Термы Каракаллы. Реконструкция тепидария
В некоторые периоды, например при Домициане и при Траяне, женщины могли пользоваться термами в те же часы, что и мужчины. Это зачастую вызывало общественное недовольство, и женщины, заботившиеся о своей репутации, предпочитали совершать омовения в частных банях. Другие же отнюдь не желали отказываться от приятных купаний, занятий спортом и светского общения, для которого в термах были созданы все условия. В полном соответствии с духом времени женщины и в термах вели себя совершенно свободно, так что дело нередко доходило до злоупотреблений и скандалов. Рост общественного недовольства заставил верховную власть вмешаться: император Адриан велел женщинам и мужчинам совершать омовения в термах в разные часы. Это распоряжение не смогло, по-видимому, сразу же ликвидировать сомнительные обычаи; и Марку Аврелию, и Александру Северу пришлось впоследствии не раз вмешиваться, издавая новые приказы, регулирующие порядок посещения терм.
Со временем возросли требования и к внутреннему оформлению терм, так что их отделка приобретала все большую художественную ценность: появились мозаичные полы, стенные росписи, скульптура. Многое из этого сохранилось и свидетельствует о таланте и вкусе тогдашних архитекторов и подрядчиков. Известно, что статуя Аполлона Бельведерского украшала некогда термы Каракаллы, а знаменитая скульптурная группа Лаокоона располагалась в термах Траяна. Римляне были очень привязаны к этим произведениям искусства, с которыми они встречались всякий раз, когда приходили отдохнуть в термы. И когда Тиберий однажды забрал себе из терм Агриппы стоявшего там лисиппова Апоксиомена — молодого атлета, скребком счищающего с руки песок и пыль, возмущенный этим народ заставил принцепса возвратить статую на прежнее место.
Провинциальные города отличались не меньшими амбициями, поэтому строить термы там поручали самым знаменитым архитекторам. Одного из таких архитекторов и построенные им термы восхваляет Лукиан в своем диалоге «Гиппий, или Бани»:
«Речь идет о предмете весьма обыкновенном и в современной жизни очень распространенном — об устройстве бань. Однако удивительно, сколько продуманности, сколько ума даже в этой обычной постройке. Место для нее было отведено неровное и представляло собой крутой склон, подымаясь почти отвесно. Приступая к работе, Гиппий прежде всего сровнял место и поднял одну чрезмерно низкую сторону его вровень с другой. Подведя надежную опору под все здание, он обеспечил основной кладкой прочность и безопасность воздвигаемой постройки, а верхнюю часть холма сильно срезал и для надежности укрепил, чтобы усилить все сооружение в целом. (…)
Высокий вход с широкими ступенями, скорее пологими, чем крутыми, — для удобства входящих. Посетителя принимает огромный общий зал, достаточный, чтобы там могли ожидать слуги и провожатые, и расположенный слева от ряда роскошно отделанных покоев: и они, конечно, очень уместны в банях, такие укромные уголки, веселые и залитые светом. Далее, примыкая к ним, находится второй зал — излишний, что касается купаний, но необходимый, поскольку речь идет о приеме самых богатых посетителей. За этим помещением с двух сторон тянутся комнаты для раздевающихся, где они оставляют одежду, а посередине расположено помещение высокое-превысокое и светлое-пресветлое, с тремя водоемами холодной воды, одетое лаконским мрамором. Здесь два изваяния из белого мрамора старинной работы — одно Гигиеи, богини здоровья, другое — Асклепия.
Потом вы попадаете в умеренно нагретую комнату, продолговатую и с двух сторон закругленную, встречающую вас ласковым теплом. За нею, справа, другая — очень хорошо освещенная и готовая к услугам тех, кто хотел бы умаститься, — принимает возвращающихся из палестры. Оба входа в нее облицованы прекрасным фригийским мрамором. К ней примыкает далее новый покой, из всех покоев прекраснейший: и постоять в нем можно, и посидеть с величайшими удобствами, и замешкаться без малейшего опасения, и поваляться с превеликой пользой, — он также весь, до самого потолка, сверкает фригийским мрамором. Сейчас же за этим покоем начинается нагретый проход, выложенный нумидийским камнем. Помещение, в которое он ведет, прелестно, все изобилует светом и как будто пурпуром разукрашено; оно также предлагает посетителю три теплые ванны.
