основана на колоссальном избытке частного капитала, который готов вкладываться венчурно или надолго. В российской экономике практически нет избытков частного капитала, а государственный капитал не очень-то успешно заменяет частный. Зато у нас есть избыток другого капитала – человеческого. Мы выбрасываем мозги в мир, и наши соотечественники работают отнюдь не уборщиками в развитых странах. Можно начать инновационное движение на избытке человеческого капитала, который создает креативные результаты, культура это позволяет – если фиксировать это как интеллектуальную собственность в виде патентов, авторских и смежных прав, товарных знаков, торговых марок.
Чтобы понять, что такое успешная креативная индустрия, надо посмотреть, скажем, на отечественных программистов или на создателей анимационного кино. «Маша и Медведь», «Смешарики», «Фиксики» – это экономически сильные креативные проекты, факты креативной экономики. Ведь это не только творческое произведение, но и предмет экономического оборота, который приносит доход при продаже детских товаров с логотипом и изображениями персонажей. В принципе, такой вариант развития для российской экономики не исключен.
Конечно, здесь тоже есть свои социокультурные сложности: в России интеллектуальная собственность никогда не уважалась, потому что идеи редкостью не считались. Как наш человек рассуждает: «Зачем я буду патент соблюдать семнадцать с половиной лет? Я сам сегодня ночью на кухне придумал две такие штуки, закачаешься!» В креативном обществе идей много, поэтому осознать, что права на интеллектуальную собственность тоже надо юридически оформить и уважать, довольно сложно. Но именно с этого начинается переход от креативного потенциала, от творческих профессий к креативным индустриям и креативной экономике.
Четвертая характеристика: долгосрочная ориентация. В России она, безусловно, присутствует, хотя и не сопровождается готовностью выполнять планы. В принципе, долгосрочная ориентация проявляется в стремлении к иному, лучшему будущему страны – например, в увлечении великими идеями, в разное время разными… Идеи – идеями, а действия? Есть все же одна сфера, где в России проявляется не феминность, а маскулинность. Мы имеем (отчасти, как результат прежних великих идей XVIII–XX веков) высококачественный человеческий капитал. Ведь вкладываться в свое образование, платить за это собственные деньги или даже, обучаясь на бюджетных местах, откладывать на несколько лет работу и получение дохода – это явное свойство долгосрочной инвестиции. Другое дело, что у нас культурный и творческий потенциал пока не очень-то превращается в креативную индустрию: в России примерно 2 % валового продукта приходится на долю креативной индустрии, в то время как в мире это в среднем 6 %. И мы, страна с высокими креативными характеристиками, конечно, могли бы рассчитывать на такой результат. Аналогичная ситуация с высококачественным человеческим капиталом – здесь он не превращается в экономический рост, потому что экономика ХХ века не очень нуждается в высококачественном человеческом капитале XXI века. Экономика, которая не участвует в глобальной конкуренции, не тянется к новым обученным мозгам. Но опять же констатируем факт: потенциал-то есть.
Пятая характеристика: способность к краткосрочной мобилизации, к авральности. Этой характеристики нет среди звездограмм Хофстеде, потому что культура вообще более широкое и многообразное поле, чем то, что описывается какой-либо методикой. Однако это свойство явно прослеживается в России, и мы в полевых исследованиях наблюдали его, в том числе у наших соотечественников, работающих в инновационном секторе за рубежом. В чем экономическая ценность этой социокультурной характеристики? В том, что в принципе есть задачи, которые надо решать быстро или в течение ограниченного времени. Это обусловлено, опять-таки, агротехникой России многовековой давности.
Академик Л.В. Милов в книге «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» показал, что вегетативный период в нашем сельском хозяйстве был вдвое короче, чем в Европе. То есть нужно было решить те же задачи, которые решали европейцы, за принципиально более короткое время. Отсюда, кстати, и другое отношение к вероятности достижения результата – русские «авось» да «небось». Потому что, как успели, так и посеяли – даст Бог, взойдет, потому что не было больше времени, потому что природа суровая, и почвы не очень плодородные. И отсюда – не только высокое избегание риска и неопределенности, но и готовность к крайнему риску. Эта социокультурная характеристика полярна. Заметьте, что «русская рулетка» – выражение, обозначающее способность идти на крайний смертельный риск, – тоже проявление этого свойства. Мы это отлично видим в сфере финансовой грамотности: люди входят в мир сложных финансовых продуктов, потому что цифровизация их туда затащила зарплатами на карточках, предложениями от банков в смартфонах и т. д. Так вот, люди проявляют там, с одной стороны, крайнюю консервативность и избегание рисков (депозит в государственный банк – и больше ничего не надо), а с другой стороны – склонность к очень высокому риску и участию в каких-то головокружительных авантюрах, потому что «авось» и «небось» встроены в культурный код.
Чем экономически полезно это свойство краткосрочной мобилизации? В России по-прежнему актуальны задачи освоения пространства, и работа вахтовым методом в той же Арктике – это, конечно, применение такой краткосрочной мобилизации. Или маятниковая миграция в агломерациях, когда мегаполис притягивает к себе соседние регионы, и люди уезжают туда на заработки и могут интенсивно трудиться именно в краткосрочном авральном режиме. Наконец, в случае шока, когда нужно быстро на что-то реагировать. Обратите внимание, как быстро в России в условиях пандемии выросли все цифровые услуги – укрепился мобильный банкинг, расширился каршеринг, развернулась электронная служба доставки. Это культурное свойство рассчитано на быстрый результат. Удастся ли удержаться на волне цифровизации – это уже другой вопрос.
Подведем итоги. У нас есть культурный потенциал, который можно реализовать как в направлениях, важных с точки зрения нынешнего мирового экономического развития (креативные индустрии), так и в сфере пространственного освоения, быстрого закрепления новых технических результатов. Но только все эти сокровища лежат под замком. Они есть, но они заперты. И в виде замка выступает отсутствие стремления к длинным целям, долгосрочным результатам, короткий взгляд. Когда в 2011 году мы исследовали возможности восточноазиатских модернизаций, выяснилось, что одним из важнейших факторов было то, что элиты восточноазиатских стран имели минимум 20-летний горизонт перспективного планирования. Это не просто ожидание значительных перемен в стране – это готовность строить свои действия на два десятилетия вперед. В нашей стране эти горизонты очень короткие – три-пять лет максимум, а проблемы, которые необходимо решать, не решаются за этот период. Именно поэтому сундук заперт: замок короткого взгляда перетягивает российскую экономику в сторону извлечения ренты – снять, что можно, с сиюминутной ситуации, а не с инновационной деятельности, потому что еще неизвестно, когда та принесет реальный продукт и доход.
Фактически, явление, которое мы наблюдаем, этот запертый сундук с
