Оценив опасность новой ситуации, Иван Михайлович Афонин немедленно прибыл на командный пункт командующего советскими войсками… и доложил сложившуюся обстановку на горе Баин-Цаган. Было ясно, что в этом районе никто не может преградить путь японской группировке для удара во фланг и тыл основной группировки наших войск» [27, с. 167–168].
Обстановка действительно складывалась хуже некуда: японское командование уже успело перебросить в район горы около 10 тысяч человек, у Жукова же в прилегающем к Баин-Цаган районе насчитывалось не более 1000 штыков (напомню, что вся советско-монгольская группировка на тот момент имела численность в 12,5 тысячи человек), поэтому утверждения Суворова о массах советской пехоты, бросаемых на японские пулеметы — сплошной вымысел. Жуков может и рад был бы бросить на японцев в л об эти самые «массы», но просто-напросто не обладал ими. Однако осознав допущенные просчеты, дальше Георгий Константинович действовал практически безошибочно. Его реакция на наступление японцев была, как справедливо отмечает М. Кайдин, мгновенной. Жуков отдает приказ перенацелить всю советскую авиацию в район японской понтонной переправы у Баин-Цаган и бомбить ее, не допуская подхода на западный берег новых японских подкреплений. Но этого было мало. Необходимо было сбросить японцев с горы, не дав им закрепиться и зарыться в землю. Но чем их можно было оттуда выбить, не располагая достаточным количеством пехоты? Один козырь у Жукова был, зато такой, которого японцы не имели, — танки БТ.
«Противник успел сосредоточить на горе Баин-Цаган более десяти тысяч штыков. Советские войска имели возможность сосредоточить более тысячи штыков; в японских войсках было около 100 орудий и до 60 орудий ПТО. У нас немногим более 50 орудий, включая поддерживающие с восточного берега реки Халхин-Гол.
Однако в наших рядах сражалась 11-я героическая танковая бригада, имевшая до 150 танков, 7-я мотоброневая бригада, располагавшая 154 бронемашинами, и 8-й монгольский бронедивизион, вооруженный 45-мм пушками.
Таким образом, главным нашим козырем были бронетанковые соединения, и мы решили этим незамедлительно воспользоваться, чтобы с ходу разгромить только что переправившиеся японские войска, не дав им зарыться в землю и организовать противотанковую оборону. Медлить с контрударом было нельзя, так как противник, обнаружив подход наших танковых частей, стал быстро принимать меры для обороны и начал бомбить колонны наших танков. А укрыться им было негде — на сотни километров вокруг абсолютно открытая местность, лишенная даже кустарника» [27, с. 169].
Впоследствии многие историки обвиняли командующего 57-го корпуса в том, что он не под держал танки Яковлева пехотой. Но где было взять эту пехоту, если ее попросту не было? Через 5 часов после обнаружения противника, в 10.45 танки 11-й бригады атаковали японские позиции в районе горы.
Вопреки утверждениям советской пропаганды, ни танкистам Яковлева, ни мотострелкам Федюнинского не удалось разбить японцев ни 3, ни 4 июля. 7-я мотобронебригада вступить в бой 3 июля не смогла из-за затянувшегося развертывания. Только 4 июля бронеавтомобили Лесового включились в сражение. 3 июля 11-й танковой бригаде и 24-му мотострелковому полку удалось только потеснить передовые позиции японцев. 4 июля, совместно с 7-й бронебригадой Лесового, Яковлев и Федюнинский смогли оттеснить японцев на восточные отроги горы. Ночью японские части эвакуировались на левый берег Халки.
Потери советских частей в бронетехнике были очень велики. 11-я танковая бригада потеряла больше половины из 150 участвовавших в атаке машин. Легкость, с которой японская артиллерия выводила из строя советские БТ-5 и БТ-7, произвела на Жукова неприятное впечатление. Не являясь специалистом в танкостроении, он посчитал большие потери бронетанковых частей следствием применения на советских танках пожароопасных бензиновых двигателей.
«И вдруг ранним утром 20 августа советская артиллерия провела внезапный артиллерийский налет по командным пунктам и зенитным батареям противника. После первого огневого налета — массированный удар бомбардировщиков, затем — артиллерийская подготовка продолжительностью 2 часа 45 минут. В момент переноса огня с переднего края в глубину советские стрелковые дивизии, мотобронетанковые и танковые бригады нанесли удары по флангам японской группировки.
23 августа советские войска замкнули кольцо окружения вокруг 6-й японской армии…» [65, с. 35].
