В этот самый момент за спиной франко-британцев Деканозов со товарищи уже согласовывал с германским МИДом статьи соглашения. Все сказки отом, что весной — летом 1939 года британское правительство пыталось натравить Гитлера на СССР — чушь, ибо немецкое нападение на Советское государство было попросту невозможно: государства не имели общих границ, а вторжение в Польшу — это уже война с Антантой, а не с СССР.
Пытаясь замаскировать факт секретной подготовки соглашения с Германией, Советский Союз затягивал переговоры военных делегаций в Москве как только мог и в результате союзным миссиям пришлось уехать ни с чем, но с твердой уверенностью, что дело здесь нечисто.
19 августа 1939 года СССР и Германия заключили уже упоминавшееся торгово-кредитное соглашение, а 22 августа в Москву с чрезвычайными полномочиями прибыл имперский министр иностранных дел фон Риббентроп, наделенный полномочиями для подписания так называемого «пакта о ненападении». Главным было не заключение самого пакта (23 августа), а подписание в ночь с 23 на 24 августа секретного протокола к нему. Первый пункт этого документа гласил:
«В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению к Виленской области признаются обеими сторонами». В переводе на человеческий язык этот пункт означал, что вермахту предоставляется возможность оккупировать Польшу и даже Литву, но все, что располагалось выше «северной границы Литвы» — Финляндия, Латвия и Эстония, принадлежало СССР. Уже после оккупации Польши этот пункт был пересмотрен и 25 сентября 1939 года подан в новой редакции: «В случае территориально-политического переустройства (проще говоря, оккупации. — С.З.) областей, входящих в состав польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить приблизительно по линии рек Нарева, Вислы и Сана».
Таким образом, грядущее преступление было оформлено документально, но мир и собственно советский народ о секретных статьях узнал только в конце 1980-х годов XX столетия. Для всех соглашение с Германией было всего лишь «пактом о ненападении».
Простой вопрос — если Сталин хотел мира, почему заключил такой пакт с гитлеровцами? Ну ладно, отказал Антанте, ну так откажи и немцам и живи спокойно! Утверждения современных российских историков о том, что у Сталина якобы не было выбора (только вот урвать себе земли «восточнее Нарева и Сана» горемыка не позабыл!) и если бы он отказался (а он отбивался и руками и ногами и от договора и от его секретных статей в особенности!), это означало, будто бы, неминуемую войну с Германией. Ну каким, скажите, образом немцы могли напасть на СССР, миную Польшу или, на худой конец, Прибалтику? Теоретически вермахт мог вторгнуться в земли Балтии, а оттуда с ходу на СССР. Практически же это не выдерживает никакой критики, ибо в таком случае немцы оказывались одни против всей Европы. Короче, все байки о том, что Сталин на что-то там был вынужден пойти — пустой треп. Буферные государства надежно прикрывали Страну Советов от любого внезапного нападения. Если Сталину было угодно этот буфер ликвидировать, значит, он сам хотел войны.
В начале 1939 года, в то время как все внимание советского руководства было направлено на сколачивание альянса с «коричневыми», гром грянул вновь на Дальнем Востоке, но на сей раз без сталинского участия. Поскольку бездарные действия РККА у озера Хасан не произвели на японское командование большого впечатления, было решено прощупать крепость позиций Красной Армии в Монголии, так что в конечном итоге темные делишки Сталина у Хасана вылезли боком для СССР на Халхин-Голе.
Направленность японской провокации, получившей в Императорском штабе кодовое наименование «Наманханский инцидент», было не случайным. Хотя японская армия продолжала вести войну в Китае, все больше увязая в ней, в Токио никогда не забывали, что одним из векторов доктрины «Восьми углов под одной крышей» является обладание всей азиатской частью СССР до Урала включительно. Советский же Дальний Восток и Забайкалье японцы давно рассматривали как свои территории, причем в недалеком будущем. Такая же судьба ожидала и Внешнюю (как ее называли в то время) Монголию (так как существовала еще и Монголия Внутренняя — область на территории Китая).
Захватывать ее летом 1939 года японцы не собирались, но необходимо было оценить, насколько монголы и расположенные в пределах МНР советские части способны на серьезное сопротивление или же возможно без отрыва от войны в Китае прибрать уже в ближайшее время к рукам и Монголию, а там, как знать — может, и Урал окажется не столь уж отдаленной перспективой. Все, повторимся, зависело от боеспособности РККА.
