Анализ разных степеней выраженности феномепа «отщепления» и различных клинических форм нарушения осознания помогает лучше понять и многое другое, относящееся к существу проблемы «бессознательного».
Данные этого анализа подчеркивают прежде всего (как это ни удивит, возможно, наших психоаналитических оппонентов) упрощенный схематизм решения проблемы «бессознательного», предложенного в свое время фрейдизмом. Действительно, психоаналитической концепцией предусматривается только строгая альтернатива: либо адекватное осознание переживаемого, либо отсутствие подобного осознания («вытеснение»). Следовательно, весь огромный диапазон переходных состояний между этими полюсами, представленный разнообразными клиническими формами извращения осознания (т. е. совокупность состояний, при которых говорить об адекватности осознания определенных психических явлений столь же неправильно, как и о полном отсутствии подобного осознания), из основной психоаналитической схемы выпадает. А такое выпадение ни к чему, конечно, иному, как к досадному обеднению картины фактически существующих отношений, не приводит.
Можно сформулировать множество доводов в пользу того, что клиника любой функции мозга всегда указывает на наличие разнообразных вариантов частичного поражения, болезненного изменения, извращения этой функции, которые предшествуют ее полному выпадению. Чем сложнее в структурном отношении функция, тем обычно полиморфнее картина подобных патологических извращений. Принимая же психоаналитическую трактовку, мы вынуждены допустить, что наиболее сложная функция — осознания — является почему-то единственным исключением из этого чрезвычайно широкого правила. Вряд ли нужно обосновывать, насколько упрощенным является такое понимание. Ограничившись несложной альтернативой «или осознание, или вытеснение», фрейдизм фактически упустил из виду всю клиническую патологию процессов осознания. Неудивительно поэтому, что трактуя эту патологию, он пришел к односторонним и потому глубоко неправильным общим выводам.
Это первое обстоятельство, которое мы хотели бы подчеркнуть. Второе же относится к психологическому характеру и к физиологической природе процессов, выступающих в условиях «отщепления», а также к вопросам терминологии.
В условиях развитого «отщепления» мы оказываемся перед лицом очень своеобразной мозговой деятельности. Эта деятельность выступает при объективном анализе как бесспорно относящаяся к высшей нервной деятельности, ибо она использует элементы индивидуально приобретенного опыта и иногда наиболее сложные из доступных для ее субъекта приемов переработки информации. В то же время ответить на вопрос, в какой степени эта активность является «психической», т.е. в какой мере в момент ее реализации она сопровождается определенными, пусть неосознаваемыми, переживаниями, не так просто. Наиболее вероятной гипотезой является то, что при разных степенях «отщепления» эта выраженность субъективной модальности переживания также должна варьировать.
Такое понимание выявляет всю сложность природы «бессознательного» и заставляет допустить качественно разные формы его проявления. Как на это справедливо обращает внимание С. Л. Рубинштейн, при нерезко выраженном «отщеплении» «неосознаваемость» определенных форм мозговой деятельности отнюдь не сопряжена с их непереживаемостью как субъективной данности. Перед нами в подобных условиях поэтому неоспоримо психическая активность, отличающаяся от обычной лишь тем, что при ее развертывании отсутствует адекватное соотнесение субъективных переживаний с миром объективных вещей. Если же, напротив, «отщепление» принимает грубые формы, то мы оказываемся перед лицом нервных процессов, которые выступают только лишь как своеобразные проявления высшей нервной деятельности, обеспечивающие сложные процессы приспособления, основанные на тонком учете особенностей объективной ситуации, в то время как «переживание» этих процессов как некоей субъективной данности может, по-видимому, быть предельно редуцировано или даже полностью отсутствовать.
Принимая такое толкование, мы должны вполне ясно представлять, что оно основано лишь на логической экстраполяции. Мы лишены возможности непосредственного анализа переживаний, например, эпилептика, выполняющего целенаправленное объективно действие, сопровождающееся последующей амнезией. Однако в подобных случаях перед нами активность, указывающая, что в процессе ее развертывания мозг больного выступает как механизм, способный к усвоению и логической переработке информации. Поскольку в настоящее время благодаря успехам кибернетического моделирования психических функций не возникает сомнений в том, что даже наиболее сложные формы логической переработки информации могут осуществляться материальными структурами, деятельность которых менее всего сопровождается субъективной тональностью (способностью к переживаниям), мы и экстраполируем это представление на мозг.
К этому можно добавить, что независимо от всяких аналогий с моделями технических устройств, приспособленных для переработки информации, мы должны считаться с фактами, выявленными за последние годы в результате изучения процессов научного и художественного творчества, особенно — в результате анализа логики мыслительной деятельности, проводимого современным эвристическим направлением[33]. Эти данные убедительно говорят в пользу того, что в основе многих форм умственной деятельности лежат нервные процессы, развертывание которых остается во время этой переработки «за порогом» сознания и которые дают о себе знать только результатами своей деятельности, становящимися на какой-то более поздней фазе доступными сознанию. И одним из самых значительных достижений нейрофизиологии за последние годы следует считать то, что она продвинулась в какой-то мере в моделировании некоторых особенностей этой сложнейшей латентной нервной основы сознания.
Все сказанное не может не возвращать нас вновь и вновь к мысли, насколько были далеки альтернативные схемы Freud от трудно представляемой сложности отношений, с которой мы сталкиваемся, как только начинаем анализировать качественно разнородные проявления «бессознательного». В результате такого анализа становится очевидным, что под «бессознательным» следует понимать мозговые процессы, которые при разной выраженности «отщепления» не в одинаковой степени могут претендовать на звание «явлений психических». Именно поэтому целесообразно сохранить для обозначения определенной категории подобных процессов (как это было предложено в свое время А. В. Снежневским) название неосознаваемых форм высшей нервной деятельности. Таким названием лишний раз к тому же подчеркивается важное (особенно при споре с фрейдизмом) обстоятельство, что почти при всех условиях единственной формой проявления «бессознательного» служат выражающие его объективные реакции[34]
§61 Сознание и уровень бодрствования
Мы хотели бы теперь остановиться на некоторых предположениях о физиологических процессах, которые определяют мозговую деятельность, протекающую за «порогом» сознания.
Прежде всего надо отметить, что мы еще, конечно, очень далеки от знания конкретной нейронной организации неосознаваемых форм высшей нервной деятельности и психики. Остается неясным даже насколько правомерна сама постановка подобной проблемы, т.е. в какой степени допустимо говорить о дифференцированности мозговых процессов, реализующих осознаваемые и неосознаваемые формы мозговой активности. Мы пока совсем не представляем в чем заключается та специфическая физиологическая «добавка», благодаря которой первые из этих форм превращаются во вторые и наоборот. Здесь все еще покрыто густым (будем надеяться, предрассветным) туманом незнания, почти столь же непроницаемым, как и тот, который более полувека назад привел Freud к пессимистическим мыслям о непродуктивности физиологических категорий, как средства разработки психологических концепций.
И несмотря на все это, мы совершили бы очень большую ошибку, если бы при рассмотрении «бессознательного» отвлеклись от анализа его физиологических основ. Нам следует только отчетливо представлять специфический аспект, в котором этот анализ правомерно проводить.
