Наконец, мы затронем более подробно вопросы, относящиеся к современному пониманию физиологической основы «бессознательного» и к теории отношений между сознанием и неосознаваемыми формами высшей нервной деятельности, поскольку именно здесь особенно четко выступает разграничительная линия между идеалистическим и диалектико-материалистическим пониманием интересующих нас проблем.
На заключительных же страницах книги мы подведем итоги длившихся долгие годы дискуссий о природе «бессознательного» и сформулируем некоторые соображения по поводу перспектив дальнейшей разработки этой важной и сложной проблемы.
Таковы задачи нашего дальнейшего изложения.
Глава вторая. Формирование представлений о "бессознательном" в периоде, предшествующем возникновению фрейдизма и современной психосоматики
§16 О непродуктивности раннего этапа разработки идеи «бессознательного»
Теперь мы попытаемся подробнее охарактеризовать формирование представлений о «бессознательном» на ранних этапах истории этой проблемы. Мы остановимся на концепциях, которые складывались в западноевропейской философии и психологии в период, на много опередивший создание теории фрейдизма, и проследим течения, которые сосуществовали одно время с идеями психоаналитической школы, чтобы в дальнейшем в этих идеях раствориться или перед ними отступить.
Мы хотели бы показать, что все это движение мысли долгое время не имело характера подлинного развития идей. Оно сводилось скорее к формулировке некоторых основных вопросов, постановка которых по разным поводам изменялась. Только в конце XIX века в нем проявляется тенденция к использованию экспериментальных методов и клинического наблюдения.
§17 Проблема «бессознательного» в западноевропейской философии и психологии XVIII—XIX веков
Представление об активности, которая одновременно является и психической, и неосознаваемой, долгое время оставалось совершенно чуждым европейской философии. Еще Descartes и Locke утверждалась прямо противоположная точка зрения, более приемлемая для обычного понимания— понимания с позиции «здравого смысла»: «...иметь представления и что-то осознавать, это одно и то же» (Locke. Опыт человеческого разума, II, гл. 1, §9). «О протяженном теле без частей можно думать в такой же степени, как о мышлении без сознания. Вы можете с таким же успехом, если того требует ваша гипотеза, сказать: человек всегда голоден, но не всегда имеет чувство голода» (там же, §19). Эти высказывания отчетливо свидетельствуют о приверженности их автора к этому обычному пониманию. Hartmann, напоминая их, указывает, что Locke был, по-видимому, одним из первых, кто философски сформулировал эту точку зрения и тем самым открыл возможность дискуссии.
Противоположная позиция связана с именем Leibnitz. Допуская в своей «Монадологии» возможность неосознаваемого мышления, он придал проблеме «бессознательного» резко выраженное идеалистическое звучание, поскольку для него «бессознательное» превратилось в основной вид связи между «микрокосмом» и «макрокосмом», в механизм, который обеспечивал разработанный им телеологический принцип «предустановленной гармонии монад». С другой же стороны, как метко замечает Hartman, Leibnitz всю свою психологическую теорию неосознаваемых «малых восприятий» построил по аналогии с гениально им же развитым представлением о бесконечно малых величинах, явившимся в дальнейшем основой одного из важнейших отделов современной высшей математики. Разрабатывая теорию «малых восприятий», — переживаний столь малой интенсивности, что они ускользают от сознания,—Leibnitz впервые по существу пытался утвердить в западноевропейской философии идею реальности неосознаваемых психических процессов. Он ссылался при этом на смутные ощущения, возникающие во время сна, и т.п.
У Kant эта идея выступает уже в гораздо более отчетливой форме. В «Антропологии» (§5, «О представлениях, которыми мы располагаем, не осознавая их») Kant возвращается к ней неоднократно: «Иметь представления и их не осознавать, представляется противоречивым, ибо как мы можем узнать, что мы имеем подобные представления, если они нами не осознаются. Мы можем, однако, опосредованным образом убедиться в том, что у нас есть определенное представление, даже если последнее нами, как таковое, не осознается». Или: «...Область восприятий и ощущений, которые нами не осознаются, хотя мы, несомненно, ими располагаем, или иначе говоря, область темных представлений («dunkler Vorstellungen») бесконечно велика» (там же).
