65
Вот как Д. Н. Узнадзе выразил важную идею регулирующей функции неосознаваемых установок: «Вставая утром с постели, человек должен быть в состоянии выделить платье или обувь... это... необходимо... ибо бесспорно, что всякая целесообразная деятельность представляет собой факт отбора действующих на субъекта агентов, концентрацию соответствующей психической энергии на них как факт ясного отражения их в психике... Несмотря на то, что здесь мы имеем дело и с фактами отбора агентов, действующих на субъекта, и с концентрацией психической энергии на них, как и с фактом ясного отражения их в психике, говорить об участии внимания в этих актах у нас все-таки нет настоящего основания... Возникает вопрос: чем же в таком случае, если не той специфической способностью, которую принято называть вниманием, определяются эти процессы... Этот процесс оказывается совершенно неразрешимым для обычной психологии, огульно игнорирующей наличие в нас процессов, все еще неизвестных старой традиционной науке. В свете нашей теории установки вопрос этот разрешается без особых затруднений... Чего не может сделать внимание, мыслимое как формальная сила, то становится функцией установки, являющейся, таким образом, не только формальным, но и чисто содержательным понятием... В условиях импульсного поведения (т.е. поведения, регулируемого только сложившейся установкой. — Ф.Б.) у действующего субъекта могут возникать достаточно ясные психические содержания, несмотря на то, что о наличии у него внимания в данном случае говорить не приходится. Мы видим, что это может происходить на основе установки, определяющей деятельность субъекта вообще и в частности работу его психики. На основе актуальной в каждом данном случае установки в сознании субъекта вырастает ряд психических содержаний, переживаемых им в достаточной степени ясности и отчетливости для того, чтобы ему, субъекту, быть в состоянии ориентироваться в условиях ситуации его поведения» [87, стр. 99—100].
Понятия «внимание» и «объективация» Д. Н. Узнадзе одно время отождествлял: «Внимание... нужно характеризовать, как процесс объективации, — процесс в котором из круга наших первичных восприятий, т. е. восприятий, возникших на основе наших установок, стимулированных условиями актуальных ситуаций поведения, выделяется какое-нибудь из них, идентифицируясь, становится предметом наших познавательных усилий и в результате этого наиболее ясным из актуальных содержаний нашего сознания» [96, стр. 77—78]. Однако в более поздней работе (рукопись, носящая название «Основные положения теории установки») как это подчеркивает редакция «Экспериментальных исследований по психологии установки» (Изд. АН Грузинской ССР, Тбилиси, 1958), Д. Н. Узнадзе от идеи тождества «внимания» и «установки» отказался [96, стр. 79].
Изложенное выше понимание факторов, обусловливающих осознание мыслительной деятельности, уходит своими корнями в дискуссии более раннего периода и заставляет вспомнить, в частности, критику, которая была направлена Л. С. Выготским в адрес Claparède.
Claparède принадлежит формулировка «закона осознания»: мы осознаем свои мысли в меру нашего неумения приспособиться. Л. С. Выготский, напоминая это, подчеркивает, что тезис Claparède выражает лишь функциональную сторону проблемы, указывая, когда возникает или не возникает потребность в осознании. Остается, однако, открытой структурная сторона вопроса: каковы те средства, те психологические явления и операции, благодаря которым оказывается возможным сознание. И далее Л. С. Выготский излагает свою уже хорошо теперь известную концепцию, по которой необходимой предпосылкой осознания является развитие истинных понятий.
Следовательно, здесь мы также имеем два разных подхода к проблеме, которые взаимно друг друга дополняют. Осознание психических проявлений провоцируется трудностью выполнения задачи (Claparède), но для его возникновения необходимо существование мысли, способной стать объектом осознания, мысли, «отделенной» от предмета, т. е. истинного понятия (по Л. С. Выготскому). Л. С. Выготский старается пояснить это важное положение: «Неосознанное... означает не степень сознательности, а иное направление деятельности сознания. Я завязываю узелок... сознательно. Я не могу, однако, рассказать, как я это делаю. Мое сознательное действие оказывается неосознанным... Предметом моего сознания является завязывание узелка, узелок... но... не то, как я это делаю. Но предметом сознания может стать именно это, тогда это будет осознание» [26, стр. 193].
