Так рассказывал Боккаччо, первый биограф Данте, благоговевший перед ним, о первой встрече Данте с той девочкой, которая была вдохновительницей его поэзии.
Новая встреча происходит опять через 9 лет. Символическое число 9 и кратное ему число 3 во всех произведениях Данте сопровождает появление Беатриче (то же позднее – в “Божественной Комедии”). (Число “3” означает Троицу, то есть совершенство, а 9 – трижды три – Божественное совершенство). На этот раз поэт встретил ее на одной из узких улиц Флоренции в белых одеждах. “Невыразимо вежливый” поклон дамы приводит его в необычайный восторг. 1-й сонет посвящен впечатлению от этой встречи.
Видения и сны наполняют “Новую жизнь”: Данте, например, видит, как плачут звезды, или ему видится куртуазный бог Амор – олицетворение любви, – который держит на одной руке сердце Данте, объятое пламенем, а другой – нагую фигуру Беатриче, слегка прикрытую кроваво-красным покрывалом. Амор будит спящую Беатриче, кормит ее сердцем Данте. Беатриче “вкушает боязливо”. Потом, рыдая, Амор возносится вместе с телом Беатриче на небо.
Чтобы скрыть свою любовь, Данте начинает ухаживать за другой дамой – тогда Беатриче лишает его “сладчайшего привета”. Он глубоко огорчен; снедаем любовью. Он старается не искать встречи с Беатриче, и решает восхвалять совершенство любимой донны. Но вот умирает отец Беатриче, Данте заболевает, и в бреду ему предстает видение, что Беатриче умерла и взята на небеса. (9 июня 1290 года Беатриче действительно умирает.)
Данте во время своей 9-дневной болезни начинает связывать свою любовь со Смертью. В его видениях это аллегорическая фигура как будто должна увековечить, «обессмертить» Любовь. Образ Беатриче становится все идеальнее, он как бы удаляется от Данте на немыслимое расстояние, возносится на Небо. С этой возвышенной любовью связана непременная скорбь, безутешное страдание. Здесь Данте как бы предвосхищает будущую Беатриче, которая сопровождает его по Раю.
«И когда на девятый день моей болезни я ощутил почти нестерпимую боль, во мне возникла мысль о моей даме. И так, думая о ней, я вернулся к мысли о моей немощной жизни, и видя, сколь она недолговечна даже у людей здоровых, я стал оплакивать в в душе моей столь печальную участь. Затем, умножая вздохи, я произнес про себя: «Неизбежно, что когда-нибудь умрет и благороднейшая Беатриче». И столь великое охватило меня смущение, что я закрыл глаза и начал бредить, как человек, охваченный умопомрачением, и предался весь фантазии. В начале этого заблуждения моей фантазии передо мной явились простоволосые женщины, мне говорящие: «Ты умер». Так начала блуждать фантазия моя, и я не знал, где я находился. И мне казалось, что я вижу женщин со спутанными волосами, рыдающих на многих путях, чудесно скорбных; и мне казалось, как померкло солнце, так что по цвету звезд я мог предположить, что они рыдают. И мне казалось, что летящие в воздухе птицы падают мертвыми и что началось великое землетрясение. Страшась и удивляясь, во власти этой фантазии, я вообразил некоего друга, который пришел ко мне и сказал: «Разве ты не знаешь, твоя достойная удивления дама покинула этот век». Тогда я начал плакать, исполненный величайшей горести, и не только в моем воображении, но истинные слезы омывали мои глаза. Затем я вообразил, что следует мне посмотреть на небо, и мне показалось, что я вижу ангелов, которые возвращались на небо, а перед ними плыло облачко необычайной белизны (…) И мне казалось, что дамы покрывают ее голову белой вуалью (…) Ив этом мечтании, когда я увидел ее, меня охватило чувство такого смирения, что я призывал Смерть, говоря: «О пресладостная Смерть, приди ко мне, не поступай со мною недостойно, ты должна быть благородна, в таком месте была ты! Приди ко мне, столь жаждущему тебя. Посмотри – уже ношу твой цвет»» (XXIII).
Смерть Беатриче изображена как космическая катастрофа, затрагивающая все человечество. В книге Данте появляются едва ли не кощунственные параллели между Беатриче и Христом. Любовь к земной женщине перерастает в религиозное чувство, обожествляющее человека.
Данте причисляет земную женщину Беатриче к небесному, божественному миру, это апофеоз любви Данте:
Любовь гласит: “Дочь праха не бывает
Так разом и прекрасна и чиста..
Но глянула – и уж твердят уста,
Что в ней Господь нездешний мир являет.
