Марциал. Эпиграммы, VIII, 75
Похоронная процессия превращалась иногда благодаря своей торжественности, пышному характеру в яркое, красочное зрелище для зевак. Несмотря на законы, ограничивавшие расходы граждан на совершение погребальных обрядов, многие тратили на похороны огромные суммы денег: одни — из любви к покойному, другие — из тщеславия.
Не случайно, как мы помним, первые римские законы против роскоши касались именно культа умерших и погребальных обрядов. Это могло быть связано с древними, описанными еще Гомером традициями торжественных похорон, сопровождаемых состязаниями, играми, с выдачей ценных наград победителям. Первые ограничения можно найти уже в «Законах XII таблиц» — речь шла о сокращении издержек на погребение, об уменьшении числа траурных нарядов женщин, числа приглашенных флейтистов (их должно было быть отныне не более десяти) и нанятых плакальщиц. Указывая, что на похоронах не должно быть больше трех траурных головных платков, законодатель, вероятно, имел в виду, что такой дорогостоящий траурный наряд могут носить во время погребения только три женщины. Ограничивалось также число венков и кадильниц; при умащении тела не разрешалось расходовать слишком много благовоний, рабы же вообще были лишены права на эту посмертную услугу; запрещалось отныне гасить погребальный костер вином, на что также уходило много денег; обычай пускать по кругу чашу вина, поминая усопшего, был отменен. Наконец, строго воспрещалось хоронить тело с украшениями из золота, например с золотыми кольцами; впрочем, как отмечает Цицерон (О законах, И, 60), закон делал исключение для покойников с золотыми зубами, предписывая, конечно, вырывать их при погребении, но не считая несоблюдение этого предписания большим проступком. Добавим еще, что «Законы XII таблиц» положили конец обычаю устраивать фактически повторные торжества при захоронении урны с прахом сожженного на костре: обычно эта церемония также протекала очень пышно и требовала новых немалых издержек.
Однако, как это часто бывает, подобные меры оказались малоэффективны и не достигли цели. Погребальные обряды по-прежнему поглощали огромные средства, особенно в эпоху империи, когда и в этой сфере повседневной жизни расточительство, тщеславие, тяга к роскоши необычайно возросли. Вспомним рассказ Плиния Младшего о том, как его друг Миниций Фундан, трагически потеряв дочь в разгар свадебных приготовлений, вынужден был «истратить на ладан, мази и благовония все деньги, которые назначил выдать на одежды, жемчуга и драгоценности» (Письма Плиния Младшего, V, 16, 7).
Похоронную процессию открывали музыканты — флейтисты, а также рабы с горящими факелами в руках. За ними шли нанятые плакальщицы, певцы, оглашавшие улицы причитаниями и погребальными песнями — «нениями». Если умерший занимал какую- либо должность в государстве, то за его гробом можно было видеть также ликторов в черных одеждах со своими всегдашними пучками розог, но только склоненными к земле в знак траура.
Отличительным признаком римских похоронных шествий было участие в них театральных актеров и мимов: актеры декламировали стихи из трагедий, относившиеся так или иначе к жизни и личности покойного, мим же в маске, напоминавшей лицо умершего, одетый в одежду, похожую на ту, в которой ходил покойный, изображал различные сценки из его жизни, причем не ограничивался восхвалениями, а касался и известных всем недостатков, слабостей того, кто отошел в мир иной. По словам Светония, на похоронах императора Веспасиана, славившегося своей скупостью, Фавор, главный мим, в маске покойного «во всеуслышанье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шествие. И услышав, что в десять миллионов, воскликнул: „Дайте мне десять тысяч и бросайте меня хоть в Тибр!“ (Светоний. Божественный Веспасиан, 19).
Далее следовали клиенты или специально нанятые люди в масках, изображавших предков усопшего, и в подобавшей им одежде: если кто-либо представлял гражданина, ставшего некогда консулом, то его облачали в консульскую тогу с пурпурной каймой, а если нужно было показать самого императора, надевали тогу, вышитую золотом, и т. д. Перед людьми, изображавшими государственных мужей — предков умершего, несли знаки власти, ликторские розги и секиры, все, что соответствовало занимаемому ими некогда положению. Далее несли военную добычу, захваченную когда-то самим покойным, инсигнии его власти, если он исполнял при жизни какую-либо высокую должность, затем дорогие ему предметы, к которым он был особенно привязан. А уже вслед за этим вольноотпущенники или специально нанятые носильщики тащили носилки с телом, сопровождаемые родственниками, друзьями, знакомыми и вольноотпущенниками умершего. Далее шли должностные лица, сенаторы, если покойный был высокопоставленной особой. Замыкал шествие простой народ, валом валивший поглазеть на процессию. Символом траура был черный или темно- серый цвет одежд. Позднее, в эпоху империи, женщины, которые в знак скорби распускали волосы, шли за гробом, облаченные в белое, и без золотых украшений (Плутарх. Римские вопросы, 26).
