случае каких-то неприятностей по «Божественным причинам» даётся также рекомендация «склоняться перед ними, коли они ударят», – чтобы ослабить силу удара. Аль-Маварди советует также: не трудись над тем, что превосходит тебя, ибо приобретёшь только усталость [197].
Что же касается «людских акцидентальных воздействий со стороны рабов Божьих», то здесь позиция аль-Маварди характеризуется активизмом. (Правда, у него не проводится ясное различие между «Божественными» и «людскими» неприятностями. Первые – это природные, а вторые – все остальные?)
Как бы там ни было, непорядок в делах возникает по каким-то причинам. Поэтому с ним можно покончить, исключив его причины. Трудность состоит, отмечает аль-Маварди, в постижении причин. Если же сии познаны, то действовать нужно по принципу: «излечивать недуг противоположным». («Сложные причины» устраняются «сложными противоположностями».) Когда непорядок проистекает из суровости и грубости, он «излечивается» мягкостью. Скажем, проблемы с соратниками могут быть следствием недостаточности их вознаграждения. Значит, нужно его увеличить. Если причина в том, что они чувствуют враждебность властелина, то он от неё должен избавиться. Если есть кто-то, кто их подстрекает к неповиновению, то нужно с ним решительно расправиться [198]. И так далее.
Анонимный автор «Льва и Шакала» смело и без околичностей сталкивает две жизненные позиции – «препоручение себя Богу» (тафвид), и ту, которую он связывает с понятием хазм. Последний термин может быть яркой иллюстрацией истинности гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа. В переводах на русский язык это слово переводится чаще всего как «решительность». Но это – неоправданное усекновение значения. Его анализ в контексте показывает, что оно крайне многозначно и должно было бы переводиться составным словом, выражающим разные стороны понятия хазм, – скажем, благоразумие – прозорливость – предусмотрительность – решительность – самонадеянность – активность…
Этическая глубина категории читателями эпохи Средневековья понималась не через дефиниции, а из притч, афоризмов и максим. Всё это будет подспорьем и нам.
О человеке, который, полагаясь на себя, едва от руки разбойников не погиб
Итак, аноним рассказывает притчу о благочестивцах, которые регулярно посещали достаточно удалённое место, где был расположен их храм. Всех их «обуяла пассивность (бессилие) из-за присущего их душам стремления к покою, к которому души всегда тяготеют, а также из-за отказа от напряжённого труда, только благодаря которому и приобретаются блага как дольней, так и горней жизни. И всё, чем они руководствовались, заключалось в препоручении себя Аллаху». Добираясь к месту своих благочестивых занятий, гибли они по дороге от разбойничьей руки и звериных клыков. (Вполне позволительно истолковывать дорогу как метафору жизни человеческой.) И был среди них один, полагающийся на себя (ха́зим от хазм) человек, который выходя в дорогу, брал с собой оружие. Им он долгое время и сам защищался, и своих попутчиков от опасностей оберегал. Случилось так, что однажды воины этой страны занялись её очисткой от воров и грабителей, многие из которых были убиты, а трупы их выставлены для всеобщего устрашения. И когда другие разбойники увидели на дороге того человека и его спутников, они приняли полагающегося на себя странника с оружием за одного из воинов и решили ему отомстить – убить его и выставить изуродованное тело для устрашения войска. Разбойники, объединившись, смогли пленить его. Неблагодарные спутники стали насмехаться и издеваться над тем, кому был присущ хазм. «Видишь, к чему привело тебя то, что ты полагался на себя! А мы спаслись именно благодаря тому, что ты считал бессилием. Теперь-то тебе стало ясно, что предосторожность есть попытка отрицать предопределение. Препоручение себя Богу (тафвид) – вот лучшее дело!» С такими словами неблагодарные обращались к тому, кто старался их защитить. На это он им ответствовал: «То, что я надеялся на себя, хоть и погубило меня на этот раз, раньше много раз меня спасало. И если бы не это, то я уже давно погиб бы подобно таким, как вы, а ведь я до сих пор оставался цел». Притча имеет счастливый конец. Разбойники, услышав все эти речи, поняли, что ошиблись, и отпустили пленника с миром. Так предусмотрительность и решительность спасли путника и на этот раз [199].
* * *
Позиции сформулированы чётко, и видно при этом, что симпатии автора на стороне полагавшегося на себя. Но автор ещё больше уточняет свою позицию, используя дополнительно два других понятия: «надежда» или «упование» (иттика́ль – чаще употреблявшийся синоним слова тафвид), и «упорный труд» (иджтиха́д). Одно не мешает другому, считает он, во многом повторяя логику рассматривавшегося выше ат-Тартуши, «Надежда» и «упование» – это состояние души, а упорный труд человека, полагавшегося на себя, – действие. Так пусть же человек надеется на Аллаха так, как если бы всё решала эта надежда, но упорно трудится и действует, как если бы всё зависело только от этого его действия [200]. В русском культурном наследии есть очень близкая максима: «На Бога надейся, а сам не плошай». Как видим, постепенно складывается приём, позволяющий обосновывать человеческий активизм в мире Божественного всемогущества.
Более того, это всемогущество оттесняется куда-то на задние планы в отдельных произведениях и превращается в деперсонифицированное «везение», как это обнаруживается в том же «Льве и Шакале». «Ничего не делается, – говорится там, – без сочетания четырёх вещей: знания, умения, труда и везения. Ведь знание не приносит пользы без умения. Умение не обогащает без труда. А труд не даёт желаемого результата без везения» [201]. «Предопределение» (кадар) всё в большей степени трактуется как просто обстоятельства, в какой-то степени зависящие от человеческих действий. Повторю здесь уже приведённую выше максиму: «Берегись нерадения в делах, полагаясь на предопределение (кадар). Ведь у всякого предопределения причина, по которой оно происходит. И причина успеха – деяние, а причина неудачи – нерадение».
Категория хазм является ведущей при определении оптимального отношения к миру и осуществления целенаправленной и результативной деятельности у аль-Муради в его «Книге указания, или Правилах эмирской власти». Особенно интересно то, что он соотносит свою позицию с первым «зерцалом» – «Калилой и Димной», где активное отношение к действительности также рассматривается достаточно подробно.
Аль-Муради настойчиво призывает к тому, чтобы человек, характеризующийся наличием хазма (напомню, что его можно назвать и благоразумным, и прозорливым, и предусмотрительным, и решительным, и полагающимся на себя, и активным), «исчерпал все возможности, употребил все старания для достижения того, что приносит пользу или спасение. А уж если Рок (здесь:аль-Акда́р) его одолеет, то сие будет простительно, и сердце его будет спокойно. Да и то сказать (здесь – реверанс в сторону официальной идеологии), нет ничего странного в том, что Творец одолевает тварей, Создатель поступает как ему заблагорассудится со своими творениями» [202]. Собственно, автор «Книги указания,
