Экономический крах
Сразу после развала СССР, когда закладывались основы новой политики, русские руководители, начиная с самого Ельцина, обещали, что через несколько месяцев, максимум через год, после неизбежных трудностей положение дел улучшится и все убедятся в преимуществах новой политики. Реальность оказалась менее оптимистичной. Уровень жизни большей части населения резко снизился, и нет оснований считать, что в ближайшее время страна оправится от так называемого «свободного падения».
По правде говоря, эта особенность не является прерогативой русских. В еще более сложном варианте она наблюдается в других странах бывшего Советского Союза. В несколько ослабленной форме она проявляется и в странах Восточной Европы, входивших прежде в сферу влияния СССР. Как говорится в одном отчете, «экономический и социальный баланс посткоммунизма на самом деле во время выборов может привести к падению любого правительства. Спад валового внутреннего продукта с 1989 года составляет приблизительно 10-30%, реальная заработная плата снизилась на 10-40%, безработица выросла с нуля до 10-15% (а в некоторых областях и больше), инфляция оказывает губительное действие на пенсионное обеспечение... Были совершены ошибки, которых можно было избежать. Они способствовали беспрецедентному для мирного времени экономическому спаду [...]. Все правительства переходного периода заявили о проведении всеобщей приватизации в течение трех-пяти лет. Это было совершенно нереалистично». И еще: «Стремление порвать с прошлым привело к беспощадному разрушению старых механизмов, /269/ в то время как для запуска механизмов рыночной экономики требуется время... Одна из ошибок политических деятелей состояла в том, что они внушили своим соотечественникам, будто Европейский Союз станет для них якорем спасения. Этого не произошло»[28].
И это один из тех случаев, когда общее бедственное положение никому не приносит утешения. И менее всего россиянам. Прежде всего потому, что их положение оказалось более сложным по сравнению с другими странами Восточной Европы, где, как было отмечено в свое время, ситуация изначально была более благополучной и где наблюдался не выходящий за рамки коммунистической системы реформизм. Всего через несколько лет после бурных событий 90-х годов эти реформисты в большинстве стран пришли к власти в результате свободных выборов*. Все вышеизложенные факты характеризуют ситуацию в России в основном, как наихудшую. Инфляция здесь была гораздо сильнее. В большей степени были урезаны пенсии и ниже средняя заработная плата. Только безработица, хотя и устойчиво растет, проявляет, тем не менее, довольно утешительные признаки. Однако это только видимость. На самом деле безработица остается скрытой внутри предприятий, сотрудники которых не были уволены и формально не могут рассматриваться как безработные. Но одновременно они не работают и изредка, с большими задержками, получают частичную материальную компенсацию. Это не только оказывает деморализующее воздействие на эту категорию служащих, но и наносит серьезный ущерб экономике в целом.
* Впрочем, достаточно странно выглядит следующее: «В недавнем опросе общественного мнения, проведенном тремя различными организациями в целях получения более точных результатов, половина опрошенных поляков сказала, что они жили лучше во времена правления коммунистической партии» (сообщение «Washington Post», перепечатанное в «International Gerald Tribune» от 6 июля 1994 г.), А ведь Польша известна всем как страна с самой сильной антикоммунистической оппозицией.
Наиболее серьезным оказался упадок в российской экономике. В первую очередь была разрушена промышленность. Действительно, с 1991 года промышленное производство упало более чем наполовину. Никогда прежде не наблюдалось спада такого масштаба. Истинность российских статистических данных, как и статистики советского периода, продолжает вызывать сомнения. Обычно обращает на себя внимание тот факт, что эти данные не в состоянии учесть развитие частных предприятий и степень их активности. Что в общем верно. Но если это и может оказать влияние на какие-то другие экономические показатели, то на факторах промышленного производства оно почти не сказывается. Ведь частная деятельность развивается в самых разных областях, но меньше всего в промышленности, /270/ где прибыль нельзя получить легко и сразу. Поэтому мы присутствуем при настоящей деиндустриализации России. Российская промышленность нуждалась в глубоком технологическом и производственном преобразовании, но, тем не менее, всегда составляла одно из крупнейших богатств страны. Ее разрушение ведет к радикальному обнищанию общества и переживается тем более тяжело, что для создания этой промышленности потребовались многие годы и жертвы со стороны всего народа, жившего чаще всего с сознанием важности дела, которое как раз носило коллективный, а вовсе не частный характер. Сегодня резкий упадок наблюдается даже в таких жизненно важных отраслях, как добыча нефти и других энергоносителей. И уж никак не верно, что кризис поразил одну только тяжелую промышленность и оборонные заводы. Некоторые из этих предприятий как раз умудряются выживать и жить лучше других. Если же посмотреть поближе, то видно, что именно в легкой промышленности наблюдается наиболее глубокий спад.
