Божественного Законоустановления (
аш-Шари‘
а). Речь идёт в первую очередь о запрещении лихвы, ссудного процента (
риба́ʼ). Этот запрет, чётко и однозначно выраженный в Коране, обходился при помощи уловок, трактовавшихся в специальных сочинениях [666].
Вот пример ссуды под процент, которая оформляется (пред ликом вездесущего и всеведущего Аллаха!) как акт купли-продажи (имеет специальное название – «две продажи в одной», или «двойная продажа»). Предположим, ростовщик «продаёт» человеку, желающему взять у него деньги взаймы, своего раба за 1200 динаров (цена может не иметь никакого отношения к стоимости «товара») при условии, что этот человек выплатит указанные деньги через год. Этот акт совершается в присутствии свидетеля или «покупатель», у которого, естественно, денег нет, даёт соответствующую расписку. Сразу после этого ростовщик «покупает» у этого человека упомянутого раба за 1000 динаров наличными, вручая их «продавцу». Таким образом, ростовщик ссужает этому человеку 1000 динаров, которые он вернёт с лихвой (1000 плюс 200 динаров) по прошествии года в обмен на расписку, выданную ростовщику при «покупке» у него раба. Кстати сказать, раб может при этом не присутствовать и вообще не существовать. Цель одна – обойти запрет на ссудный процент, что и достигается при помощи как этой хитрости (хиля), так и ей подобных.
Что же касается отношений не между человеком и природой, не между человеком и Аллахом, а между самими людьми, то хитрость-хиля обнимала в качестве родового наименования и ложь, и обман, и плутовство, и козни, и вероломство, и злоупотребление доверием, – одним словом, все те случаи, когда, как и в хитростях с природой и Аллахом, применялся принцип «одно вместо другого».
Конечно, есть большая доля истины в высказывании известного знатока Корана и Сунны Ибн-Сирина (ум. в 742 году): «Речь настолько широка, что не даёт уличить во лжи» [667]. Обман можно назвать «искусным приёмом». Но от этого он не станет правдой. Как минимум некоторые виды хитрости категорически осуждались. Авторы «зерцал», обосновывая запретность обмана, ссылались на отдельные коранические аяты, в которых упоминалась ложь (кизб). «А потом воззовём и направим проклятие Аллаха на лжецов» (3:61). «Ведь только ложь измышляют те, которые не веруют в знамения Аллаха, и они-то – лжецы» (16:105) [668].
Что касается второго по значимости религиозного авторитета мусульман – Сунны, то она давала достаточно обильный материал, чтобы заставить призадуматься того, кто намеревался совершить обман. Пророку приписываются следующие слова: «Величайший грех – лживый язык» [669]. Когда у Пророка спросили, может ли верующий быть трусом, он дал положительный ответ. «Да», – ответил он и о совместимости веры и жадности. «Нет!» – был его ответ на вопрос о том, допустимо ли для верующего быть лжецом [670]. Запрещает Пророк обман (ложь) и тогда, когда расчёты показывали, что тот может принести какую-то пользу: «Держитесь правды, даже если считаете, что в ней погибель; ведь в ней спасение. Остерегайтесь лжи, даже если считаете, что в ней спасение; ведь в ней погибель» [671].
Аль-Маварди в «Правилах дольней жизни и религии» приводит и более широкий по смыслу хадис: «И коварство, и обман, и те, которые к ним прибегают, – всем им гореть в адском огне» [672].
В качестве доказательства приводились афоризмы других, предшествовавших Мухаммаду пророков единобожия (например, царя Соломона: «Лгун призывает бурю на свою голову») и Праведных халифов (например, Омара Ибн-аль-Хаттаба: «Пусть правда унизит меня, хоть так бывает редко, она милее мне, чем ложь, пусть даже она меня возвысит, хоть так тоже бывает редко») [673].
Обман, эта составляющая любой хитрости, отвергался и из практических соображений. Ещё в «Тайне тайн» псевдо-Аристотеля говорилось: «О Александр! Не вероломствуй! Вероломство присуще нравам неразумных детей. Последствия его опасны. С ним обретаешь малое, теряешь большое. Остерегайся нарушать слово и не исполнять уговор» [674].
Достаточно подробно проблему лжи/правды в категориях пользы/вреда рассматривает Абу-ль-Хасан аль-Маварди, категоричный в защите правды даже с практической точки зрения, не говоря уж о канонической. «Несовместимыми», «противоположными одна другой» называет аль-Маварди правду и ложь. Если правда, т. е. говорение правды, обязательна с точки зрения разума и представляет собой «основу религии», «фундамент истины», то ложь есть одно из прирождённых свойств невежества; она именуется у автора «Законов визирьской власти» «фальшью самообольщения» [675]. Начало лжи скрыто, т. е. её можно сокрыть поперву, но конец её – обязательное разоблачение. И если вначале ложь и может принести пользу, то в конце она обязательно приносит вред [676]. Мало того, что обманщик должен постоянно помнить о том, что́ именно он говорил по разным поводам, ему ещё приписывается всякая ложь, источник которой неизвестен. Тем самым вред от обмана оказывается двойным – тот, который несёт с собой сама ложь обманщика, и тот, в результате которого чужой обман падает на лжеца [677].
В произведении «Облегчение рассмотрения и ускорение триумфа» аль-Маварди добавляет некоторые моменты, которых нет в написанном позже произведении «Правила дольней жизни и религии». Обращаясь к властелину, он разъясняет практическую вредность лжи и, соответственно, пользу правды. Если все будут знать, что властелин всегда говорит правду, то ему легче будет управлять людьми, «ему не надо будет много уговаривать и угрожать». Властелин должен крайне остерегаться любого расхождения с правдой даже в форме обиняков, пусть лучше за него это делает кто-то другой, к кому и станут люди относить соответствующие оценки. А люди таковы, что если в чём-то уличат, то трудно будет изменить их мнение о себе, даже изменившись самому [678].
Впрочем, ригорист аль-Маварди не удержался от того, чтобы не допустить нарушения специфического обещания – угрозы, обращённой к приближённому или другому подданному [679]. И это показывает невозможность раз и навсегда и однозначно решить проблему обмана и иных хитростей. Существовали ситуации, в которых без хитростей нельзя было обойтись.
Мир – род войны, хитрость – универсальное оружие
Допустимость всякого рода хитростей, козней, уловок, включая обман, вероломство и т. п., обосновывалась для таких обстоятельств, как война.
Война влияла в сторону послабления на целый ряд моральных императивов. Скажем, Ибн-Аби-р-Раби, относя жестокость к порокам, замечает, однако, что она «допустима в войнах» [680]. Что же касается непосредственно обмана, то авторы «зерцал» вслед за законоведами разрешали его в войне. Абд-ар-Рахман аль-Джавбари в «Сорванных покровах» (XIII век) объясняет это исключение из моральных правил теми опасностями, которым подвергается само существование человека, а также жизненно необходимой потребностью одержать победу. «Знай, о читатель, – пишет он, – что война предполагает постоянное использование всех методов из области притворства, обмана и хитрости… Действительно, когда я противостою тому, кто хочет лишить меня жизни, хороши все те средства, которые позволяют
