Ещё к началу съезда Ленин обратил внимание на следующий фрагмент доклада, отправленного им для анализа атмосферы в Полевом штабе А.А. Антонова: «Всего в Полевом штабе работает свыше 1.000 человек […]. Я не знаю, действительно ли необходимо такое огромное количество людей (я слышал, что при царизме было гораздо меньше): не этот вопрос в данный момент меня занимает. Характерно то, что из 1.000 человек действительных военных специалистов, т.е. людей, занимающих должности, требующие особой военной подготовки, знаний и опыта, приблизительно можно насчитать 40–50 человек (эта цифра также получена мною от комиссара всех инспекторских отделов тов. Прейсмана[1075] и комиссара оперативного и морского отделов тов. Васильева[1076]). Остальные, т.е. подавляющая масса сотрудников Полевого штаба занимают должности письмоводителей, делопроизводителей, секретарей, машинистов и прочих канцеляристов. Казалось бы, по здравой логике, только должности, требующие специальных военных познаний, и должны быть замещены военными специалистами, а остальные должности — обычной демократической обывательской публикой. Но на самом деле, почему-то, почти все должности, замещаются бывшими офицерами или родственниками военных специалистов […] почему регистратором или письмоводителем должен быть капитан или делопроизводителем полковник? Если они хотят служить Советской России, пусть идут на фронт, а не прячутся на канцелярские должности в тылу»[1077].
Изменилось ли положение в «сердцевине» Красной Армии? В целом нет, и это во многом определяла позиция её высшего руководителя. 16 июня 1919 года, обращаясь к Политбюро ЦК РКП(б) по поводу решения о чистке ПШ «от шкурников и проходимцев» (выражение И.Т. Смилги), Лев Троцкий писал: после неудачных экспериментов с мобилизацией «мы начинаем экспериментировать… в области Ставки. Американская мудрость вообще рекомендует не пересаживаться с лошади на лошадь, когда переваливаешь через быстрый поток. Мы же в самый критический момент впрягаем таких лошадей, которые тянут заведомо врозь…». После выхода фильма «Плутовство» («Виляние собакой») эта витиеватая фраза главы военного ведомства переводится проще: «коней на переправе не меняют».
Основной кадровый костяк остался в полнейшей неприкосновенности вплоть до проведения в жизнь ряда постановлений VIII Съезда партии о так называемой «реорганизации» Полевого штаба и центрального военного аппарата. В официальной справке Управления делами НКВМ по истории организации центрального аппарата военного управления от 28 июня 1928 года говорится: «Штаты центральных управлений (также как и войсковых частей), созданные наспех, были чрезвычайно раздуты, громоздки и, главное, мало работоспособны. Поэтому уже 23 мая 1919 года РВСР даёт первую директиву о необходимости сокращения штатов. В августе вышли первые сокращённые штаты, однако, в скором времени они не только достигли прежнего уровня численности, но и превысили его»[1078]. 20 августа в рамках борьбы с пристроенной в штабы золотой молодёжью и «маменькиными сынками» РВСР приказал: «Выделить, не нарушая интенсивной работы, из состава военнослужащих в штабах, управлениях, учреждениях и заведениях, подведомственных Народному комиссариату по военным делам, для укомплектования строевых частей действующих армий всех лиц, не предназначенных на командные должности, годных по состоянию здоровья к несению службы в строю, сверстники коих по возрасту призваны уже на обязательную военную службу в Красную Армию, заместив их должности гражданами не призванных ещё наиболее старших возрастов и лицами, негодными к несению строевой службы, либо лицами женского пола»[1079]. Но оговорка — «не нарушая интенсивности работы» — сводила эффективность приказа к нулю. 31 августа—1 сентября, впрочем, были утверждены сокращённые штаты ряда подведомственных Всероглавштабу учреждений, но и это не означало фактического сокращения числа служащих[1080], тем более что одновременно ряд главных управлений расширил свой штат[1081]. Практическое поведение в жизнь решений VIII Съезда РКП(б) в итоге легло на особую комиссию под председательством большевика Л.М. Глезарова (октябрь 1919 г.), решавшую вопрос об отправке на фронт бывших офицеров. Списки служащих подразделений Наркомвоена направлялись комиссией «для сведения» в ВЧК (выявлены списки ряда управлений Всероглавштаба, РВТР, ГАУ и ЦПАЗ, ВУА, ВЗС, ГВХУ, ФИНО при РВСР, ГВСанУ, ГУ РКК ВВФ и ЦУС). Подсчёты по направляемым в ведомство Ф.Э. Дзержинского сводкам позволяет воссоздать «коллективный портрет» служащих центрального аппарата военного управления (всего сводками охвачено 2.532 человека — это репрезентативная выборка).