Отсюда вытекает, во-первых, что позиция Л. С. Выготского не исключает позиции Claparède, а только дополняет ее и, во-вторых, что в позиции Л. С. Выготского мы не находим объяснения изменчивости осознания у взрослого человека, у которого мышление в истинных понятиях уже полностью сформировалось. Этой стороны проблемы Л. С. Выготский вопреки характеризовавшему его на протяжении многих лет глубокому интересу к проблеме сознания предпочитал, по-видимому, почему-то не касаться.
При падении человек почти мгновенно выполняет ряд неосознаваемым образом формируемых защитных движений. Эти движения оказываются разными при разных направлениях падения и как бы учитывают обстановку, в которой происходит падение. Было показано, что если человек, падая, держит в руках нечто для него ценное или хрупкое, то это глубоко изменяет всю систему «автоматически» развертывающихся у него защитных движений. В этих неосознанно выполняемых актах может отчетливо проявиться стремление падающего уберечь не только самого себя, но и свою ношу. Спортсмен может также, как известно, выполнить требуемое действие, например толкнуть мяч, удержать равновесие, совершить прыжок, даже находясь в совершенно необычной и неудобной позе, что было бы, конечно, совершенно невозможным, если бы автоматически выполняемые движения были действительно «окостеневшими», ригидными. Все это отчетливо показывает, что автоматизированные действия, как и действия осознаваемые, могут сложно и целесообразно перестраиваться в зависимости от обстановки, широко проявляя то, что называется «функциональной пластичностью» или приспособляемостью. А быстрота и точность этих неосознаваемых перестроек почти всегда превосходят быстроту и точность перестроек, происходящих осознанно.
Шофер за рулем, мастер у станка, спортсмен на тренировке, врач у постели больного выполняют множество элементарных двигательных «операций» (мы используем в данном случае терминологию А. Н. Леонтьева), которые почти всегда входят в структуре одновременно формируемого более сложного «действия». А последнее неизбежно выступает как составной элемент определенной одновременно реализуемой формы «деятельности», отражающей более глубокие мотивы, личностные установки, планы субъекта.
Нельзя не обратить внимание на то, что при попытках определить, в психологических понятиях, что же лежит за пределами осознаваемой деятельности, лаже те направления мысли, которые далеки от круга идей Д. Н. Узнадзе, ставят обычно акцент на таких категориях, как «тенденции к действию», «побуждения», «регулирующие воздействия» и т. п. С. Л. Рубинштейн, например, подчеркивает такое понимание очень отчетливо: «Психическое содержание человеческой личности не исчерпывается мотивами сознательной деятельности. Оно включает в себя также многообразие неосознанных тенденций — побуждений его непроизвольной деятельности» [73, стр. 312] Не подлежит, однако, сомнению, что теория установки, разработанная школой Д. Н. Узнадзе, придает такому подходу особую законность и точность.
На встрече участников XVIII Международного психологического конгресса (Москва, 1966 г) с сотрудниками редакции журнала «Вопросы философии» с интересными соображениями о значении общей теории систем для психологии выступил американский исследователь Rapoport.
«Я считаю, — заявил Kapoport, — что есть два рода психологии. Это, во-первых, научная психология, которая пользуется всеми средствами научного исследования: экспериментом, моделями и т. п.; во-вторых, так сказать, «интересная» психология, имеющая дело с глубинными психическими явлениями отдельных людей и коллективов. Для этих последних еще не выработаны строго научные методы исследования.
...Одна из главных проблем современной психологии — построить мост между психологией, которую я называю научной, и той, которую называю интересной. Этот мост можно построить с помощью общей теории систем, в частности в результате анализа структур систем, например структуры человеческого поведения. Поэтому я оптимистически смотрю на общую теорию систем как на известный подход, который ...сумеет соединить анализ таких вопросов, как время реакции, расширение зрачка и т. д., и вопросов типа, почему Иван Карамазов так ненавидел Смердякова: потому ли, что последний показал ему свою собственную безобразную душу или потому что Карамазов сам был таким. Этот вопрос также психологический, но решить его средствами современной научной психологии невозможно. Общая теория систем поможет нам изучать и такие вопросы» [25, стр. 131].
