капитуляции перед Германией в результате мощнейшего военно-политического давления со стороны Берлина. Даже накануне Судного дня Кремль упорно держался своей антибританской позиции.
Напротив, для отношений между СССР и Германией 1941 год начинался весьма удачно. Несмотря на растущую подспудно напряженность, ситуация на уровне текущей дипломатической работы даже улучшалась благодаря возросшей уступчивости Кремля, делавшего максимум возможного для выравнивания отношений после берлинского фиаско. Немалые усилия в этом направлении приложил германский посол. 10 января Молотов и Шуленбург подписали Договор о советско-германской границе в Прибалтике от реки Игорка до Балтийского моря, учитывавший почти все требования Берлина. В тот же день ими были заключены соглашения о переселении этнических немцев из стран Балтии в Германию и о порядке компенсации за оставляемую ими собственность. Также было подписано расширенное хозяйственное соглашение о торговом обороте до 1 августа 1942 г., и вновь на условиях опережающих поставок из СССР. Стремление обеих сторон успеть выбрать до начала войны товарные квоты имело результатом рост взаимных поставок в марте – июне 1941 г. Весной Москва соглашается на продажу значительных объемов зерна по ценам значительно ниже рыночных. То были последние советско-германские межгосударственные соглашения, зачатые в эпоху пакта Молотова – Риббентропа.
С этого момента отношения между двумя странами были лишены какой-либо направляющей идеи и приобрели исключительно ситуативный характер. Все же 17 января Москва по старой привычке решила апеллировать к пакту, чтобы убедить Германию отказаться от ее планов на балканском направлении. Молотовым в Москве и полпредом Деканозовым в Берлине были сделаны аутентичные заявления по поводу ожидавшегося ввода войск в Болгарию и их присутствия в Румынии [90, c. 344]. Никакой реакции Берлина не последовало. Следующий кризис в двусторонних отношениях разразился 5–6 апреля в связи с заключением советско-югославского договора. По мнению советника Хильгера «ничто из того, что русские сделали между 1939 и 1941 годами, не привело Гитлера в большее неподдельное раздражение, чем договор СССР с Югославией, ничто не способствовало в большей мере окончательному разрыву» [56, c. 395–396].
До весны 1941 г., судя по характеру советского стратегического планирования, Кремль терпеливо дожидался решительных действий Берлина на британском направлении, как по линии десантной операции, так и в рамках проекта «пакта четырех». На деле ничего не происходило, и к середине апреля 1941 г. стало ясно, что повторная попытка осуществить операцию «Морской лев» откладывается до каких-то неопределенных «лучших времен». Надежды загрести британский жар германскими руками оказались тщетными. Для СССР, – вне перспективы большой англо-германской войны, – Гитлер становился все менее полезным и все более опасным.
Произошедший между 1 и 15 апреля разворот на 180 градусов в советском военно-стратегическом планировании, а именно отказ от планов локальных наступательных операций против Финляндии, Румынии и Турции, стал результатом общего пересмотра положения СССР относительно Германии, фактически принятием нового курса международной политики СССР. Стратегия «использования межимпериалистических противоречий в интересах советской власти» на которую «третий радующийся» возлагал столько надежд, исчерпала себя, не оправдав ожиданий. На ее место логикой событий выдвинулась задача нанесения по Германии упреждающего удара в полном соответствии с принятой Главным военным советом РККА годом ранее стратегией «активной обороны». Она, однако, возвращала Кремль в политическую реальность испорченных отношений со всеми сопредельными странами, от позиции которых в немалой степени зависел ее успех. Срочно требовалось исправить положение.
Во имя осуществления этой новой линии во внешней и военной политике Кремль бросился собирать камни, раскиданные по всей Европе в состоянии эйфории от августовско-сентябрьских договоренностей 1939 г. с Берлином. Главное, конечно, заключалось в отказе от планов локальных войн против трех упомянутых выше стран. Прекращается военно-политический прессинг, призванный выдавить из них желаемые Советским Союзом уступки: снимаются вопросы о Проливах, о Южной Буковине, о Петсамо и т. д.
Впервые за долгое время Москва демонстрирует в отношении соседей дружелюбие, пойдя на подписание советско – турецкой декларации о доброжелательном нейтралитете, вернув полпреда в Хельсинки и пообещав финнам возобновить поставки продовольствия, выразив готовность к определенным территориальным уступкам Румынии, пытаясь найти общий язык с Венгрией на базе учета ее территориальных интересов. Новая тактика распространяется даже на отношения СССР с представлявшим в какой-то мере французский народ и находившимся в глубоком германском тылу правительством Виши, с которым растет объем политических и торгово-экономических связей.
Однако главной была задача примирения с движением за польское национальное возрождение. Для этого со страниц газет исчезает антипольская пропаганда. Затем делаются осторожные шаги для умиротворения польского общественного мнения. Так, происходит топонимическая реставрация – возвращение польских названий ряду населенных пунктов, а также их улицам и площадям, сгоряча переименованным после присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР. Во Львове начинается издание литературного журнала на польском языке; в Москву приглашается делегация польских культурных деятелей, некоторые из них принимаются в Союз писателей СССР. За отсутствием более подходящего случая, из календаря памятных дат извлекли и очень широко отметили годовщину со дня смерти великого поэта и деятеля польского национального движения Адама Мицкевича, придав, тем самым, новой пропольской политике всесоюзный размах. Активизируются контакты с польским и чехословацким эмигрантскими правительствами, в том числе их разведывательными органами. 4 июня 1941 г. Политбюро принимает решение о формировании на территории СССР отдельной польской стрелковой дивизии (также было принято решение о создании чехословацкого корпуса).
Опасное обострение советско – германских отношений заставило «промосковскую партию» в Берлине искать выход из создавшегося положения. Роль действующего на свой страх и риск посла-миротворца, которую для Британии пытался играть С. Криппс, в случае с Германией взял на себя В. фон Шуленбург. В отличие от британского посла германский действовал все же не в одиночку, а как представитель определенных кругов в правящей верхушке Рейха. На это указывает факт устроенной Риббентропом апрельской поездки Шуленбурга в Берлин для встречи с Гитлером и передачи ему меморандума о советско – германских отношениях, в котором рекомендовалось продолжить политику сотрудничества с Советским Союзом.
Отговорить фюрера от решения вступить в войну с СССР Шуленбургу не удалось. Оставалась последняя возможность попытаться изменить ход событий – дать понять советским властям, что существует реальная угроза нападения Германии на СССР, и убедить Сталина напрямую обратиться к Гитлеру с предложением переговоров для урегулирования спорных вопросов. Довести эту информацию до сведения Кремля Шуленбург попытался через советского посла в Германии В. Г. Деканозова, находившегося в то время в Москве. Послы встречались три раза – 5, 9 и 12 мая [91, c. 654–657, 665–667, 675–677]. «Граф Шуленбург и я, [191] – вспоминал Хильгер, – не жалели никаких усилий, чтобы сделать русским понятной всю серьезность ситуации, и настаивали на том, чтобы советское правительство связалось с Берлином, пока еще ничего