Если Гражданская война была «войной 30-летних», то служащие центрального военного аппарата оказались даже «моложе» фронта: в возрасте от 20 до 29 лет находилось более трети служащих (36,6%), от 30 до 39 чуть менее (27,6%). Количество служащих старших возрастов резко сокращается: от 40 до 49 — 14,3, от 50 до 59 — 4,8, свыше 60 — 1,1%. Как видим, наибольшее количество последних (20 человек из 28-ми) наблюдалось в Главном артиллерийском управлении. Это можно объяснить сложностью артиллерийской подготовки и большим количеством лиц с высшим артиллерийским образованием (об этом речь ниже). Самой уязвимой группой, с точки зрения комиссии Глезарова, были люди, занимавшие низшие канцелярские должности — в возрасте от 15 до 19 лет. Таких было 8,9%.
К осени 1919 года была в определённой степени реализована установка военно-политического руководства страны (и прежде всего В.И. Ленина) на замену военных специалистов на канцелярских должностях женщинами. Среди 2.532 сотрудников Наркомвоена насчитывается 851 женщина — 33,6%. Впрочем, не стоит заблуждаться: служащие пристраивали, как правило, своих родственниц и знакомых. Строгие распоряжения правительства истолковывались по мере спускания вниз своеобразно: ещё 27 июля 1918 года СНК издал декрет «О недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях», объявленный приказом Наркомвоена № 774. В сентябре 1918 года Всероссийский главный штаб, в котором непотизм процветал со страшной силой, соизволил дать разъяснения военным учреждениям «для сведения и руководства» приказ Наркомвоена. В «разъяснениях» уточнялось: совместная служба родственников допускается «в различных отделах и различных самостоятельных частях и отделениях, подчинённых непосредственно лицу, стоящему во главе учреждения»[1082].
Исчерпывающие сведения о национальном составе получить не представляется возможным: даже в анкетах сотрудник Наркомвоена писали «великоросс» (таким образом, вычленить русских, украинцев и белорусов из «славян» нельзя). Единственное — простой анализ фамилий свидетельствует о росте числа евреев и прибалтов.
Из 2.532 человек только 461 были офицерами и военными чиновниками — 18,2%: в целом ряде главных довольствующих управлений процент военных специалистов оказался ничтожно мал — для работы Главного военно-санитарного управления или Ветеринарного управления армии вполне хватало лиц с высшим гражданским образованием. А 461 военный распределяется следующим образом — 37 (1,5%) генералы; 161 (6,4%) штаб-офицеры; 114 (4,5%) обер-офицеры; 17 (0,7%) унтер-офицеры; 40 (1,6%) рядовые; 92 (3,6%) составляли военные чиновники. Как видим, по-прежнему, высшего офицерства в центральном военного аппарате было значительно больше низшего офицерства, а также унтер-офицерского и рядового состава. В этом плане борьба с кастовостью потерпела фиаско.
Уровень профессиональной подготовки служащих центрального военного аппарата был достаточно высок: 215 из 2.229 (9,6%) имели военное образование. Из них высшее военное образование было у 101 офицера, т.е. у 46,9%. Между выпускниками высших военно-учебных заведений эти 101 человек распределяются следующим образом: 10 — НАГШ (1 — неполное высшее); 71 — Михайловская артиллерийская академия (из них 56 «сидели» в ГАУ и 13 в ЦПАЗ); 9 — Александровская военно-юридическая академия (1 — неполное высшее); 6 — Военно-хозяйственная академия; по 2 выпускника Восточных курсов и Военно-медицинской академии. И 114 человек получили среднее и начальное военное образование[1083].
Подавляющее большинство сотрудников были беспартийными: из 1.519 — 1.471 (96,84%). Оставшиеся 3,16% распределяются следующим образом — 47 коммунисты, 1 кандидат в член РКП(б), 35 сочувствующих и 1 находящийся «на советской платформе» (в искренности двух последних групп сомневаться не приходится, так как, по образному замечанию исследования С.А. Павлюченкова, партбилет летом 1919 года вёл прямо на «виселицу» Колчака или Деникина); насчитывалось 3 интернационалиста, по 2 народника-коммуниста (т.е. «раскаявшихся» левых эсеров) и анархиста-коммуниста, по 1 эсеру-максималисту и анархо-синдикалисту. Кроме того, было по одному человеку со следующей самохарактеристикой: «республиканец», «союз молодёжи», «независимый». Ряд беспартийных также выделились из общей массы, продиктовав «вне политики».