Вымывшись, не надо возвращаться снова через те же самые комнаты, но можно выйти кратчайшим путем в прохладный покой через умеренно нагретое помещение. И повсюду льются обильные потоки света, и белый день проникает во все покои. К тому же высота, ширина и длина соразмерны друг другу, и везде встречаете вы так много изящества и красоты. (…)
Главным образом, пожалуй, это достигнуто здесь обилием яркого света и остроумным расположением окон. Ибо Гиппий, как настоящий мудрец, устроил так, что помещение с холодными водоемами выходит на север, хотя остается в то же время доступным и южному ветру, — а те части, для которых нужно много тепла, обратил на юг, на восток и на запад. (…)…Удивительный Гиппий показал нам в этом своем произведении все достоинства, какими должны обладать бани: они благоустроены, удобны, светлы; все размеры отдельных частей и целого отвечают друг другу и занимаемому месту; кроме того, они вполне безопасны для здоровья посетителей. И всем прочим они снабжены с большим знанием дела: двумя помещениями, куда можно удалиться, если приключится нужда; большим количеством входных дверей и двумя часами, показывающими время: одни — водяные, звучащие, другие — солнечные» (Лукиан. Гиппий, или Бани, 4–8).
Как мы видим, великий сатирик древности умел ценить роскошь и комфорт современных ему провинциальных бань, радуясь удобствам помещений и обилию солнечного света. Иначе смотрели на это те, кто подобно Сенеке с печалью и гневом наблюдал изнеженные нравы римлян эпохи империи. Философы-стоики без устали напоминали согражданам о том, сколь неприхотливы и скромны в быту были их предки, римляне старых добрых времен — времен республики. Они довольствовались малым и отнюдь не стремились проводить досуг среди роскоши и неги, расслабляться, превращать бани в дворцы.
Обо всем этом размышляет Сенека, оказавшись в деревне, в поместье некоего Эгиала, которое в далеком прошлом принадлежало великому римскому полководцу Публию Сципиону Африканскому Старшему. Думая о судьбе старого римлянина, уединившегося некогда в своем поместье, среди простой, почти аскетической обстановки, философ не может не предаваться своим всегдашним рассуждениям об испорченных нравах римлян эпохи империи. Так ли жили их отцы и деды? Старинный быт, быт Сципиона Африканского, был суров и непритязателен.
«Я видел усадьбу, сложенную из прямоугольных глыб, стену, окружающую лес, башни, возведенные с обеих сторон виллы как защитные укрепления, водохранилище, выкопанное под всеми постройками и посадками, так что запаса хватило бы хоть на целое войско. Видел и баньку, тесную и темную, по обыкновению древних: ведь нашим предкам казалось, что нет тепла без темноты.
Большим удовольствием было для меня созерцать нравы Сципиона и наши нравы. (…) Кто бы теперь вытерпел такое мытье? Любой сочтет себя убогим бедняком, если стены вокруг него не блистают большими драгоценными кругами (вероятно, круги из наборных плит разноцветного мрамора. — Прим. пер.), если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно положенный и пестрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень, прежде бывший редким украшением в каком-нибудь храме, не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, и если вода льется не из серебряных кранов. Но до сих пор я говорил о банях для плебеев, — а что если я возьму купальни для вольноотпущенников? Сколько там изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило! Сколько ступеней, по которым с шумом сбегает вода! Мы до того дошли в расточительстве, что не желаем ступать иначе как по самоцветам.
В здешней Сципионовой бане окна крохотные, высеченные в камне — скорее щели, чем окошки… А теперь называют тараканьей дырой ту баню, которая устроена не так, чтобы солнце целый день проникало в широченные окна, не так, чтобы в ней можно было мыться и загорать одновременно и чтобы из ванны открывался вид на поля и море. И вот те бани, на посвященье которых сбегалась восхищенная толпа, переходят в число устаревших, едва только роскошь, желая самое себя перещеголять, придумает что-нибудь новое. А прежде бань было мало, и ничем их не украшали: да и зачем было украшать грошовое заведение, придуманное для пользы, а не для удовольствия? В них не подливали все время воду, не бежали свежие струи, как будто из горячего источника; и не так было важно, прозрачна ли вода, в которой смывали с себя грязь. Но, правые боги, как приятно войти в эти темные бани, под простою крышей!..
