Глава IV УК РСФСР 1922 г. предусматривала 25 составов преступлений (ст. 126–141-а). В их числе были нормы, ответственность за которые могли нести служащие коммерческих и иных организаций, в том числе лица, выполняющие в указанных структурах управленческие функции. Так, например, в соответствии с положениями, закрепленными в ст. 132 указанного источника, они могли быть привлечены к уголовной ответственности наравне с должностными лицами за нарушение нанимателем установленных Кодексом законов о труде и правил Общих положений о тарифе, регулирующих продолжительность рабочего дня, сверхурочные часы, ночную работу, работу женщин и подростков, оплату труда, прием и увольнение, а также нарушение специальных норм об охране труда[76].
Согласно постановлению Совнаркома от 11 августа 1922 г., в целях обеспечения контроля за выполнением государственными, общественными и частными учреждениями, предприятиями и хозяйствами всех законов о труде и надлежащего ознакомления с последними трудящихся было вменено в обязанность всем вышеназванным учреждениям и предприятиям с числом наемных рабочих и служащих не менее 10 человек иметь в своих управлениях и конторах, а за отсутствием таковых – в местах производства расчета с рабочими, «Известия Наркомата труда». Одновременно постановление от 11 августа предписывало Наркому труда помещать в «Известиях» все относящиеся к регулированию и охране труда декреты и правила, а руководителям предприятий вывешивать на месте работы означенные декреты и правила. Нарушения постановления Совнаркома от 11 августа карались наказаниями, предусмотренными ст. 132 УК РСФСР[77].
Субъектом рассматриваемого преступления мог выступать ответственный наниматель предприятия, учреждения и организации любой формы собственности.
Следует, однако, заметить, что в основном в качестве виновников данного преступления выступали все же должностные лица. При квалификации таких деяний неизбежно вставал вопрос о конкуренции с нормами, содержащими общие составы должностных преступлений (ст. 105, 107 или 108 УК РСФСР 1922 г.). Согласно разъяснению Пленума Верховного Суда от 1 декабря 1923 г., за нарушение Кодекса законов о труде представители государственных учреждений и предприятий, ответственные за наем рабочих и служащих, должны были привлекаться не по ст. 105, а по ст. 132 УК, и наравне с частными лицами они были подсудны трудовым сессиям народного суда.
Отмечалось, что от ответственности за нарушения законов о труде не освобождаются и руководители артелей. Так, Кассационная коллегия Украинского Верховного суда установила, что «председатель правления артели является ответственным за действия артели и несет в первую очередь всю ответственность при нарушении законов и распоряжений Советской власти по охране труда». (Опр. № 195 от 7 августа 1923 г.).
А. Н. Трайнин указывал, что «высшая администрация или владелец предприятия или учреждения могут привлекаться и в качестве соучастников, если они заведомо знали о правонарушении и не приняли должных мер к его устранению… и, напротив, наниматель освобождается от ответственности в том случае, если он докажет, что принял все зависящие от него меры к предупреждению или устранению правонарушений, и последнее имело место исключительно вследствие действий (или бездействия) высшей администрации или владельца предприятия (учреждения), в каковом случае последние и несут ответственность»[78].
К числу преступлений, которые по ряду признаков имели определенное сходство с деяниями, совершаемыми лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческих и иных организациях (по УК РФ 1996 г.), можно также отнести еще два состава гл. IV УК РСФСР 1922 г. – ст. 127 и 129. Первая из этих норм предусматривала ответственность за бесхозяйственное использование заведующим учреждения рабочей силы, вторая – за расточение арендатором государственного достояния, предоставленного ему по договору. Если указанные действия рассматривать как злоупотребление служебными полномочиями, то эти составы имеют определенное сходство со ст. 201 УК РФ 1996 г.[79]
Во многом похоже по законодательной технике были сформулированы нормы в УК РСФСР 1926 г., предусматривающие ответственность за совершение должностных преступлений и за деяния, совершаемые лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческих и иных организациях. Так, в целом аналогично трактовалось понятие субъекта должностных преступлений в примеч. к ст. 107 указанного источника. Сравнивая их с законодательным определением Уголовного уложения 1903 г., можно сделать вывод о том, что выполнены они с использованием одних и тех же приемов законодательной техники. Правда, больше недостатков имеют определения, сформулированные в УК 1922 г. и УК 1926 г., из-за использования предельно общих понятий. В связи с этим практически любого гражданина, работающего в общественном секторе экономики, можно было причислить к субъектам должностных преступлений, что, впрочем, во многом отвечало политическим реалиям (потребностям) того периода.
