очередь, немало содействовали свободе и единству Германии. Борцы 1848-го и следующих годов, еврейские парламентарии Риссер, Ласкер и Бамбергер были также горячими поборниками единой Германии [40]. Немало евреев пало в двух войнах, австро-прусской и франко-прусской, подготовивших создание Германской империи. После этих побед наступил момент, когда торжество действительного, а не бумажного равноправия казалось обеспеченным. В празднично настроенной Германии как будто совершенно исчез призрак еврейского вопроса. Когда правительство Бисмарка затеяло во имя «культуры» войну с католицизмом и властью космополитического Рима (Kulturkampf 1872—1873 гг.), евреи еще не знали, что через несколько лет во имя «германской культуры» будет объявлен бой еврейству, многим ради этой культуры пожертвовавшему... То было время, когда евреи проникли во все классы немецкого общества, во все области хозяйственной жизни. Многие увлекались тою горячкою «грюндерства» и широкой индустрии, которая охватила Германию после получения миллиардов французской контрибуции. В многочисленных акционерных обществах, занимавшихся постройкою железных дорог, устройством фабрик и заводов и созиданием гигантских торговых домов, еврейский капитал играл очень большую роль. Еврейский интеллект бросался в глаза в области свободных профессий и в тех государственных учреждениях, куда евреи допускались.
Все эти достижения эмансипации таили, однако, в себе зародыш будущей реакции. Недолго длилась идиллия мирного сожития еврейского общества с немецким. Уже с середины 70-х годов дух шовинизма и милитаризма явно усилился в стране: правительство круто повернуло в сторону консервативной политики; национал-либералы в парламенте сильно подвинулись вправо, так что еврейские депутаты Ласкер и Бамбергер очутились в оппозиции. Были введены драконовские законы против социалистов (1878). В Германии стали носиться микробы новой эпидемии «антисемитизма». В основе этого движения лежала ненависть к еврею, «вторгающемуся» в немецкое общество и влияющему на немецкую культуру. Слишком короткий отдых дан был германскому еврейству между окончившеюся борьбою за эмансипацию и начинавшеюся борьбою с антисемитизмом. На исходе 70-х годов мы уже стоим на пороге новой исторической эпохи — «эпохи второй реакции».
§ 37. Эпигоны реформации и раскол в общинах
Внутренняя жизнь еврейских общин, столь яркая во время культурной борьбы до 1848 года, несколько потускнела в эпоху второй эмансипации. Реформационное движение утратило свой молодой задор. Ослабел внешний импульс религиозной реформы как орудие борьбы за эмансипацию, после того как формально принцип равноправия вошел во все конституции. Притуплялась острота религиозных столкновений по мере того, как сходили в могилу воины традиции из старого поколения и реформисты-идеологи, стоявшие на рубеже старого и нового. Выросло поколение оторванных от еврейства, одинаково равнодушных к традиции и к реформе. Если сократилось число крещений, вызванных гнетом, увеличилось число добровольных выкрестов, переходивших в чужую среду, которая теперь казалась родной. С узаконением свободного гражданского брака сильно возросло число смешанных браков между евреями и христианами; дети от таких браков почти всегда терялись в христианском обществе. Вообще процесс ассимиляции превратился в эту эпоху из идейного в стихийный, из интеллигентского в массовый.
Идейная реформация 30-х и 40-х годов уступила место механической. Раньше решающий голос в деле религиозной реформы имели раввины, среди которых встречались люди с большим запасом научных знаний — Гейгеры, Гольдгеймы и другие; теперь роль вершителей реформы перешла к мирянам, к членам общинных правлений, от которых в Пруссии, в силу регламента 1847 года, раввины находились в полной зависимости. Многих привлек пример берлинской реформы (§ 13), проведенной мирянами в то время, как раввины еще препирались о теологических вопросах. Не церемонясь с исторической традицией, эти профаны произвольно изменяли строй богослужения, выбрасывали из текста молитв все, могущее свидетельствовать о живой нации. Повсюду воздвигались реформированные синагоги на месте ортодоксальных. Роли переменились. Раньше реформисты должны были выделяться из старых общин в особые конгрегации; теперь выделялись из общин ортодоксы, которые не могли молиться в общих реформированных синагогах и вынуждены были устраивать себе отдельные молитвенные дома.
Во Франкфурте-на-Майне из состава еврейской общины выступили в 1851 г. все ортодоксы и, на основании закона о свободе союзов, образовали особое «религиозное общество» («Israelitische Religionsgesellschaft»), во главе которого стоял творец неоортодоксии Самсон-Рафаил Гирш (§ 12). Ортодоксы учредили свое «реальное училище» для воспитания детей в консервативном духе, а с 1854 г. стали издавать боевой журнал «Jeschurun», ежемесячник на немецком языке для защиты традиционного иудаизма. Гирш развил широкую деятельность, которая превратила Франкфурт в центр общегерманской ортодоксии. К этой цитадели противников реформисты двинули свою артиллерию: в 1863 г. Авраам Гейгер переселился из Бреславля во Франкфурт и своими проповедями боролся против влияния лидера ортодоксии, своего бывшего школьного товарища; но спустя несколько лет ему пришлось отступить от хорошо защищенной крепости староверов. В 1869 г. Гейгер занял пост проповедника в Берлине, где со времени Гольдгейма (ум. 1860) большинство общины примкнуло к реформе. Тогда ортодоксальное меньшинство берлинской общины выделилось в особое общество «Адас-Израэль», под главенством Азриеля Гильдесгеймера. Этот лидер образованной ортодоксии выставил лозунг: «Строгая верность религиозной традиции при внешнем усвоении немецкой культуры». Когда в 1872 г. Гейгер учредил в Берлине «Высшую школу для науки иудаизма» (Hochschule fur Wissenschaft des Judentums) как рассадник свободомыслящих раввинов, Гильдесгеймер открыл, как противоядие, семинарию для подготовки ортодоксальных раввинов нового типа. Между этими двумя партийными рассадниками науки стояла беспартийная «Теологическая семинария» в Бреславле, учрежденная в 1854 г. творцом «позитивно-исторической» школы Захарием Франкелем и украшенная именем великого историка Греца.
В других общинах Германии совершался тот же процесс расслоения. Правительства в это время отказались от скверной привычки предыдущей эпохи — вмешиваться во внутренние споры общин. Только одно мекленбургское правительство, которое так храбро боролось с эмансипацией, не хотело расстаться с системою опеки. В 1847—1851 гг. главным раввином герцогства Мекленбург-Шверин состоял Давид Эйнгорн, преемник Гольдгейма в этой должности, на практике еще более радикальный, чем его предшественник. К ужасу ортодоксов, он выбросил из богослужения и еврейский язык, и все мессианские и национальные молитвы. Особенно возбудил он против себя верующих тем, что внес в еврейские метрики младенца, над которым отец не совершил обряда обрезания. Испуганные этими крайними реформами, ортодоксы искали помощи против вольнодумцев у реакционного мекленбургского правительства. Последнее отнеслось к ним сочувственно и стало производить в этом смысле давление на «верховный совет» (оберрат) еврейских общин, которому был подчинен главный раввин. В 1853 г. министерство опубликовало следующий курьезный «рескрипт»: «Высокое министерство не может удовлетвориться нынешним синагогальным строем, при котором тенденциозное направление раввинов д-ра Гольдгейма и д-ра Эйнгорна вызвало раскол среди евреев и заставило многих выступить из состава общин. Министерство не может допустить дальнейшее развитие рационалистического реформаторства в духе упомянутых раввинов... Разделение евреев нашей
