целостности восприятия, своего рода внутренней гармонии, своего рода ясности. Некоторые философы и даже учёные видят в этом некий Замысел и Промысел.
Но, как показывают современные исследования мозга, которых в этой области сделано предостаточно [26], то, что кажется нам «красивым» или с эстетической, или с этической точки зрения — результат работы того или иного эволюционно закреплённого в нас механизма, проявляющегося ощущением «красивого».
Образно говоря, наш мозг эволюционно настроен на некую длину волны, порождаемую определённым отношением элементов, и он пытается эту длину волны найти, сопрячь элементы таким образом, чтобы «всё встало на свои места», — клюём на то, что надо, и получаем то, что хотим.
Таким образом, как вы можете видеть, два уже рассмотренных нами принципа — «генерации сложности» и «выявления отношения» — по сути, ограничивают друг друга:
• с одной стороны, система стремится к производству максимального количества вариаций — внутренних возбуждений в ответ на изначальный стимул,
• с другой стороны, система ищет определённое отношение между этими возбуждениями, которое будет соответствовать её целеполаганию.
Понятно, что если какой-то внешний стимул примется производить бесконечное количество своих клонов и носиться по нейронным связям мозга подобно пуле со смещённым центром тяжести, то ничего хорошего из этого не выйдет.
Однако если мозг настроен на получение определённых результатов — выделения нужных ему объектов из внешней среды, достижения определённых целей, координацию потребностей (последовательности их удовлетворения, например), — то «инфляции возбуждений» не произойдёт и мы получим то, что и надо было получить.
Теперь встаёт вопрос об этом «надо было получить», о «целеполагании», которое я упомянул. Откуда это-то берётся? В чём тут логика?
Что ж, мы естественным образом перешли к необходимости третьего принципа концептуальной модели ВРР — «принципа аппроксимации».
Понятие «аппроксимация» восходит к латинскому слову proximo, что значит — «ближайшее», «приближение». В математике этот термин используют, когда заменяют какой-то сложный объект каким-то другим, более удобным, но в том или ином смысле ему близким.
В более широком контексте можно сказать и так: допустим, у вас есть какое-то распределение определённого параметра в некоей системе координат, а вам для каких-то расчётов нужен не весь этот хаос элементов, а один, но который более-менее соответствует всем тем, что есть в системе.
В каком-то смысле можно даже сказать, что, аппроксимируя, мы находим некое «среднее», но не в смысле «среднего арифметического», а в смысле более общем — то есть мы ищем нечто, схватывающее существо вопроса.
Вот, собственно, за это «существо» — объекта, вопроса, реакции и т. д. — и отвечает «принцип аппроксимации».
Теперь давайте я попробую это объяснить…
Всё, с чем мы имеем дело, для нас в том или ином смысле функционально: «стул» — это то, на чём сидят, «родители» — это те, кто производит потомство и заботится о нём, «картина» в картинной галерее создана, чтобы на неё смотреть и получать эстетическое удовольствие.
Нам может казаться, что мы имеем дело с «предметами», некими «вещами», которые, как мы думаем благодаря Иммануилу Канту, имеют некое «в себе», своё собственное существование [27].
Ещё до Канта схожую по сути мысль высказывал Платон, говоря об эйдосах вещей — неких чистых идеях, заключающих в себе суть того, с чем мы имеем дело в поднебесном мире (эйдосы, как вы догадываетесь, Платон расположил в мире занебесном).
Уже после Канта идею «сути вещей» активно развивал основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль. Он предполагал, что с помощью «эйдетической редукции» можно даже исключить из восприятия все относящиеся к предмету (вещи) данные опыта, суждения, положения, оценки64. Мол, если присмотреться и сделать это правильно, мы сможем познать свободную сущность предмета.
Так или иначе, все эти философы на разные лады говорят о «стольности» стола, «чашности» чашки или «лошадности» лошади. Список можно продолжать и продолжать, но это не имеет особого смысла, потому что тут философский метод даёт сбой. Ведь на поверку оказывается, что в любом случае речь идёт не о чём-то, что находится «по ту сторону» материи и вообще существования, а о банальной функциональности для нас всего и вся, с чем мы имеем дело.
Так уж получается, и никуда от этого не денешься, что всё, с чем мы соприкасаемся, всё, о чём мы думаем, всё, что мы по какому-либо поводу чувствуем, является, по сути, чем-то нами сделанным.
Не в том смысле, что мы сделали это руками и лобзиком, а в том, в котором Алексей Алексеевич Ухтомский говорил — «мой мир таков, каковы мои доминанты»65.
То есть мы воспринимаем в окружающем нас мире и в своём собственном внутреннем психическом пространстве те объекты, с которыми у нас складывается какая-то функциональная связь.
И да, эта связь запрограммирована — сначала природой и, соответственно, генами, а затем культурой и вообще нашим мозгом, перерабатывающим свой жизненный опыт.
МИР ВЕЩЕЙ И ИЛЛЮЗИЙ
Нам может казаться, да и кажется, что внешний мир состоит из отдельных предметов, собранных вот в такую вот кучу — «мир». Но это не совсем так, и признанные, если даже не сказать больше — культовые, чилийские биологи Умберто Матурана и Франсиско Варела разъяснили бы вам на пальцах66.
Вот где, например, заканчиваются ваши собственные физические границы? С этим кажется, всё понятно: вот кожа, а вот внешняя среда, и пожалуйста.
Но, во-первых, не только кожа, но и слизистая. Как вы знаете, у нас с вами от рта до анального сфинктера проходит цельная труба внешней среды (можно сказать, что мы своего рода геометрический бублик — тор по-математически).
И я уж не говорю о других ответвлениях — впяченностях, так сказать, в нас внешней среды, — например, наши лёгкие, этот мешок с атмосферным воздухом, или наша мочевыделительная система, слуховой аппарат и т. д.
То есть даже физически наши границы вовсе не так очевидны, как может показаться на первый взгляд. Но и это ещё не всё, ведь, во-вторых, есть и функциональные границы.
Например, мы с вами не можем существовать без того атмосферного давления, к которому нас готовила эволюция, убери его — и нас разорвёт на части, усиль его — превратимся в мокрое место.
< То же самое касается и температуры, и много чего ещё. Но и это только семечки. Разве могли бы мы существовать без микроорганизмов, которые находятся на поверхности наших слизистых и кожи?
Нет. Без них переваривание пищи стало бы для нас делом невозможным, а воспаление, распространившееся по всему телу, стало бы тотальным и смертельным. Так нам включать микробов в свою цельность или можно без них обойтись?
Это достаточно простые примеры, но и их
