Трансгрессивность вместе со своей противоположностью – идеей долженствования, нахождения в известных поведенческих рамках – представляют собой качества, лежащие в основе существования социальных регуляторов, в том числе права, а также их эффективности. Эти качества во многом предопределяют эффективность права как социально-духовного регулятора, реализацию им своих функций и назначения. Такая предопределенность имеет психологическую основу, она связана с признанием права как ограничителя свободы личности, коллективов и государства в индивидуальном сознании.
Другим основополагающим качеством личности, влияющим на ее поведение, является соотнесение себя с корпорацией, коллективом, стремление к групповой солидарности, корпоративности – национальной, социальной и т. д. В свое время И. А. Ильин писал о том, что личная и имущественная повинность в нормальном правосознании осмысливается как драгоценное естественное полномочие – поддержать жизнь своего союза личным трудом и Участием[640]. В литературе получил распространение термин «идентичность», говорят даже об «общероссийской идентичности», то есть категории, фиксирующей социокультурную самобытность российской цивилизации, предельно широкий уровень самоотождествления индивидов[641]. Американский социолог Р. Мертон настаивает на том, что идентичность индивида формируется вследствие его соотнесения с коллективом, являющимся для него значимым. Основными критериями идентичности при этом выступают: 1) обособление одной однородной общности от другой, проведение определенной границы между ними, 2) чувство сопричастности, соотнесения с той или иной общностью, которая базируется на историческом прошлом, опирается на настоящее, стремится к будущему. В основании этого чувства или состояния идентичности лежит сформировавшееся сходство в мировоззрении, ценностях, традициях, образе жизни[642].
На наш взгляд, именно чувство групповой солидарности и корпоративности оказывает значительное влияние на эффективность права и отдельных норм законодательства. Представляется возможным даже говорить о социально-групповой эффективности права, норм и институтов законодательства, точнее, ее социально-групповой дифференциации. Несомненно, что право по-разному воспринимается, а одни и те же предписания по-разному соблюдаются и исполняются, используются представителями различных социальных групп. И дело здесь не только в различной роли этих групп в разделении общественного труда и разном имущественном и социальном статусе, но и в наличии специфических групповых норм писаного и неписаного характера, групповых ценностей, традиций и стереотипов поведения. Корпоративность влияет на поведение людей, формирование у них определенного образа жизни. Так, например, по данным американских авторов, районы, населенные временными жителями, имеют более высокие показатели насилия вследствие дезорганизации населения. Из-за высокого уровня мобильности постоянным жителям района трудно наладить соседские отношения и почувствовать привязанность к сообществу[643]. Представляется, что корпоративность, например, территориальная, профессиональная и в других ее формах, оказывает существенное влияние не только на формирование образа жизни и развитие тех или иных качеств личности, но и на правовое поведение, психологическое восприятие, а значит, и на эффективность права и его отдельных предписаний, выраженных в законодательстве.
Взаимосогласование, гармонизация, взаимодополнение требований права и корпоративных норм, традиций и идеалов должны стать важной формой повышения эффективности права и норм законодательства.
Следующим качеством, влияющим на эффективность права и норм законодательства, а значит, представляющим интерес для нашего исследования, является агрессия. Д. Ллойд писал о том, что важным фактором человеческого поведения, вытесненным в подсознание, является склонность к агрессии. Ее необходимо эффективно подавлять, чтобы подчинить индивида правилам человеческого общежития. Агрессия, помимо прочего, выражается в склонности к ведению войны. По подсчетам В. Шербюлье, в период с 1500 г. до н. э. по 1860 г. н. э. было подписано по меньшей мере 8 тысяч мирных договоров, каждый из которых, как предполагалось, призван был обеспечить длительный мир: в действительности срок действия каждого из них составил в среднем всего два года[644]. Поэтому «неотъемлемой частью цивилизации всегда будет борьба между общественными устремлениями человека и его природной склонностью к агрессии»[645]. Некоторые авторы (А. Генри, Дж. Шорт) рассматривают самоубийство именно как акт агрессии, возникающий вследствие социального ограничения и вызываемого этим нервного расстройства[646]. Таким образом, сама витальность человека связана с процессами агрессивности, ее трансформациями.
