интервью заметил, что предложение заставило его проанализировать собственную идентификацию и понять, что он уже не поляк, а американец польского происхождения. Диаспоры пытаются влиять на политику национальных правительств. Как утверждает Йосси Шейн, время от времени они предпринимают попытки «распространить американское кредо», утвердить в своих родных странах американские ценности — гражданские свободы, демократию, свободное предпринимательство. Иногда эти попытки оказываются успешными; тем не менее, по замечанию Родольфо де ла Гарса, Шейн не всегда убедителен в своих аргументах, касающихся трех крупнейших диаспор на территории США — мексиканской, арабской и китайской. Все эти диаспоры «действуют вопреки утверждениям Шейна относительно распространения демократических практик в их родных странах»
{480}. Впрочем, что касается мексиканской диаспоры, 2000 год показал, что она заинтересована в установлении демократии в Мексике — не без ее активного участия в стране завершилась семидесятилетняя монополия на власть одной-единственной партии.
Диаспоры оказывают заметное влияние на внешнюю политику своих родных стран. В территориальных конфликтах страны происхождения (или социальных групп внутри этой страны) с другими странами или социальными группами диаспоры, как правило, принимают сторону экстремистских группировок в своих родных странах. Диаспоры «без государства» — например, чеченцы, косовары, сикхи, палестинцы, македонцы, мавры и тамилы — предоставляют экстремистам-соотечественникам финансовую поддержку, оружие и наемников и оказывают политическую и дипломатическую помощь в борьбе за создание независимого государства. Без содействия диаспор эти «инсуржерии» не могли бы продолжаться; отсюда следует, что, если поддержка диаспор не иссякнет, «мятежи» перечисленных выше народов завершатся только с победой инсургентов. Диаспоры важны для развития их родных стран, для возникновения же таковых они жизненно необходимы.
Еще одно, пожалуй, наиболее важное «поле деятельности» современных диаспор — тесное сотрудничество с национальными правительствами во имя защиты интересов иммигрантов в странах их проживания. Особенно ярко это проявляется в Соединенных Штатах. Во-первых, Америка — главный игрок на мировой политической арене, а потому способна воздействовать на ход событий практически в любой точке земного шара. Поэтому национальные правительства других стран, преследуя собственные интересы, ищут различные способы влияния на американскую политику. Во-вторых, Америка исторически была «обществом иммигрантов» и в конце двадцатого столетия распахнула двери перед десятками миллионов новых иммигрантов и превратилась тем самым в страну проживания для большего числа диаспор. Она, несомненно, является главным «приютом иммиграции» в современном мире. В-третьих, учитывая степень могущества сегодняшней Америки, правительства других стран обладают весьма ограниченными возможностями влиять на американскую политику через дипломатические, экономические и военные меры; поэтому они вынуждены все больше полагаться на диаспоры. В-четвертых, сама «политическая природа» американского общества способствует усилению влияния диаспор. Распределение властных полномочий между федеральным правительством и правительствами штатов, три ветви власти, рыхлая и зачастую автономная в своих решениях бюрократия — все это, как и в случае с группами «домашних интересов», облегчает диаспорам доступ к рычагам влияния и лоббированию интересов своих стран. Двухпартийная политическая система, опять-таки, позволяет стратегическим социальным меньшинствам, то есть диаспорам, влиять на исход выборов в палату представителей по одномандатным округам, а порой и на исход выборов в Сенат. Вдобавок господствующие ныне в обществе мультикультурализм и принцип уважения к культурным ценностям иммигрантских групп обеспечивают крайне благоприятную интеллектуальную, социальную и политическую атмосферу для деятельности диаспор на территории США. В-пятых, во время «холодной войны», как указывал Тони Смит, интересы диаспор, образованных беженцами из коммунистических стран, во многом соответствовали целям американской внешней политики {481}. Восточноевропейские диаспоры участвовали в освобождении своих стран от советского правления; русская, китайская и кубинская диаспоры поддерживали усилия США по подрыву правящих режимов в их родных странах. С окончанием же «холодной войны» идеологическое противостояние с национальными правительствами уступило у диаспор (кроме кубинской) возрождению национальной идентичности и восстановлению связей с родиной, причем интересы последней отныне далеко не всегда совпадали с американскими интересами. В-шестых, в десятилетний промежуток между окончанием «холодной войны» и началом войны с террористами Америка не предъявляла миру единой и убедительной внешнеполитической цели, что позволило диаспорам и экономическим лобби более активно влиять на внешнюю политику США. События 11 сентября 2001 года значительно ослабили позиции арабских и мусульманских групп и породили подозрительность по отношению к иммигрантам в целом. Скорее всего, это — кратковременный эффект, который нивелируется при отсутствии повторных террористических атак, особенно учитывая серьезную заинтересованность политических и интеллектуальных кругов других стран в усилении роли диаспор и природу американской политической системы, которая превращает США в «паровые земли», ожидающие «диаспорного сева».
В результате взаимодействия всех указанных факторов в конце двадцатого столетия иностранные правительства оказались в состоянии влиять на политику США «изнутри». Их действия включали в себя лоббирование собственных интересов и широкую пропаганду последних, оказание поддержки «мозговым центрам» и средствам массовой информации, «мобилизацию» диаспор на предоставление финансов и людей для избирательных кампаний, а также создание лобби в Конгрессе и правительственных организациях США. Иностранные правительства стали лучше ориентироваться в американской политической и экономической жизни, отыскали новые ходы в «коридоры власти» и сделались гораздо более утонченными и изощренными в своих методах. Примером подобных действий и методов могут служить действия мексиканского правительства. В середине 1980-х годов Мексика ежегодно расходовала не более 70 000 долларов на лоббирование своих интересов в Вашингтоне; президент Де ла Мадрид (выпускник гарвардской школы менеджмента имени Кеннеди) сетовал на затруднения, с которыми ему приходится сталкиваться, когда он убеждает мексиканских дипломатов не просто поддерживать формальные связи с Государственным департаментом, но устанавливать прямые контакты с конгрессменами, способными реально пролоббировать интересы Мексики. В 1991 году, при президенте Карлосе Салинасе (также выпускнике школы имени Кеннеди) мексиканское посольство в Вашингтоне вдвое увеличило штат сотрудников, а количество пресс-атташе и представителей по связям с общественностью выросло даже более того. В 1993 году Мексика расходовала на лоббирование своих интересов в Вашингтоне уже 16 млн долларов, а Салинас возглавил кампанию (стоимостью 35 млн долларов) за получение одобрения Конгресса США на присоединение Мексики к Североамериканскому договору о свободной торговле (NAFTA). Как указывалось, мексиканские официальные лица и консульские чиновники именно в это время стали прилагать усилия по привлечению мексиканской диаспоры в США к лоббированию интересов Мексики. В 1995 году президент Седильо недвусмысленно призвал американцев мексиканского происхождения брать пример с еврейской диаспоры, отстаивающей в США интересы Израиля. Как прокомментировал один из сотрудников Государственного департамента: «Мексиканцы обычно не показывались на глаза, а теперь они повсюду» {482}.
Мексика — характерный пример устремлений иностранных правительств к влиянию на американскую политику и к вовлечению в этот процесс национальных диаспор на территории США. Рядом с Мексикой можно поставить такие страны, как Канада, Саудовская Аравия, Южная
