Наблюдательный мсье Лаборд осторожно заметил в своих Воспоминаниях, что, по его мнению, испанцы гораздо менее романтичны, чем это принято считать. Тогда было модно ставить знак равенства между романтизмом и меланхолией, и он утверждал, что «меланхоличной испанской женщины в природе не существует». С присущей ему сдержанностью этот писатель полагал, что валенсийские женщины «по характеру мягкие, но обладают такой большой властью над мужчинами, что ведут себя высокомерно и зачастую злоупотребляют своим превосходством. Насколько мужчины из средних слоев общества активны и трудолюбивы, настолько же и женщины всех классов праздны и враждебны занятиям любого рода».
Капитан Джордж Карлтон, сражавшийся в Испании под командованием графа Питерборо, описывал жизнь в Валенсии в начале века совершенно по-иному: «Мягкость климата, видимо, способствует чрезвычайно раннему развитию их характеров и страстей, и я видел совсем юных девушек, готовящихся стать матерями. В Валенсии все служит развлечению и погоне за удовольствиями: прогулки, поездки в экипажах, называемых taranas, рыбная ловля в озере Альбуфера, театр, концерты в alameda[69], паломничества в великолепные монастыри и так далее. Все располагает к наслаждению радостями жизни, в чем участвует и прекрасный пол, который хотя и не отличается андалусской распущенностью, но все же пользуется достаточной свободой».
Эти посещения «великолепных монастырей» не всегда были невинными, и капитан рассказывает о постыдной истории, в которой оказались замешаны два его офицера: «Валенсия знаменита своими красивыми женщинами. Двое из наших английских офицеров, не желая идти по проторенному пути, каким бы надежным он ни казался, решили отправиться в бурное море, хотя это и представляло значительно большую опасность. Амурные страсти, общий недостаток этого прекрасного города, стали причиной произошедшего инцидента, а две монахини — его участницами. В этой стране у молодых людей существует обычай подходить к решеткам женских монастырей, развлекаться самим и развлекать монахинь легкой, приятной и безобидной болтовней. Я ни разу не видел и не слышал ничего непристойного». («Монашкиных ухажеров», как их называли, высмеивали такие писатели, как Кеведо и Гонгора, а в одном популярном сонете говорилось, что дьявол перестал носить змеиную кожу, ибо эта маскировка стала слишком известной; теперь он скрывается под монашеским капюшоном.)
«Наши два офицера вели себя очень настойчиво у ворот расположенного в этих местах женского монастыря, и, выбрав там двух монахинь, обхаживали их с таким усердием, что вскоре достигли в своих романах больших успехов. Ни в малой степени не принимая в расчет те опасности, что грозили и им самим, и их красавицам, они обменялись любовными клятвами с этими легкомысленными созданиями и уговорили их попытаться выбраться наружу, в офицерские объятья».
Монахини по очереди, сменяясь каждую неделю, носили с собой ключи ото всех дверей, и выйти на волю им было нетрудно, но, поскольку то были дамы знатные, известие о побеге вскоре дошло до сведения родственников, которые, «услышав об этом, поклялись смертельно отомстить и, как принято в этой стране, схватились за оружие». Английские офицеры повели себя недостойно: они бросили бедных монахинь, и те, «не зная, куда деваться», были вскоре обнаружены. Монахинь приговорили к пожизненному заточению. «Граф Питерборо, глубоко возмущенный поступком своих офицеров, сочувствовал несчастным женщинам и решил противиться исполнению этого приговора всеми возможными законными средствами. Наибольшие препятствия его благородному вмешательству чинили самые близкие из родственников монахинь». В конце концов, истратив значительную сумму денег, он все-таки спас грешниц от ожидавшего их наказания.
В Валенсии, как и в Кадисе, женщины были достаточно смелыми, чтобы заговаривать с незнакомцами, скрывая лица под мантильями. Капитан описал, в частности, одну из них, «разговор которой был всегда занимательным и остроумным, а расспросы — не всегда неуместными». В большой моде были серенады, зачастую, как и в Андалусии, приводившие к бурным сценам. (Английские моряки, кстати, были невысокого мнения о гитарах; они называли их «трень-бреньками».) «Однако,— писал капитан,— поклонники каждую ночь беспокоят своих женщин громкими звуками гитар, считая и называя их серенадами. Эта зараза охватила всех, от парикмахера до гранда, и очень часто опасность ждет их одна и та же; ночное пение серенад нередко оборачивается ссорами и поединками. Одним из предметов гордости истинного испанца считается ревность к возлюбленной, которая зачастую доводит его до убийства или, по меньшей мере, заставляет совершать другие крайне опасные поступки». В Валенсии, как и в остальных районах Испании, истинная причина большинства скандалов коренилась в обостренном самолюбии, а вовсе не в любви.
