II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)
§57 Данные, обусловливающие необходимость анализа проблемы «бессознательного»
Мы остановились на проблеме сознания для того, чтобы лучше понять: что именно в общей теории сознания вынуждает обращаться к идее «бессознательного». Совершенно ясно, что теория неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности может претендовать па серьезное внимание и заслуживает тщательной разработки только в том -случае, если общее учение о сознании подводит нас к этой теории, как к своему необходимому разделу, если не возникнет сомнений, что отвлекаясь от представлений о «бессознательном», мы понять работу мозга до конца не можем.
Сгруппируем теперь данные, которые на современном этапе являются основанием для постановки проблемы «бессознательного». Эти данные имеют, безусловно, значительно более глубокий характер, чем те, которые заставляли обсуждать вопрос о «бессознательном» на протяжении конца прошлого и начала текущего века. Мы остановимся на трех их видах, а именно — на данных: а) вытекающих из современного представления о психологической структуре осознаваемого переживания, б) предоставленных в наше распоряжение в самое последнее время исследованиями активности нервных образований, участвующих в реализации приспособительного поведения, в) подсказываемых современными представлениями о функциональной организации действия.
§58 О психологической структуре осознаваемого переживания
Рассмотрим эти данные по порядку. Прежде всего постараемся понять, почему и в какой степени постановка проблемы «бессознательного» вытекает из современного понимания психологической структуры осознаваемого переживания.
С. Л. Рубинштейном было подчеркнуто [74], что осознаваемое переживание возникает лишь тогда, когда человек выделяет себя из окружающего предметного мира. Осознаваемое переживание — это переживание, неразрывно связанное с противопоставлением субъекту окружающего его мира как некоей «внешней» реальности. Это переживание, основанное на превращении в сознании субъекта подобной реальности в «объект», т. е. в нечто отграниченное от познающего субъекта, не совпадающее с последним. При таком понимании осознаваемое переживание выступает, очевидно, как в высшей степени сложная форма психологической активности, возникающая лишь при наличии определенных предпосылок. Важнейшей из этих предпосылок является достаточная степень развития способности к обобщению и к фиксации обобщений, достигающих уровня истинных понятий (Л. С. Выготский), в речи.
Но если это так, то становится бесспорным, что осознаваемое переживание — это форма психики, предпосылки которой длительно созревают не только в условиях филогенетической эволюции, но и в онтогенезе человека. Советская психология благодаря в первую очередь глубоким исследованиям Л. С. Выготского и его школы [26, 27, 28, 52] смогла убедительно показать всю сложность перехода от возрастного уровня, на котором еще отсутствует упомянутое выше отграничение познающего субъекта от окружающего его мира предметов, к уровню, на котором подобное отграничение уже существует. А этот переход и есть одновременно переход от периода неосознаваемой психической активности к фазе вначале лишь смутно, а затем все более ясно осознаваемых проявлений психики. За рубежом экспериментально-психологическому анализу этого перехода много внимания уделили Binet, Clapared, в более позднем периоде Piaget, Wallon и многие др.
Из подобной трактовки вытекает очень важное заключение. Коль скоро психические явления становятся осознаваемыми не просто в силу того, что они имеют место, не в силу каких-то их имманентных качеств, а лишь при наличии определенных физиологических и психологических условий, то это значит, что мы должны считаться с неосознаваемостью психических проявлений, как с важнейшей особенностью определенной фазы нормального возрастного развития психики. Сделав такой вывод, мы становимся, однако, на путь, на котором ограничиться одним шагом уже нельзя.
Действительно, допуская существование неосознаваемых форм психики на, определенных этапах нормального онтогенеза, мы сразу же оказываемся перед неизбежно возникающими вопросами: не могут ли аналогичные картины (неосознаваемых форм психики) наблюдаться при определенных объективных условиях, при определенном функциональном состоянии центральной нервной системы, также после того, как процесс нормального онтогенеза мозговых структур завершился? И если подобные формы психической активности возникают как выражение незавершенности развития в условиях нормы, то разве не становится заранее вероятным их появление в виде патологической регрессии в условиях клиники? Наконец, если неосознаваемые психические явления существуют (т.е. существуют состояния, при которых психика субъекта, отражая внешний мир, сама содержанием отражения становится лишь искаженно или даже не становится вовсе), то означает ли это, что в подобных случаях возникает только какой-то «локальный» психический ущерб, только какое-то ограниченное снижение возможностей отражения или же что при этом наблюдается скорее нарушение функции отражения в целом и в этой связи изменяются многие различные характеристики психики и поведения?
В результате многих исследований экспериментальнопсихологического и клинического порядка, которые были проведены в разных методических вариациях А. Н. Леонтьевым и его сотрудниками [52], а также Л. Б. Перельманом [67], Л. И. Котляревским [44], В. К. Фаддеевой [89] и многими др., мы имеем возможность ответить в какой-то степени на эти вопросы, несмотря на всю их сложность.
Эти исследования, ставившие целью раскрытие особенностей различных неосознаваемых психических проявлений, показали, что восприятие сигналов может происходить в психологическом отношении двояко. Человек может воспринять, например, звуковое раздражение и выполнять под влиянием этого раздражения определенную инструкцию. Если человек по отношению к данному сигналу, как и по отношению ко множеству других симультанных раздражений, выделяет себя из окружающей обстановки и, следовательно, воспринимает эту обстановку как противостоящую ему объективную реальность, то он и данный звуковой сигнал воспринимает как элемент этой реальности, соотносимый с другими ее элементами. Другими словами, человек в этом случае не только слышит сигнал, но и знает, что слышит. А это значит, что сигнал представлен в сознании, воспринимается осознанно, что происходит, выражаясь словами С. Л. Рубинштейна, «выделение из жизни рефлексии на нее», или, применяя терминологию А. Н. Леонтьева, что возникает феномен «презентированности» психологических содержаний сознанию.
Но возможен и другой вариант. Человек воспринимает звуковой раздражитель и действует в соответствии со смыслом слышимого, не выделяя себя как субъекта действия из объективной действительности. В таком случае он этот сигнал не «осознает», сигнал не входит в систему осознаваемого отражения объективной реальности[32]. Систематический психологический аналйз подобных фактой отчетливо продемонстрировал, что раздражители могут действовать на человека в качестве сигналов, вызывающих сложную ответную деятельность, без того, чтобы: а) воздействующий стимул, б) мотив, побуждающий к выполнению реакции, и в) реализация самой реакции ясно осознавались.
Это своеобразное «отщепление» сигнального действия раздражителя от отражения последнего в сознании (диссоциация между реакцией на сигнал и его осознанием) наблюдается в условиях отнюдь не только раннего онтогенеза. Работами А. Н. Леонтьева было хорошо показано, что оно возникает во множестве случаев, как функция психологической структуры действия (как функция «сдвига мотива на цель» и т.п.) и при полностью сформировавшейся нормальной психической активности. А в еще более четко выраженной форме его можно наблюдать при самых разнообразных вариантах клинической патологии сознания.