Последствия развала производства тяжело отражаются не только на уровне жизни. Специфика советской экономики заключается в том, что целые города и поселки, мелкие и средние центры возникали вокруг одного или двух предприятий. И эти предприятия определяли жизнь местного населения: начиная от культурно-спортивных центров и кончая социальными гарантиями. Закрытие или резкое сокращение деятельности таких предприятий на практике приводило к вымиранию или запустению целых населенных пунктов. И речь здесь идет не просто о сильном обнищании, но о настоящем перевороте в самом образе жизни, что неизбежно сопряжено с немалыми жертвами.
Те виды деятельности, которыми гордилась страна, например научные исследования, теперь рискуют исчезнуть совсем. Кризис в науке является следствием краха промышленности, с которой наука была тесно связана. Приносятся в жертву даже фундаментальные исследования. Капиталовложения в эту область сократились до минимума. Вот что рассказывает один ученый: «Живем мы очень тяжело. У нас нет денег ни на оборудование, ни на новые журналы, ни на компьютеры... В нашем распоряжении нет и 5% того, чем мы располагали прежде»[29]. При первой возможности русские ученые уезжают за границу. Среди оставшихся счастливчиками считаются те, у кого в институтах нормально подается электроэнергия. Кто может, ищет приработков на стороне, что отнимает у них значительную часть времени. Конечно, верно, что уже во времена Брежнева научные исследования находились в затруднительном положении из-за чрезмерного контроля и гипертрофированной секретности. Но в то время раздавались требования изменить такое положение в стремлении сравняться с другими, более развитыми странами. Теперь же проблема заключается в том, чтобы выжить. /271/
Развал экономики — не что иное, как одно из проявлений более глубоких потрясений в стране. Все показатели общественного развития имеют отрицательный знак. Наблюдается упадок даже в тех областях, где был достигнут пусть не совсем удовлетворительный, но вполне пристойный уровень, например в области образования или медицинского обслуживания. Впервые в мирное время в стране отмечается сокращение численности населения — на 700 тыс. человек в 1993 году в сравнении с предыдущими показателями, несмотря на приток русских беженцев из других республик бывшего Советского Союза. Этот факт, несомненно, объясняется не только кризисом общества, он имеет более глубокие корни; он связан и с падением уровня жизни, ухудшением санитарных условий и даже с экологической ситуацией. Кампании по защите окружающей среды практически замерли и, во всяком случае, стали еще менее эффективны, чем во времена Брежнева[30]. Часто пытаются списать все на «слабость, некомпетентность и коррумпированность» администрации Ельцина[31]. Однако у истоков явлений, на которые соответствующим образом обратили внимание все международные наблюдатели, лежат, пожалуй, прежде всего политические и идеологические предпосылки, которыми руководствовалась эта администрация, — сначала, когда брала власть, и потом, когда руководила страной.
Российское руководство может оправдываться только тем, что почти во всех республиках бывшего Союза положение еще хуже, чем в России. В Белоруссии сегодня 75% населения живет хуже, чем раньше, и только 1,5% заявляют, что живется им лучше[32]. Аналогичные, если не худшие, показатели характерны и для Украины, Казахстана и среднеазиатских республик. Нечего и говорить о таких республиках, как Таджикистан, Грузия, Армения и Азербайджан, где продолжающиеся вооруженные конфликты придали ухудшению условий жизни катастрофические масштабы. Даже в независимых Прибалтийских республиках, где исходное как внутреннее, так и международное положение, казалось гораздо более благоприятным, ситуация ухудшилась. Процитируем хорошо документированное эссе: «Потеря [советских] рынков для их товаров наряду с сохраняющейся зависимостью от российских нефти и газа, за которые теперь приходится платить по мировым ценам, тяжело сказались на их экономике. Следствием этого стало сильное падение как сельскохозяйственного, так и промышленного производства и значительное снижение уровня жизни. [...] Потребуется много времени, чтобы преобразования были завершены и республики оказались в состоянии вновь производить столько же товаров, сколько в 1989 году»[33].