«Хотя супружеская измена считается тяжким преступлением,— отмечал капитан,— и соответственно наказывается, однако блуд принято мягко называть «простительным грехом», и, похоже, предающиеся ему испанцы в этом совершенно убеждены».
В шестидесятые годы дамы осмеливались принимать морские ванны «в числе огромного множества купальщиков, причем все они носили большие соломенные шляпы, и было похоже, что море сплошь покрыто плавучими, беспорядочно разбросанными грибами. Дамы развлекаются, как шаловливые наяды, на одном конце залива, а покрытые соломой волосатые водяные плещутся на другом, не расставаясь с сигаретами даже в воде. Пространство между ними ревниво охраняют вооруженные часовые, цепочка которых растянута от кромки воды до линии деревянных хижин или кабинок для переодевания, куда купальщицы, завернувшись в длинные простыни, заходят после омовения».
В конце столетия Рене Базен{121} писал о том, как в Сан-Себастьяне мужчины купались с левой стороны берега, а женщины — в середине. Последние, заходя в воду, смачивали кончики пальцев в волнах и благочестиво крестились. Читателям двадцатого века, которые стекаются на испанские пляжи в таких огромных количествах, можно не напоминать о том, что вооруженных часовых больше не существует, но бдительные Guardias Civiles, которых испанская молодежь называет La Moral патрулируют по большинству пляжей, следя за тем, чтобы бесстыжие иностранцы не пренебрегали введенными пуританским режимом Франко правилами, требующими носить закрытые купальные костюмы. Наши нескромность и развращенность вошли у испанцев в поговорку. В 1960 году стало известно, что в отдаленной деревеньке в Андорре имела место супружеская измена — говорят, впервые за всю историю страны. Президент Андорры возложил ответственность за это на «чужеземное влияние» и пригрозил перекрыть границу.
Испанский обычай piropo, то есть обращения с комплиментами к встреченным на улице незнакомым женщинам (о нем я расскажу подробнее далее), поражал английских путешественниц, таких как мисс Матильда Бетхэм-Эдвардс, которая писала: «Испанским дамам, гуляющим по улицам еп grande tenue*, льстит восхищение прохожих, высказанное прямо или подразумеваемое. Этот обычай настолько противоречит нашему английскому чувству деликатности, что к нему нелегко привыкнуть...»
Испанские женщины все еще были печально известны своей необразованностью, но немецкий атташе в Мадриде во время салонной беседы на эту тему высказал мнение, что «более ученое воспитание могло бы придать им блеск, но я не уверен, что оно сделает их лучше. Вы знаете, насколько очаровательны они в беседе, насколько полны остроумия и живости. Познакомьте их с мировой литературой, и благодаря своему быстрому восприятию и живому воображению они станут самыми замечательными женщинами в Европе. А пока что их воспитывают хорошими женами, хозяйками и рассудительными матерями семейства, и природные таланты восполняют им недостаток знаний, если этот недостаток вообще существует».— «Иначе говоря, дорогой граф,— заметила французская дама, с которой он разговаривал,— вы должны вернуться вместе с женой-испанкой в этот ваш замок с непроизносимым названием, заставить ее прослушать курс литературы, и она станет чудовищной занудой».— «Испанские девушки исключительно умны,— заметил третий гость салона,— но, уж будьте покойны, ум свой они черпают вовсе не из книг».— «Тем лучше — мне не нужна женщина, которая читает, чтобы иметь возможность поговорить, и говорит, чтобы показать собственную ученость».— «Я обожаю их черные глаза»,— сказал мсье де Т. «А я — их маленькие ножки»,— сказал мсье де Е. «У них чудесные волосы»,— сказал граф Г. «Они добродушны, естественны, умны и не болтают всякой чепухи...» — сказал М. «...Они никогда не стремятся произвести на вас впечатление, и лишь богатый холостяк, или тот, кто считается богатым, может понять, насколько это облегчает жизнь»,— с пафосом добавил он.
