заставила Михаила Юрьевича нарядиться астрологом-предсказателем. Ведь к тому времени сказка «Золотой петушок» еще не была написана Пушкиным. Быть может, Михаил Юрьевич задумал сочинить свою похожую сказку? В тот вечер Лермонтов весьма напоминал как с неба свалившегося на царя Додона звездочета-прорицателя...
Во все времена на маскарадах нужно было держать ухо востро. Случались и курьезы. Как-то в 1890-х годах московский деловой человек Николай Варенцов получил загадочную телеграмму: «Будьте в Благородном собрании на маскараде в воскресенье». И подпись: «Голубое домино». Значит, какая-то неизвестная дама, решил Варенцов, чрезвычайно желает с ним познакомиться и будет на маскараде под маской домино.
Он вспоминал: «Я еле дождался воскресенья, пришел туда первым, когда еще только начали зажигать лампы. Сел в первой маленькой зале на диванчик и начал ожидать голубое домино. Часов в десять я вижу поднимающуюся по лестнице маску в голубом изящном домино, почти всю опутанную дорогими кружевами, в голубых туфельках; у меня так сердце и затрепетало: не она ли? Домино проходит мимо, пристально смотря на меня, но скоро возвращается обратно и садится на тот же диванчик, на котором сижу я.
Я волнуюсь, про себя думаю: не это ли домино, приславшее мне телеграмму? Но как я начну с ней разговаривать? Придумываю в голове фразы, но горло пересохло, язык прилип к гортани, и ничего произнести не могу. Домино меня сама выручает, спросив: “Скажите, пожалуйста, который час?” С этого завязывается разговор, и я ей предлагаю руку для прогулок по залам. Моя дама в домино, в изящном, дорогом костюме, на шее жемчужное ожерелье, в ушах солитеры, от нее идет запах тонких парижских духов - все это меня одурманивает и волнует, воображение мое дорисовывает ее красоту и молодость. В разговоре она упоминает известные московские фамилии и в том числе называет фамилию, имя, отчество моей тетушки, Софии Николаевны Алексеевой. Нужно сказать, что моя тетушка была большая пуританка, попасть к ней в дом лицу с сомнительной репутацией было невозможно. Хотя она была из купеческого рода, но она не сближалась с лицами этого круга, предпочитая общество из интеллигентных людей. И это мне дало право думать, что моя дама из такого же общества.
Когда я гулял с ней по залам, ко мне подошла другая дама, тоже в голубом домино, и сказала: “Я тебя ожидала и искала!” Но я уже не мог покинуть свою даму, я так увлекся ею, тем более что подошедшая домино не была так изящно одета. Боясь, что новое голубое домино опять будет ко мне подходить, предложил своей даме прокатиться за город в “Стрельну”.
Она согласилась. Дорогой, а потом в отдельном кабинете я упрашиваю снять маску, и после некоторых уговариваний она снимает. О, ужас! Мною созданная иллюзия была жестоко разбита: оказалось, женщина далеко не молодая, хотя еще с сохранившимися красивыми чертами лица; я чуть не вскрикнул от огорчения, и вскоре мы катили обратно, с одним моим желанием - скорее доставить мою даму домой. К сожалению, это приключение еще не кончилось из-за моей болтливости: я сказал свою фамилию и что Софья Николаевна моя тетушка; через несколько дней получаю от нее безграмотное письмо с приглашением приехать куда-то, потом второе и еще несколько телеграмм, но я не поехал на эти свидания».
Но дама все равно достала несостоявшегося кавалера. Выяснилось, что это была бывшая портниха его тетушки, превратившаяся в содержанку у одного из богатых мужчин Москвы и удачно сделавшая затем карьеру супруги своего благодетеля. В Благородном собрании она искала новых любовных приключений.
Сюжет «Летучей мыши» отнюдь не вымысел. И в Москве бывало, что жены, переодеваясь в новые наряды, надевая маску и меняя голос, разыгрывали таким образом своих мужей-простофиль, присылая им соблазнительные приглашения о встрече на маскараде с неизвестной красоткой.
В Благородном собрании были и свои люди-достопримечательности. Одним из таких непременных персонажей была Настасья Дмитриевна Офросимова [34] (1753-1826), послужившая прототипом московской барыни Марьи Дмитриевны Ахросимовой в романе «Война и мир» Льва Толстого и Анфисы Ниловны Хлестовой в «Горе от ума» Александра Грибоедова.
В рассказах москвички Е.П. Яньковой, записанных ее внуком Благово, приводится очень колоритная характеристика: «Настасья Дмитриевна была старуха пресамонравная и пресумасбродная: требовала, чтобы все, и знакомые и незнакомые, ей оказывали особый почет. Бывало, сидит она в собрании, и боже избави, если какой-нибудь молодой человек или барышня пройдут мимо нее и ей не поклонятся: “Молодой человек, поди-ка сюда, скажи мне, кто ты такой, как твоя фамилия?” - “Такой-то”. - “Я твоего отца знала и бабушку знала, а ты идешь мимо меня и головой не кивнешь; видишь, сидит старуха, ну и поклонись, голова не отвалится; мало тебя драли за уши, а то бы повежливее был”.
И так при всех ошельмует, что от стыда сгоришь. И молодые девушки тоже непременно подойди к старухе и присядь перед ней, а не то разбранит.
- И с дедушкой и с бабушкой была дружна, а ты, глупая девчонка, ко мне и не подойдешь; ну, плохо же тебя воспитали, что не внушили уважения к старшим.
Бывало, как едут матери со своими дочерьми на бал или в собрание, и твердят им:
- Смотрите же, ежели увидите старуху Офросимову, подойдите к ней да присядьте пониже.
Говорят, она и в своей семье была пресердитая: чуть что не по ней, так и сыновьям своим, уже взрослым, не задумается и надает пощечин».
А вот о каком случае на одном из балов рассказывает Д. Свербеев [35]: «Она на ползалы закричала мне: “Свербеев, поди сюда!” Бросившись в противоположный угол огромной залы, надеялся я, что обойдусь без грозной с нею встречи, но не прошло и четверти часа, дежурный на этот вечер старшина, мне незнакомый, с учтивой улыбкой пригласил меня итти к Настасье Дмитриевне. Я отвечал: “Сейчас”. Старшина, повторяя приглашение, объявил, что ему приказано меня к ней привести. - “Что это ты с собой делаешь? Небось, давно здесь, а у меня еще не был. Видно, таскаешься по трактирам, по кабакам, да где-нибудь еще хуже, - сказала она, - оттого и порядочных людей бегаешь. Ты знаешь, я любила твою мать, уважала твоего отца” (...) Ну, бог тебя простит, завтра ко мне обедать”. (...) Настасье Дмитриевне угодно было гулять зигзагами. (...) Напрасно дочь ее и