Агрессия, между тем, может рассматриваться и в широком, позитивном смысле. Э. Фромм говорил о так называемой адаптивной агрессии как реакции на угрозу жизненным интересам индивида, а также об агрессии самоутверждения, которая облегчает в какой-то мере достижение любой цели, будь то обретение творческой агрессии или нанесение вреда[647]. Как указывал Э. Фромм, любая внешняя угроза личным интересам (материальным или эмоциональным) порождает тревогу, а самая естественная реакция на нее – проявление крайней враждебности. В некоторых моментах такая угроза ассоциируется с определенными людьми, и тогда орудия разрушительности оборачиваются против них. Но бывает и так, что тревога присутствует постоянно, хотя индивидуум и не осознает этого; она возникает из смутного ощущения того, что весь окружающий мир настроен против него и представляет определенную угрозу его жизненным интересам. Причина этой постоянной тревоги – изоляция и бессилие индивидуума, которые превращают ее в еще один источник накапливающихся в человеке разрушительных тенденций. Чем полнее реализуется стремление к жизни, чем больше существует форм ее проявления, тем слабее влияние разрушительных факторов; чем больше давление на жизненные основы, тем сильнее проявляет себя тяга к разрушению. Разрушительность – это продукт непрожитой жизни[648].
В литературе отмечается, что агрессия – «это любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения»[649]. Но агрессия может выражаться и в действиях по пресечению правонарушений, в самообороне, спортивных единоборствах и т. д., то есть во вполне разумных и полезных формах.
Интерес представляет исследование рядом зарубежных авторов так называемых когнитивных факторов агрессивного и жестокого поведения. В частности, установлена высокая степень сочетания агрессивного и насильственного поведения с низким уровнем умственного развития, нарушением внимания, повышенной активностью. Обнаружено также, что агрессивные дети выборочно обращают внимание на агрессивные раздражители, с большей вероятностью приписывают враждебные намерения другим, вырабатывают меньше альтернативных решений по проблеме и выбирают решение, ориентированное скорее на действие, чем на размышление[650].
Важную роль должен сыграть анализ факторов, способствующих агрессивному поведению, в том числе противоправному. Так, например, многими зарубежными авторами указывается на роль семьи как имеющей наиболее весомое влияние на развитие агрессии и жестокости. При этом выделяются три общие категории семейных коррелянтов насилия – демографические и родительские характеристики, практика воспитания детей и функционирование семьи[651].
Некоторые авторы пытаются выделить биологические основы насилия. В частности, повышение уровня агрессии и жестокости связывается с высоким уровнем гормона тестостерона, низкой частотой сердцебиения в состоянии покоя, уровнем нейромедиаторов (серотонин и др.)[652].
Важнейшая задача общества, права как регулятивной системы и законодательства любого государства – введение правовыми средствами агрессии в социально допустимые формы и рамки.
Другим разрушительным качеством человека некоторые авторы считают так называемую экспансию. Под ней понимается реакция захвата жизненного субстрата (вещей, пространства, времени, внимания, любви и т. п.)[653]. Представляется, что понятия трансгрессивности и экспансии являются взаимодополняющими, усиливающими друг друга и нуждающимися в ограничении посредством права и иных социальных регуляторов, а также посредством самоограничения индивида. Последнему, на наш взгляд, уделяется недостаточно внимания как в юридической науке, так и в государственной политике и идеологии. Напротив, неоправданно высокую поддержку в общественном сознании и массовой культуре получают принципы неограниченного потребления, использования любых средств для достижения своих целей, стремления любыми возможными путями выделиться, «оттянуться», «оторваться» и т. д. Как отмечает Л. В. Кондратюк, захват (экспансия) – это агрессия, направленная на все, что окружает человека (кроме самого человека) и представляет определенную ценность, это некомпенсированное эгоистическое обращение в свою пользу, во владение, пользование и распоряжение того, что заведомо не принадлежит захватчику[654].