В более позднем периоде идея «бессознательного» входит как важный элемент во многие федеистские и идеалистические системы, созданные Fishte, Hamann, Herder, Jacobi и др. Особенно значительную роль она играет у Schelling. В этой фазе представление о «бессознательном», понимаемом как одно из проявлений психики человека, которое можно было проследить хотя бы в противоречивом виде у Leibnitz и Kant, постепенно отодвигается на задний план. Ему на смену все более отчетливо выступают толкования, превращающие «бессознательное» в своеобразную иррациональную основу бытия. Такой эволюции способствовал во многом объективный идеализм Hegel. Последний неоднократно подчеркивал (в «Философии истории» и в других работах) свою близость в отношении всей этой проблемы ко взглядам Schelling. Очень близким к представлениям этого типа оказывается и принцип «неосознаваемой воли», который положил в основу своей системы Schopenhauer, и целый ряд других идей, сформировавшихся в рамках западно-европейской идеалистической философии XIX века.
Начало обратного качания маятника философской мысли можно проследить у Herbart. Идея «бессознательного» принимает у этого автора формы, заставляющие вспомнить о Leibnitz. Herbart говорит о представлениях, которые, существуя в сознании, тем не менее как таковые не воспринимаются, не связываются с «Я»; о представлениях, находящихся под порогом («unterhalb der Schwelle») сознания, о психических актах, которые не осознаются потому, что в них находят свое выражение не столько подлинные, сложившиеся представления или чувства, сколько своеобразные «тенденции», «стремления» к формированию определенных переживаний (нельзя не отметить, что указывая на подобные тенденции, Herbart предвосхитил в какой-то мере важные направления в истолковании «бессознательного», сформировавшиеся в более четкой форме в европейской психологии лишь многие десятилетия спустя).
При всей своей неопределенности эти построения означали какой-то возврат к представлению о «бессознательном» как о скрытом элементе нормальной психики, без учета которого многое в этой деятельности остается непонятным. Такое толкование настойчиво проникает на протяжении второй половины XIX века в целый ряд психологических и психофизиологических систем. В очень характерной для своего времени полумеханистической, полуиде- алистической форме оно было развито Fechner в его «Психофизике», Carus в его полузабытых работах «Phyche» и «Physis», Perty [219], Bastian [109] и др.
§18 О причинах особой популярности проблемы «бессознательного» во второй половие XIX века
В конце XIX века эволюция представлений о «бессознательном» еще более усложняется, поскольку интерес ко всему, что связано с этими представлениями, начинает проявляться не только в специальной научной, но и в широкой художественной и художественно-философской литературе. Этому способствовали характерные для духовной жизни западноевропейского общества того времени полумистические, «богоискательские» настроения определенных кругов буржуазной интеллигенции, распространившееся увлечение иррационализмом и волюнтаризмом Nietzsche и Stirner; заострение в художественной литературе Schnitzler, Maeterlinck и др. вопросов психологической символики, проблем интуиции, «бессознательных влечений», «глубин души» и т. п. и особенно неудовлетворенность формализмом и бесплодностью традиционной психологии при огромном, напротив, впечатлении, которое произвели незадолго до того открытые своеобразные изменения психики загипнотизированных и парадоксальные реакции истериков (ставшие известными благодаря работам английского хирурга Braid, клинической школы Charkot, гипнологических школ Сальпетриера и Нанси и др.).
Просматривая научные источники, художественную литературу, труды, посвященные вопросам искусства, и даже публицистику тех далеких лет, нельзя не испытывать чувства удивления перед тем, до какой степени широко было распространено в этот период представление о «бессознательном» как о факторе, учет которого необходим при рассмотрении самых различных вопросов теории поведения, клиники, наследственности (учение о «бессознательных наклонностях» Lombroso), при анализе природы эмоций, проявлений изобразительного и сценического искусства, музыки, взаимоотношения людей в больших и малых коллективах и даже общественного законодательства и истории. Все более ранние представления о «бессознательном», начиная c давно сформировавшихся в рамках спекулятивно-философских систем и кончая едва нарождавшимися попытками объективного и экспериментального толкования, самым причудливым образом смешивались в литературе тех лет. И эта пестрая эклектика выразительно показывала, что столкнувшись с проявлениями «бессознательного», исследователи того времени скорее интуитивно почувствовали, что им довелось затронуть какие-то важные особенности психической деятельности, чем сколько-нибудь отчетливо понимали, в чем именно эти особенности заключаются.