(Перевод А. Эфроса)
В главах XXV–XXXVIII “Новой жизни” вдруг появляется дама, которую поэт именует “благородной” и “сострадательной”. Поначалу поэт думает, что любит в “сострадательной даме” умершую возлюбленную, Беатриче, но потом понимает, что это иная любовь, обещающая ему радость разделенного чувства. Казалось бы, вторая любовь одерживает победу над первой, тем не менее в душе Данте борются сердце, желающее отдаться сиюминутному чувству любви, и разум, в своем суровом постоянстве ревниво оберегающий память о Беатриче.
В видении ему является Беатриче и упрекает Данте в неверности. Тогда он клянется вечно служить ей и прославить ее имя так, как не была прославлена ни одна женщина. Эта клятва порождает творческий порыв, результатом которого явилась «Божественная комедия». Победа ангельской, бесплотной, идеальной, платонической любви показана в Заключении «Новой жизни». Данте отказывается от земного, обычного счастья, жертвует им во имя идеальной любви к Беатриче.
В «Божественной комедии» в главах «Рая» Беатриче является в лучах света солнца и звезд. Ее красоту Данте не в силах передать словами. Он теряется от восхищения, восторга, преклонения перед этой немыслимой Божественной красотой:
Когда б весь прежний мой о ней рассказ
Одна хвала, включив, запечатлела,
Ее бы мало было в этот раз.
Я красоту увидел, вне предела
Не только смертных; лишь ее Творец
Я думаю, постиг ее всецело.
Здесь признаю, что я сражен вконец,
Как не бывал сражен своей задачей,
Трагед иль комик, ни один певец;
Как слабый глаз от солнца, не иначе,
Мысль, вспоминая, что за свет сиял
В улыбке той, становится незрячей.
С тех пор как я впервые увидал
Ее лицо здесь на земле, всечасно
За ней я в песнях следом поспевал;
Но ныне я старался бы напрасно
Достигнуть пеньем до ее красот,
Как тот, чье мастерство уже не властно.
(«Рай», XXX.)
Беатриче из реальной женщины, которую когда-то, в незапамятные времена, любил Данте, превращается в аллегорическую фигуру, в водительницу Данте по Раю. Она сменяет Вергилия, потому что он не может войти в христианский рай, так как родился в дохристианские времена (хотя в своей поэме «Энеида», как считали многие исследователи, он предсказал рождение Христа).
Беатриче в главах «Рая» олицетворяет уже религиозную мудрость, точнее сказать, богословие, науку всех наук, согласно убеждению Данте. В свете Божественной науки душа Данте очищается от заблуждений, приобщается к Божественной истине. В лице Беатриче, появление которой обставлено в поэме с необычайной торжественностью, богословие освещает путь Данте к небесному блаженству. Беатриче, точно искушенный средневековый теолог, объясняет Данте природу лунных пятен, тягу всего сотворенного Богом к своему источнику, то есть снова к Богу. Беатриче вместе с Данте возносится от одной небесной сферы к другой.
Неземная, очищенная, религиозная красота присуща образу Беатриче, и когда Данте совершенно стирает с образа возлюбленной земные черты, он сам приближается к конечной цели своего путешествия по загробному миру – к лицезрению Бога.
С помощью Беатриче любовь Данте обретает небесный вид. Другими словами, эта любовь становится синонимом добродетели и высшей религиозности. Такая любовь приближает Данте к Богу, который и сам есть «любовь, движущая солнцем и другими звездами». Бог, одним словом, мерцает сквозь Божественный образ Беатриче. Беатриче – одна из первых попыток в европейской литературе выразить образ Вечно Женственного.
Осип Мандельштам в своем знаменитом «Разговоре с Данте» показывает, насколько велик был Данте-поэт, создавший образ Беатриче. Мандельштам восхищается звукописью и звучностью итальянского языка поэмы, которую он читал в подлиннике и красотой которой наслаждался как поэт, конгениальный Данте. Он приводит отрывок из XXX главы «Рая», где Беатриче предстает в пугающем и великолепном разноцветье одежд. «Задолго до азбуки цветов Артура Рембо, – пишет Мандельштам, – Дант сопряг краску с полногласием членораздельной речи. Но он – красильщик, текстильщик. Азбука его – алфавит развевающихся тканей, окрашенных цветными порошками – растительными красками.
Sopra candido vel cinta d’oliva
Donna m'apparve, sotto verde manto,
Vestita di color di fiamma viva.”
(Поверх белоснежного покрова повитая масличными ветвями, явилась мне донна, в огнецветном платье под зеленой мантией.)[15]
