Другое удивительное явление средних веков, культ женщины, сыгравший большую и несомненную роль в развитии и распространении мазохизма среди мужчин, в особенности высших классов средневекового общества, имеет религиозное происхождение. Он является последствием тех крайних средневековых взглядов на женщину, которые заставляли видеть в ней либо воплощение первородного греха, греховной половой похоти, либо идеализировать ее, как образ незапятнанной девственницы, Христовой невесты. Средневековая женщина никогда не является мудрой супругой или матерью семьи, она либо святая, либо проститутка, небо или ад, Мария или дева сатаны.
Но олицетворением небесной или святой Женщины является не плодовитая, благословенная детьми мать, а святая дева, бесплодная Беатриса, монахиня, мадонна, «donna angelicata», «вторую», т. е. духовную красоту которой мужчина религиозно обожает, как Данте свою Беатрису в «Чистилище» (Canto XXXI, 133 и далее):
А lui Nа bocca tua si che discerna La seconda belleza che tu cele.
Такой взгляд на женщину привел в средние века с одной стороны к культу Марии, а с другой к тесно связанному с ним романтическому культу женщины. Черпак справедливо указывает, что поклонение женщине было здесь весьма односторонне и относилось специально только к возлюбленной и к Марии, но не к женщине вообще, так что на ряду с ним в полной мере проявлялась также мизогиния. За то поклонение женщине в культе Марии и в рыцарском отношении к ней скоро приняло форму весьма земного характера и обогатило половую жизнь как того, так и позднейшего времени новыми и своеобразными чувственными моментами. Уже культ Марии, как это видно из изданных Евсебием Еммераном стихов и легенд, коренился в безусловно телесно-реалистическом взгляде на отдельные красоты девы Марии и в нем можно доказать мазохические, элементы, с которыми мы встречаемся также в известном поклонении женщинам СО стороны рыцарей, например, когда братья-марианиты для умерщвление своей плоти пожирали в кухне отбросы и помои и облизывали пораженные сыпью части тела, чтобы таким образом доказать свое поклонение и преданность Марии.
Далее, если рассмотреть ближе собственно светское поклонение женщине в средние века, то сейчас же бросается в глаза сходство с нашими современными мазохистами, на что указывал уже Альберт Эйленбург, большой знаток алголагнических явлений, в истории культуры. Происхождение рыцарского поклонение женщине, согласно новейшим исследованиям, не только в культе Марии и в «божественной любви», но и вообще объясняется тем чувством сладкого блаженства и эротического томления, которое в 11 и 12 веке появлялось у духовных лиц при их сношениях с женщинами. Это мечтательное религиозное чувство перешло затем и в светские круги и впервые обнаружилось в любовных песнях и любовных поступках провансальских трубадуров. Они систематически развили поклонение женщине и строго расчленили «культ любви» на четыре ступени, именно робкого, просящего, услышанного и действительного возлюбленного. Уже отсюда видно, что «услыцианию» предшествовал строгий период испытания, который и есть собственно центральный пункт культа женщины по отношению к даме сердца, эпитеты которой «militissa» и «equitissa» достаточно ясно выражают характер этих своеобразных отношений. Как и в. современном мазохизме, фантазия играет в средневековом любовном рабстве, по меньшей мере, такую же роль, как й действительность, хотя, как подчеркивает уже Вейнхолд, желанной наградой, в конце концов, была в большинстве случаев действительная отдача себя со стороны «повелительницы». Тем не менее, предварительный период, до достижения этой конечной цели (очень часто, впрочем, недостижимой) был обыкновенно для рыцаря-почитателя женщины мученичеством, несомненно, сильно окрашенным в половой акт цепью мазохистских страданий й всякого рода унижений, каким и теперь еще подвергают своих рабов «массажистки», «энергичные воспитательницы» и всякие, другие вообще представительницы мазохистской проституции. Мазохистский характер рыцарской любви обнаруживается частью в относительно безобидных актах, например, в ношении рубашки своей возлюбленной или в собирании ее волос, даже с лобка, в присутствии и прислуживании любимой даме, когда она ложилась в постель и раздевалась или же в так называемой «пробной ночи» воздержание во время совместного спанья с ней или, наконец, в типичном мученичестве, которое например миннезенгер Штейпмар считает неразрывно связанным с любовью, когда он говорит в одном из своих стихотворений, что уже по старым преданиям влюбленный должен быть мучеником. Влюбленные рыцари по приказанию своих повелительниц давали, например, вырывать себе ногти или бегали в честь их на четвереньках, переодетые волками, воя по-волчьи.
