мифической поездки в Гливице, стало известно, что капо в крематориях 4 и 5 должны отобрать 300 членов зондеркоманды, которых «переведут на фабрики по производству резины» – фабрики такие же вымышленные, как и все предыдущие места назначения для зондеркоманды, обещанные нацистами.
В ответ на недвусмысленную угрозу своей скорой гибели в субботу 7 октября в 13:30 зондеркоманда крематория 4 взбунтовалась41. Вооружившись кирками и булыжниками, они напали на приблизившихся к ним охранников СС, а затем подожгли крематорий. После нескольких минут рукопашного боя с эсэсовцами некоторым членам зондеркоманды удалось бежать в ближний лес и добраться до лежащей за ним деревни Райско – но они все еще находились в ловушке, поскольку оставались в пределах охраняемой территории Освенцима. Тем временем, зондеркоманда крематория 2 также взбунтовалась против СС и столкнула одного из охранников в горящую печь, где тот и сгорел заживо.
В целом, во время бунта в Освенциме были убиты приблизительно 250 членов зондеркоманды. Всех беглецов поймали и расстреляли, вместе с подозреваемыми в причастности к восстанию – а это еще примерно 200 человек. Трое эсэсовцев умерли вследствие действий зондеркоманды в тот день. Но благодаря восстанию несколько жизней все же удалось спасти. Скорее всего, именно из-за хаоса, вызванного зондеркомандой крематория 4, эсэсовцы отпустили людей из газовой камеры соседнего пятого крематория, не успев убить Алису Лок Кахану и ее товарок по несчастью.
Через восемь дней после восстания зондеркоманды в Освенциме политическая ситуация в Венгрии изменилась еще раз, в результате свержения непокорного режима Хорти штурмовиками венгерской партии «Скрещенные стрелы», поддерживаемой нацистами. Эйхман, который все месяцы, прошедшие с окончания депортаций, провел, в основном, за распитием спиртных напитков, немедленно вызвал к себе Кастнера и поприветствовал его восклицанием: «Я вернулся!» Его новой целью стали евреи Будапешта, до сих пор, в общем и целом, избегавшие депортации. Однако, учитывая близость Красной Армии и трудности в организации подвижного состава, отправка евреев в Освенцим была практически неосуществимой. И потому Эйхман решил, что они должны пешком идти в Вену – то есть, преодолеть около двухсот километров.
На протяжении всего ноября десятки тысяч евреев выгнали из Будапешта и отправили на запад, в Австрию – пешком, без еды, в дождь и снег. Вид этой жалкой колонны потряс даже видавших виды эсэсовцев, и Эйхману велели прекратить депортацию. Тем не менее, он проигнорировал приказ и продолжил свое дело, заслужив суровую критику со стороны представителей нейтральных стран, ставших свидетелями происходящего. Когда в Будапеште оставалось еще более 100 тысяч евреев, ожидавших, когда придет их черед стать частью садистского плана Эйхмана, Курт Бехер, более прагматично мыслящий нацист, подал жалобу Гиммлеру на действия своего коллеги. И Бехер, и Гиммлер понимали: война уже подходит к концу, и в случае поражения Германии идеологию нужно подогнать под реальную ситуацию.
Гиммлер вызвал Бехера и Эйхмана к себе, в свой личный поезд, стоявший в городе Триберг, в Шварцвальде. По словам Бехера, Гиммлер велел Эйхману прекратить депортацию евреев из Будапешта, заявив следующее: «Если до сих пор вы истребляли евреев, то с этого момента, если я прикажу вам, вы должны стать покровителем евреев»42. Это была радикальная смена политического курса для Гиммлера – человека, принимавшего участие в разработке нацистского «окончательного решения еврейского вопроса». Но по мере того, как война входила в заключительную стадию, рейхсфюрер СС готовил своим подчиненным еще больше неожиданностей.
