страны на две группы не может быть долее терпимо. Необходимо избрать главного раввина, который стоял бы на почве исторического иудаизма и мог бы воссоединить расколотые группы». Для этой цели министерство предписывает общинам — на предстоящих выборах в «верховный совет» избрать таких людей, которые бы гарантировали назначение консервативного главного раввина. Еврейское общество было возмущено грубым вмешательством в его духовную жизнь со стороны правительства, которое и после 1848 г. держало евреев в тисках бесправия. Правление Шверинской общины указало министерству в своем «представлении», что восстановление мира в общинах есть внутреннее еврейское дело и что христианские власти не призваны судить о том, какая реформа соответствует «историческому иудаизму». В ответ на этот протест последовал рескрипт мекленбургского герцога Фридриха-Франца — акт низменного деспотизма: общинам запрещено избирать членов «верховного совета», а совету избирать главного раввина. Членами совета герцог по личному усмотрению назначил трех купцов, а главным раввином — ортодокса И. Б. Липшица, который принялся искоренять «новшества» Гольдгейма и Эйнгорна. Много лет длилось это поругание общинной автономии, и только после эмансипации мекленбургских евреев в 1869 г. восстановлено было их право избирать свой «верховный совет» и своего главного раввина, не считаясь с богословскими вкусами правительства.
К концу 60-х годов, когда в обвинявшейся Германии завершалась эмансипация, возникла мысль об объединении всех реформистов, или «либералов», различных общин Германии. В августе 1868 г. был созван собор раввинов в Касселе. Собор должен был установить однообразный порядок богослужения во всех реформированных синагогах и определенное отношение к законам талмудического происхождения. Но уже при открытии прений по этим вопросам выяснилось, что среди собравшихся богословов (где были и А. Гейгер и Л. Филиппсон) нет единодушия. Тогда собор решил созвать в следующем году «синод» из раввинов и мирян, в надежде, что участие мирян смягчит остроту богословских прений и перенесет вопросы на практическую почву. На этот съезд, которому решено было придать общееврейский характер, приглашались единомышленники не только из Германии, но и из других стран.
29 июня 1869 г. собрался в Лейпциге синод реформистов; в нем участвовало свыше 80 делегатов, среди них и несколько видных иностранцев (Иосиф Вертгеймер из Вены, Леопольд Лев из Венгрии, главный раввин Бельгии Астрюк, историк М. Кайзерлинг из Швейцарии и др.). Председательствовал в синоде не теолог, а философ — берлинский профессор Мориц Лацарус; товарищами председателя были Гейгер и Вертгеймер. На первой очереди стояла декларация Филиппсона о «согласовании иудаизма с началами современной культуры». Декларация сводилась к тому, что в настоящее время, когда религиозная и национальная вражда между народами прекращается, иудаизм может освободиться от своих исторических наслоений — различных запретов и ограждений, направленных к племенному обособлению, — и явиться перед просвещенным миром в виде религии, призывающей к братству людей, к религиозно-нравственному усовершенствованию в духе учения пророков. Декларация Филиппсона, намечавшая общее направление реформы, была принята единогласно. Затем был принят ряд решений по вопросам о реформе религиозного воспитания и синагогальной литургии. В богослужении отвели уголок древнееврейскому языку (в чтении Торы и некоторых молитв), наряду с преобладающим государственным языком; молитвы национальные и мессианские решено было исключить или обратить в сторону религиозной миссии еврейства — распространения чистого монотеизма среди народов. Однако прения по важнейшим практическим вопросам (об обязательности обрезания для внесения новорожденного в общинные списки, об отмене некоторых субботних строгостей и законов о пище, о реформе семейных законов) не привели к определенным решениям, и обсуждение их было отложено до следующего съезда, назначенного на 1870 год.
Франко-прусская война помешала созыву синода в назначенный срок, и он состоялся лишь в июле 1871 г. в Аугсбурге, при значительно меньшем числе участников (52), что было с грустью отмечено во вступительной речи председателя Лацаруса. Съезд принял ряд либеральных решений по семейному праву (гражданский брак признан обязательным, архаический обряд «халицы» отменен), по вопросам об обрезании (признавая этот обряд важным, синод, однако, решил, что необрезанный младенец считается евреем) и о праздничном покое (разрешено ездить в дни суббот и праздников для богослужения и праздничного удовольствия). Эти умеренные и большею частью разумные реформы были встречены воплями негодования в консервативных кругах, где больше дорожили мертвой традицией, чем живым духом иудаизма. Нельзя сказать, чтобы религиозным идеалам иудаизма противоречила и общая декларация аугсбургского синода, которая сводилась к следующему: иудаизм, как результат исторического развития, подлежит и дальнейшему усовершенствованию; он вполне совместим с высшими идеалами прогресса, этической культурой и социальной реформой в духе этой культуры. Противоречие тут заключалось в другом: из иудаизма, как совокупности не только универсальных, но и национальных элементов, реформисты исключали его живого носителя, еврейский народ. Они забывали, что если бы во все времена и во всех странах еврейство составляло не единую нацию, а только рассеянные религиозные группы внутри других наций, как это представлялось в новейшее время, то давно не существовало бы и живого, развивающегося иудаизма. Они закрывали глаза на распад западного еврейства как результат ассимиляции. Аугсбургский синод был последним съездом реформистов, последнею попыткою объединения прогрессивных сил германского еврейства, которые разбрелись в разные стороны, большею частью далеко за пределами еврейских духовных интересов. Действительность, деформировавшая германское еврейство, была сильнее синодов, желавших реформировать религию без национальности.
Не могла успешно бороться против стихии разрушения и неоортодоксия, поскольку она стремилась консервировать «немца иудейского исповедания», весь сложный обрядовый аппарат иудаизма без его национального духа. Ортодоксы, спасая свою душу, старались только отмежеваться от «собраний нечестивых» реформистов и выделяться в особые религиозные общества (Trennungsorthodoxie). В середине 70-х годов им удалось в Пруссии окончательно укрепить эту партийную «автономию» на основе общегосударственного закона. Весною 1873 г., в разгар «культуркампфа», в прусском ландтаге обсуждался законопроект о дозволении всякому выступать из состава данной церкви или религиозной общины без вступления в другую. Закон (Austrittsgesetz) имел такой смысл, что выступающий перестает быть протестантом, католиком, евреем и делается «безысповедным» (Konfessionslos). Депутат Ласкер внес следующую поправку к законопроекту: «Евреям дозволяется выходить, по вероисповедным соображениям, из данного религиозного союза, без одновременного выхода из иудейства». Эта поправка, выгодная для ортодоксальных сепаратистов, в общинах вызвала протест со стороны реформистов: они возопили о распадении еврейства на секты и о гибельности закона для малых общин, которые с выходом группы членов-плательщиков лишаются возможности содержать свои учреждения. Но все протесты оказались напрасными. Поправка Ласкера была принята, а в окончательной форме закон о выходе из еврейской общины был опубликован в 1876 году. В страстной борьбе, происходившей вокруг этого закона, в связи с вопросом о «безысповедных», участники не заметили тени похороненного ими национального вопроса. Ведь спор о выходе