В то же время большой интерес представляет определение должностного лица, содержавшееся в примеч. к ст. 97 УК Украинской ССР 1927 г., согласно которому таковым считалось лицо, «занимающее постоянные или временные должности или исполняющее постоянно или временно те или иные обязанности в каком-либо государственном учреждении, государственном предприятии или товариществе с исключительным или преобладающим участием государственного капитала, в кооперативной, хозяйственной организации, а также в организации или объединении, которое по закону имеет определенные права, обязанности или полномочия в осуществлении хозяйственных, административных, судебных (по суду, следствию, защите и т. п.), просветительских и других задач публично-правового характера, а также отдельные члены таких организаций, если они наделяются правами, обязанностями или полномочиями в осуществлении указанных задач публично-правового характера».
Особенностью этого определения следует признать то, что в нем в традициях российской правовой мысли получила воплощение концепция о публично-правовой природе понятия должностного лица. Она проявляется в делегировании части государственно-властных полномочий конкретному представителю госаппарата, который осуществляет определенные управленческие функции в интересах общества от имени и по поручению государства. Но, несмотря на преимущества указанного определения по сравнению с ранее имевшимися, оно не изменило проводимой государством уголовной политики, связанной с установлением рамок должностных преступлений и определением их субъектов. Расширение круга лиц, признаваемых виновниками преступлений по должности, имело свои основания.
Во-первых, такой подход был обусловлен формированием новых экономических отношений в стране, граждане которой стали рассматриваться в качестве служащих одного всенародного государственного «синдиката».
Как писал в 1920 г. нарком юстиции РСФСР Д. И. Курский, должностные посягательства получили «вместе с Октябрьским переворотом исключительное значение, так как национализация промышленности и торговли превратила всех частных служащих и рабочих в должностных лиц. Современный строй не знает или почти не знает более частной службы. Все торговые приказчики и фабричные рабочие являются ныне экономическими чиновниками, внесенными в штаты соответствующих учреждений и получающими жалованье по определенным тарифным ставкам. Вследствие этого группа должностных преступлений должна чрезвычайно вырасти количественно, получить большое уголовно-политическое значение»[80].
А. Я. Эстрин в связи с этим отмечал, что «советское право… по принципиальным соображениям пошло в смысле расширения содержания понятия “должностное лицо” гораздо дальше буржуазного»[81].
Во-вторых, такое направление в уголовно-правовой политике было связано с изменениями, происходящими в сфере управления. Новым политическим приоритетом стало «привлечение трудящихся к повседневному выполнению государственных функций» как непосредственно, так и через различного рода общественные механизмы[82].
По этому поводу А. А. Пионтковский писал: «Для того чтобы понять круг должностных преступлений по советскому уголовному праву и уяснить их особенности сравнительно с буржуазным уголовным законодательством, необходимо исходить из своеобразия советского госаппарата. Основное отличие советского госаппарата от государственного аппарата буржуазии состоит в том, что буржуазный госаппарат стоит над массами, он чужд народным массам, а советский государственный аппарат не стоит над массами, а сливается с широкими массами трудящихся, и советским государственным аппаратом в широком смысле слова являются не только Советы с их органами власти, но и ”организации всех и всяких беспартийных объединений, соединяющих Советы с глубочайшими «низами», сливающих государственный аппарат с миллионными массами и уничтожающих шаг за шагом всякое подобие барьера между государственным аппаратом и населением“ (И. Сталин. Вопросы и ответы. М., 1925. С. 8)»[83].