Монгольская Народная Республика давно уже являлась сырьевым придатком СССР, не имеющим практически политической самостоятельности. Еще в марте 1936 года, за полтора года до начала войны в Китае, между СССР и МНР был заключен договор о взаимной помощи сроком аж на 10 лет! В соответствии с протоколом, на территории Монголии были размещены советские войска. Сведенные в 57-й отдельный стрелковый корпус советские войска к маю 1939 года насчитывали всего 5544 человека
Ни о каком захвате МНР японской императорской армией в мае — июне 1939 года речь, конечно же, не шла. Слишком незначительными силами действовали японцы, да и район вторжения в стратегическом отношении был далек от идеала. «Наманханский инцидент» разрабатывался, в первую очередь, как операция на прощупывание противника, своего рода разведка боем.
«11 и 14 мая японское командование осуществило вооруженные провокации на границе с МНР небольшими группами японо-маньчжурских войск, а 28 мая силой около 2500 человек при поддержке артиллерии и авиации» [10].
«А в мае японская военщина предприняла ряд крупных провокаций против МНР с одновременным вторжением японских войск на ее территорию в районе реки Халхин-Гол. Однако совместными действиями советских войск… и войск Монгольской народно-революционной армии японцам был дан решительный отпор» [54, с. 176].
Авторы неточны в описании первоначальных событий конфликта. Провокационные налеты японцев на монгольские погранпосты, начавшиеся еще в январе 1939 года, происходили вовсе не в том районе, где впоследствии развернулись масштабные боевые действия, а несколько южнее. Нападения мелких подразделений Императорской армии и авиационные налеты были призваны отвлечь внимание командования советского 57 стрелкового корпуса от района реки Халка (как ее называли японцы) и скрыть концентрацию крупной группировки японских войск в районе Джанджин-Сумэ.
Последующие события показали, что японское командование попросту толкло воду в ступе. Развертывание ударной группировки на протяжении нескольких месяцев (почти полгода (!)), мелкие демонстративные действия, неспешное наращивание сил и постепенное доминирование в районе будущей наступательной операции — весь этот шаблон времен Первой мировой войны привел к излишнему затягиванию операции и в конечном итоге, перефразируя одно известное выражение, японцы миновали пик своей победы, еще не начав собственно воевать. Если бы вместо всей этой бестолочи, скрытно и быстро собрав силы в кулак, японская армия в мае — июне 1939 года нанесла один мощный удар — судьба 57-го корпуса РККА была бы решена однозначно, ибо помимо малочисленности в ходе первых боев выяснилось, что личный состав частей корпуса отличается низкой боеспособностью, таланты же командования объединенной советско-монгольской группировкой стоили немногого. Как выяснилось позже, командующий корпусом, комкор Фекленко, ни разу не соизволил побывать в районе боевых действий вверенных ему частей.
На первых порах катастрофичнее всего для Красной Армии дело обстояло в воздухе. В первых майских воздушных боях японская авиация сбила 18 советских самолетов при потере всего двух собственных. Дошло до того, что Ворошилов в начале июня вообще запретил проводить боевые вылеты. Тем более примечательно, что противостояли сталинским соколам пилоты японской армейской авиации, чье мастерство и техническое оснащение значительно уступало пилотам императорского флота. Основным противником советских И-15 и И-16 были истребители Накадзима Ki-27 «Нейт», уступавшие советским самолетам по всем статьям. И тем не менее…
Лучше у японцев обстояло дело с бомбардировщиками — армейскую бомбардировочную авиацию представлял неплохой двухмоторный Мицубиси Кі-21 «Салли».
Несмотря на то что нарком обороны, генштаб РККА и Сталин не получали из района конфликта полной и достоверной информации, они почувствовали, что у Халхин-Гола происходит что-то «не то». Было решено послать в МНР в качестве наблюдателя опытного командира (как выразился Сталин, «хорошего кавалериста»), который разобрался бы в происходящем и доложил в Москву. Выбор пал на мало кому тогда известного комдива Г. К. Жукова. Выбор был не случаен. Жуков был на хорошем счету у С.К. Тимошенко, в бытность того командующим войсками Белорусского военного округа (1933–1935 годы), и считался человеком из его обоймы. В 1939 году Жуков являлся помощником инспектора кавалерии РККА и сумел укрепить положительное о себе впечатление, которое сложилось у высшего руководства Красной Армии еще в середине 1930-х, когда Георгий Константинович командовал 4-й кавалерийской дивизией и 6-м казачьим корпусом.
