Это своеобразное «отщепление» сигнального действия раздражителя от отражения последнего в сознании (диссоциация между реакцией на сигнал и его осознанием) наблюдается в условиях отнюдь не только раннего онтогенеза. Работами А. Н. Леонтьева было хорошо показано, что оно возникает во множестве случаев, как функция психологической структуры действия (как функция «сдвига мотива на цель» и т.п.) и при полностью сформировавшейся нормальной психической активности. А в еще более четко выраженной форме его можно наблюдать при самых разнообразных вариантах клинической патологии сознания.
Не вызывает сомнений, что факт существования у человека реакций, провоцируемых неосознаваемыми стимулами и протекающих неосознанно, сам по себе достаточно банален: хорошо известно, что подавляющее большинство вегетативных процессов относится к категории именно таких неосознаваемых форм физиологической активности. Феноменам же «отщепления» придают особый интерес два момента. Наблюдая их, мы, во-первых, видим, что сигнальная функция может сохраняться без участия сознания за раздражителями даже наиболее сложной природы, относящимися к категории семантических (смысловых). Во-вторых, мы убеждаемся в том, что реакции, вызываемые подобными раздражителями и опирающиеся явным образом на высшие формы аналитико-синтетиче- ской деятельности, могут не требовать при определенных условиях для своей реализации и адекватного завершения, как, например, в опытах с постгипнотическими отрицательными галлюцинациями Horvay и Cerny [173] или в экспериментах с самопробуждением, по Маргериту, осознания подлинных мотивов, лежащих в их основе. Все это показывает, что «отщеплеино» от сознания (за его «порогом») могут протекать даже наиболее сложные формы мозговой деятельности, которые традиционно рассматриваются как неотъемлемо связанные с сознанием.
§59 Феномен «отщепления» (психической диссоциации)
«Отщепление» психической активности от сознания может иметь разную степень выраженности. С. Л. Рубинштейн показывает, что означает более легкая, неполная степень такого «отщепления». Она может наблюдаться, говорит он, в условиях зарождения сложных эмоций на определенных этапах онтогенетического созревания, при самых разнообразных аффективных состояниях, при душевных движениях, лежащих иногда у истоков творчества и вдохновляющих перо, кисть и резец мастеров искусства и т.д. Недостаточность осознания зарождающегося аффекта заключается в подобных случаях, конечно, не в том, что соответствующие чувства и настроения субъективно не «переживаются», а в том, что они недостаточно отчетливо распознаются субъектом как таковые, т.е. не воспринимаются как субъективные состояния, которые находятся в определенном отношении к другим субъективным состояниям и к миру объектов.
Такое же «отщепление» можно наблюдать и при так называемых импульсивных поступках. Оно выражается в возникновении действий, о которых субъект помнит, что он их совершил, но вместе с тем это действия, недостаточно хорошо соотносимые субъектом в момент их выполнения с их последствиями, недостаточно ясно «противостоящие» «Я» субъекта, как элементы объективной действительности. Если «отщепление» носит более резкий характер (как это наблюдается, например, при патологически напряженных аффектах, стремящихся к немедленной «разрядке»), то возникают формы поведения, которые адекватного отражения в сознании субъекта почти или вовсе не имеют.
В их реализацию вовлекаются, однако, иногда наиболее сложные из доступных для данного лица видов высшей нервной деятельности.
Наконец, пожалуй, самые отчетливые и разнообразные картины могут наблюдаться в условиях психиатрической клиники.
Описания объективно строго целенаправленных действий, выполнявшихся эпилептиками в условиях характерного для эпилепсии помрачения сознания (т.е. вусловиях глубоко нарушенного осознания больными своего поведения), представлены в литературе очень широко (вспомним, например, классический случай Legrand— Dussol [36, стр. 339]). И. П. Павлов построил на анализе аналогичных состояний, наблюдаемых в условиях истерии, свою концепцию корково-подкорковых взаимоотношений при этой болезни [63, стр. 441—464]. С очень сходными нарушениями невозможности или неадекватности восприятия собственных переживаний мы сталкиваемся и при многих других заболеваниях, сопровождающихся избирательным расстройством «схемы тела» [91], отчуждением элементов собственной психики больного, — что наблюдается нередко при некоторых локальных органических синдромах [35, 92, 45, 93, 127, 46], — тенденцией к распаду нормального представления о соотношении между «Я» и объективным миром, т.е. смешением основных «проекций» переживаний, характерным для шизофрении и т. п.
Обобщая, можно сказать, что мы должны считаться с существованием не только самого феномена «отщепления», но и по крайней мере трех разных его уровней. На первом из этих уровней «отщепление» намечено слабо и поэтому выражается наличием переживаний, которые лишь недостаточно отчетливо соотносятся с другими психологическими содержаниями и объективными ситуациями. На следующем уровне на передний план выступают расстройства не столько степени, сколько качества осознания. Переживания субъектом осознаются, но нормальное их противопоставление объективной действительности нарушается, границы между «Я» и окружающим миром причудливо смещаются, «выделение из жизни рефлексии на нее» (С. Л. Рубинштейн) происходит, но эта «рефлексия» принимает уродливые, гротескные, болезненные формы, которые можно в изобилии наблюдать как в клинике функциональных расстройств, так и при органических психозах. Третий же уровень характеризуется наиболее глубокой степенью изменения осознания, при которой возникает «отщепление» в его развитом виде, в форме полной диссоциации между актуальным содержанием переживаний и мозговой деятельностью, сохраняющей, однако, приспособительную направленность, вопреки тому, что она сознанием непосредственно не контролируется.
В отношении каждого из этих уровней важно учитывать своеобразие его отношения к клинике и норме. Если первый из них может отчетливо выступать в условиях полной психической нормы, характеризуя начальные фазы развития аффектов, зарождение переживаний и т.п., а второй специфичен для психиатрических и неврологических расстройств, то третий (что представляется вначале несколько неожиданным) может проявляться как в условиях клинической патологии, так и, вопреки резкости своего выражения, в условиях полной нормы. Различие между нормой и патологией в данном случае заключается в том, что в условиях клиники (например, при классических формах эпилептической диссоциации) «отщепление» выступает как феномен косный, мало изменяющийся в зависимости от характера и психологической структуры действия или даже вовсе необратимый, в то время как в норме оно неизменно сохраняет резко динамичные и полностью обратимые формы, выполняя функцию одного из важнейших механизмов приспособительной деятельности и придавая последней на определенных фазах ее развития характер «автоматизма».
На этой нормальной роли выраженного «отщепления» мы еще остановимся позже, рассматривая участие «бессознательного» в функциональной организации действия.
Изложенное выше понимание нормального сознания как адекватного соотношения субъекта с объективным миром и патологического сознания как выражения и следствия распада этой сложной функции, лишь постепенно возникающей в процессе нормального онтогенеза, во многом отличается от подходов к проблеме расстройств сознания, традиционных для клинической психиатрии и определяемых потребностями главным образом практической диагностики [71, 34, 1]. Такое понимание имеет, однако, важное преимущество: оно логически увязано с психологической теорией нормального онтогенеза сознания и уже в силу хотя бы одного этого заслуживает применения (если не предпочтения) как критерий при классификации психопатологических синдромов. Его сильной стороной является четкое определение круга состояний, которые мы можем рассматривать как проявления нормальных неосознаваемых форм психической активности.
§60 Проблема неосознаваемости психических явлений и непереживаемости процессов мозговой переработки информации
Анализ разных степеней выраженности феномепа «отщепления» и различных клинических форм нарушения осознания помогает лучше понять и многое другое, относящееся к существу проблемы «бессознательного».