Если умерший занимал высокую должность в государстве, а также когда хоронили женщину»— жену видного государственного деятеля, путь траурной процессии пролегал через римский форум. Там все останавливались, люди, исполнявшие роли предков умершего, усаживались в выложенные слоновой костью курульные кресла высших должностных лиц, а сын или кто-нибудь из близких родственников покойного произносил над гробом похвальную речь. Иногда, когда похороны выдающегося политика проходили в обстановке ожесточенной борьбы «партий» и группировок, ораторское искусство выступающего с надгробной речью помогало превратить ее в орудие политической пропаганды. Примером этого является погребение Цезаря, когда сторонникам убитого диктатора удалось накалить страсти, вызвать всеобщее негодование против убийц и даже спровоцировать кровавые беспорядки на улицах города (Светоний. Божественный Юлий, 84–85).
Колумбарий вольноотпущенников семьи Августа в Риме
Исторические труды Тацита изобилуют описаниями погребальных торжеств и позволяют представить, какое значение придавали римляне внешнему блеску и пышности похоронных обрядов, особенно когда речь шла о лицах известных, богатых, имевших многочисленную и влиятельную родню. В 19 г. н. э. в Антиохии скончался полководец Германик, брат Тиберия. Тело его было кремировано, а прах перевезен в Италию, в Брундизий, Оттуда похоронный кортеж двинулся в Рим, и повсюду на его пути людей, сопровождавших прах Германика, встречали местные жители в траурных одеяниях, со всяческими знаками искренней скорби населения. Люди сжигали ценные ткани, курили благовониями, приносили поминальные жертвы и т. п. Германику были оказаны воинские почести: за лишенными украшений значками и опущенными вниз ликторскими пучками розог несли прах трибуны и центурионы. Однако ни Тиберий, ни его жена не участвовали в погребении, что вызвало большое недовольство у римлян, не без оснований подозревавших, что принцепс радуется смерти племянника. Похороны прошли тихо и намного скромнее, чем подобало, но людей собралось великое множество. «В день, когда останки Германика переносили в гробницу Августа, — замечает историк, — то царило мертвенное безмолвие, то его нарушали рыдания: улицы города были забиты народом, на Марсовом поле пылали факелы…Воины в боевом вооружении, магистраты без знаков отличия…» При этом «были и такие, кто находил, что общенародные похороны на счет государства могли бы быть более пышными, и сравнивал их с великолепием погребальных почестей, оказанных Августом отцу Германика Друзу. Ведь в разгар зимы он проехал вплоть до Тицина и, не отходя от тела покойного, вместе с ним вступил в Рим; катафалк окружали изображения Клавдиев и Юлиев; умершего почтили оплакиванием на форуме, хвалебной речью с ростральных трибун; было исполнено все завещанное от предков и добавленное позднейшими поколениями. А Германику не воздали даже тех почестей, которые полагаются всякому знатному. Правда, из-за дальности расстояния его тело было кое-как сожжено на чужбине; но если случайные обстоятельства не позволили своевременно окружить его должным почетом, то тем более подобало выполнить это впоследствии. Да и брат его выехал только на день пути, а дядя — до городских ворот. Где же обычаи древности, где выставляемая у погребального ложа посмертная маска, где стихи, сложенные для прославления его памяти…?» {Тацит. Анналы, III, 1–5).
Нетрудно заметить, какое значение придавали римляне тому, чтобы в погребальной процессии несли изображения — маски славных предков умершего. На особенно пышных похоронах обычай допускал изображать и представителей других знатных римских родов. Так, когда в Риме хоронили Юнию, престарелую вдову Гая Кассия и сестру Марка Юния Брута, убийц Цезаря, память ее почтили и похвальным словом, и иными торжественными обрядами. «Во главе погребальной процессии несли изображения двадцати знатнейших родов — Манлиев, Квинктиев и многих других, носивших не менее славные имена». Масок ближайших родственников покойной, ревностных республиканцев Кассия и Брута, конечно же, не было видно, но именно поэтому они ярче всего напоминали о себе (Там же, III, 76).