Написанный в 1255 году «Frauendienst» Ульриха фон Лихтенштейна (умер в 1276 г.) изображает переживание самого автора, типичного мазохиста, на которого страстно любимая им дама высшего круга налагала невероятные испытания. Книга эта может считаться великой хартией средневекового мазохизма; по Шерру, она. представляет в то же время старейшие, написанные на немецком языке мемуары и притом несомненно подлинные. Любовное служение Ульриха княгине, разумеется, замужней женщине, как это обыкновенно бывало, началось на двенадцатом году его жизни. Впоследствии он по желанию своей повелительницы оперирует себе губу, чтобы ей больше нравиться, позволяет в честь ее отбить себе палец и в конце концов костюмируется Венерой, чтобы поучать рыцарство всего мира культу женщины. Он начинает свою деятельность с Тревизо. Здесь Ульрих, в качестве Венеры, носит тонкую рубашку, поверх ее черный с белым сюртук и плащ из белого бархата; поверх фальшивых кос, перевитых жемчугами, он носит красивый чепчик, а над ним «павлинью шляпу». Лицо закрывает вуалью, так что видны только его глаза. Как последнее испытание, повелительница его потребовала, чтоб он смешался с покрытыми проказой нищими, которые каждое воскресенье появлялись перед ее замком. Он послушно придает себе вид жалкого прокаженного, отправляется в назначенный день с 30 настоящими прокаженными к замку, жалуется и плачется на свою болезнь и свою бедность. Несмотря на это, его повелительница обманывает его и не дает ему давно обещанной награды за любовь, так что через три года он покидает ее и избирает себе другую царицу сердца.
Об обширном распространении мазохистских чувств в ту эпоху свидетельствует также тот факт, что в Провансе существовал целый, цех таких рабов женщин, так называемых «Galois», целью которых было «показать высокие страдание любви посредством еще более высокого постоянства в терпении». Они налагали на себя величайшие мучение и истязания, чтобы удовлетворить своих повелительниц, некоторые даже прямо замучивали себя до смерти.
Понятно, что такой мазохический культ женщины не ограничивался, одним только кругом рыцарей, на что указал уже Вейнхолд. Несомненно, что многие рабы любви в конце концов искали удовлетворения, в котором им отказывали благородные или буржуазные их повелительницы, у проституток и в борделях. Так, Ульрих фон Лихтенштейн, после последнего презрительного отказа дамы его сердца, нашел утешение и вознаграждение у «красавиц» в Вене; многие другие рыцари также были хорошо знакомыми гостями борделей. Впрочем, Ведел обращает внимание на то, что и в любви средневековых женщин часто проглядывало такое же самоуничижение, как и у мужчин. Он цитирует следующее характерное место из письма Элоизы к Абеляру: «Я была бы счастлива и больше гордилась бы быть твоей проституткой, чем женой Августа». В романе Гамуре, Герцелоида с блаженством носит 18 проколотых рубах своего возлюбленного.
В средневековых «покаянных книгах» упоминаются многочисленные мазохистские, в частности копролагнические процедуры мужчин и женщин, покоящиеся, правда, в большинстве случаев на старинных языческих суевериях, но показывающих нам в то же время, как широко распространен был в любовной жизни того времени мазохистский элемент.
Краткого указание на неслыханные ужасы, которые чинили во имя христианской веры и христианской любви инквизиция, и на преследование евреев, продолжающиеся в России еще и по сей день, достаточно, чтобы вскрыть нам два главных источника средневекового садизма, на с которым бичевание и сатанинские фантазии могут считаться сравнительно безобидными явлениями.
Ознакомившись с отдельными факторами христианской половой этики-составляющей продукт древней эпохи, но достигшей своего полного и систематического развитие лишь в средние века – как в основных ее чертах, так и в отношении и влиянии ее на проституцию в деталях, мы можем формулировать, как результат вышеизложенного, следующее положение. Христианская половая этика, влиянию которой и теперь еще подчиняется вся государственная и общественная жизнь европейского и англо-американского культурного мира, решительно сохранила античный принцип двойственной морали и в некоторых пунктах даже обострила его, так что проституция по-прежнему осталась, и должна была остаться, интегрирующей частью всей это системы. В самом деле, проституция ведь составляет conditio sine qua non сохранение системы двойственной морали; она есть та цена, которая должна быть уплачена за дальнейшее существование этой морали, то «зло», которое с ложной, лицемерной, противной здравому смыслу точки зрение этой античной морали рабских государств, является «необходимым».