Глава 6
Освобождение и возмездие
Когда настал конец, все произошло невероятно быстро. Однажды ночью, в январе1945 года, когда десятилетняя Ева Мозес Кор1 и ее сестра-близнец Мириам спали на койках в Освенциме-Биркенау, их разбудил ужасный взрыв, а зимнее небо за окном покраснело от пламени – нацисты взорвали крематории. Несколько мгновений спустя близнецов выгнали из барака и, вместе с другими близнецами, подвергавшимися экспериментам доктора Менгеле, повели по дороге к главному лагерю Освенцима. Они словно попали в оживший кошмар: над головой, вдалеке, вспыхивали зарницы артиллерийских выстрелов, а в окружавшей темноте эсэсовцы гнали узников вперед, не давая им ни минуты передышки. Каждого, кто не мог выдержать заданного темпа, пристреливали, и тела детей оставались лежать на обочине. В неразберихе два ребенка потеряли своих близнецов, и больше никогда их не видели.
Как только колонна добралась до основного лагеря Освенцима, Еву и Мириам оставили без присмотра. Жесткая система наблюдения, обеспечивавшаяся капо и охранниками, внезапно дала сбой, и заключенные оказались предоставлены сами себе. Еве даже удалось пробраться через ограду внешней границы лагеря и сходить за водой на берег реки Сола, которая текла с одной стороны главного лагеря. Делая во льду на реке лунку, Ева подняла глаза, и на противоположном берегу увидела маленькую девочку примерно своих лет. Девочка была в красивой одежде, волосы у нее были заплетены в две косы и украшены лентами, а в руке она несла школьную сумку. Для завшивевшей, одетой в лохмотья Евы это видение было «почти нереальным», и она смотрела на незнакомку во все глаза. «В тот день – впервые с тех пор, как мы оказались в Освенциме, – говорит Ева, – я осознала, что за забором существует мир, где дети похожи на детей, и даже ходят в школу».
Ева и Мириам остались в живых лишь чудом: согласно плану нацистов обе девочки должны были погибнуть вместе с остатками тех нескольких тысяч заключенных, которых сочли слишком слабыми и неспособными принимать участие в массовом исходе из Освенцима. Приказ об их убийстве был отдан обергруппенфюрером (генерал-лейтенантом) СС Шмаузером2, командующим СС и полицией в Верхней Силезии, еще 20 января. В течение следующих семи дней специальные отряды СС уничтожили приблизительно 700 заключенных в Биркенау и соседних вспомогательных лагерях. Но почти 8 тысяч заключенных, включая Еву и Мириам, избежали смерти, потому что Красная Армия слишком быстро приближалась к Освенциму, и эсэсовцы не так старались выполнить приказ, как спастись.
Вскоре канонада прекратилась, и 27 января в комплекс лагерей вошли солдаты Первого украинского фронта. Они обнаружили приблизительно 600 выживших заключенных в Мановице – лагере принудительного труда рядом с заводом I. G. Farben Buna («И. Г. Фарбен Буна-верке»), – чуть меньше 6 тысяч человек в Биркенау, и чуть больше тысячи в главном лагере Освенцима, включая Еву и ее сестру Мириам. Впервые Ева услышала о том, что ее страдания, возможно, закончились, когда одна из женщин в бараке начала кричать: «Мы свободны! Мы свободны! Мы свободны!» Ева подбежала к двери, но из-за снега ничего не было видно. Только несколько минут спустя она разглядела солдат Красной Армии, в белых маскхалатах: «Мы подбежали к ним, и они обнимали нас, угощали печеньем и шоколадными конфетами. Когда человек так одинок, простое объятие означает куда больше, чем можно себе представить, потому что оно заменяло нормальное человеческое общение, которого нам так не хватало. Мы изголодались не только по еде, но и по человеческой доброте, и Советская Армия предоставила нам это, пусть и частично.
Честно говоря, после войны, когда мы вернулись домой, мне больше всего не хватало именно объятий и поцелуев, но их-то я так и не получила. И потому, выступая перед учащимися, я говорю им: “Когда вы сегодня придете домой, пожалуйста, подойдите к родителям и лишний раз обнимите их, лишний раз поцелуйте их – за всех нас, за тех детей, которые пережили лагерь, и у кого не было никого, кого можно обнять и поцеловать”».