На самом деле ничего внезапного (по крайней мере для советского командования) или неожиданного 20 августа не произошло. Весь период от момента назначения Жукова командующим 57-го ск и до начала августовской операции шла подготовка к наступлению, из Союза подтягивались свежие силы и техника, снаряжение, боеприпасы и продовольствие. Японцы в этот период также не теряли времени зря.
«Противник активно создавал оборону по всему фронту: подвозил лесоматериалы, рыл землю, строил блиндажи, проводил инженерное усиление обороны.
…Для проведения предстоящей весьма сложной операции нам нужно было подвезти по грунтовым дорогам от станции снабжения до реки Халхин-Гол на расстояние в 650 км следующее:
— артиллерийских боеприпасов — 18 000 тонн;
— боеприпасов для авиации — 6500 тонн;
— различных горюче-смазочных материалов — 15 000 тонн;
— продовольствия всех видов — 4000 тонн;
— топлива — 7500 тонн;
— прочих грузов —4000 тонн…» [27, с. 171–172].
«Разгром японских войск на Халхин-Голе имел стратегические последствия. У лидеров Японии был выбор: нападать на Советский Союз или на Соединенные Штаты и Британию. Одна из причин такого выбора — урок, который Жуков преподал японским генералам на реке Халхин-Гол» [66, с. 35–36].
Никакого выбора перед Японией не стояло. США и Великобритания перекрывали жизненно важные сырьевые каналы японской экономики, а поскольку западные государства уступать свои сферы влияния в Юго-Восточной Азии не желали, война между ними и Японией была делом решенным и первоочередным с самого начала, СССР со своим Дальним Востоком мог и подождать.
В действительности, отказ от нападения на СССР произошел не осенью 1939-го, а летом 1942-го, но об этом ниже. Далее мы, как обычно, выясняем, что в своей августовской победе Жуков ни на грамм не повинен, ему ее якобы преподнесли на блюде. Не ставя под сомнение способность Жукова расстреливать направо и налево, напротив, будучи убежден, что это очень даже вероятно (в Красной Армии тех времен это вообще в порядке вещей), но, изучив Суворова, спросим: «Отчего до сих пор, как и в случае с Якиром, не опубликовано ни одно из этих, якобы имеющихся на руках, «письменных свидетельств»?
«Имя начальника штаба 1-й армейской группы Жуков называть почему-то не стал. И тогда другие маршалы… стали напоминать Жукову: эй, не забывай, кто у тебя был начальником штаба! Твою операцию на Халхин-Голе планировал сам Богданов! Почему о нем забыл?» [65, с. 39].
А «другим маршалам», не бывшим в 1939-м на Халхин-Голе, откуда известно, кто планировал «операцию Жукова»?
Во-первых, кто такой, собственно, этот «сам Богданов»? Что М.А. Богданов представлял из себя как военачальник? Преподавателем Академии имени Фрунзе он станет уже после Халхин-Гола, а все, что известно о нем до боев у Халки, так это то, что он «бывший питерский красногвардеец». И все. И с чего Суворов взял, что наступательная операция 1-й армейской группы планировалась Богдановым? А ни с чего! На протяжении следующих страниц «Тени победы» мы так и не получаем ни одного доказательства этому, кроме домыслов. Понимает это и сам Суворов, поэтому концовка «халхин-гольского» эпоса неожиданна:
«Если я неправ, товарищи поправят, но предполагаю, что планы разгрома 6-й японской армии на реке Халхин-Гол были разработаны без Жукова. А его роль сводилась к тому, чтобы беспощадными расстрелами гнать людей в бой» [65, с. 48].
В итоге Суворов даже не смог грамотно выстроить свою версию и водрузить корону победителя японцев на голову Богданова.
Сейчас самое время вспомнить о выброшенных эпизодах. Вспомните дату баинцаганского сражения (2–5 июля 1939 года). Теперь сопоставьте ее с датой назначения М.А. Богданова начальником штаба 1-й группы (15 июля 1939 года). Получается, что «бездарь Жуков» разгромил японцев у горы без всякого Богданова! И московский генштаб (находящийся за тридевять земель) ничем помочь не мог — события, как мы помним, развивались стремительно и требовали мгновенной реакции и быстрого принятия решений.
Жуков принял решение о начале подготовки к наступательной операции еще 5 июня, то есть за полтора месяца до назначения М.А. Богданова начальником штаба группы. Обращает на себя внимание также тот факт, что Богданов был назначен начальником штаба всего за месяц до начала наступления 1-й армейской группы, то есть в тот момент, когда подготовка к операции была в самом разгаре. Вспомните, сколько всего требовалось перебросить к району предстоящего наступления. Но и это еще не все.
