Другой интересный вопрос был остро поставлен Evarts: связан ли сон с общей редукцией нейронных разрядов в коре (т.е. с диффузным корковым торможением) или скорее только с временной и пространственной реорганизацией структуры этих разрядов, при которой роль возбуждения не менее существенна, чем торможения? Автор изучал активность пирамидных нейронов в прецен- тральной извилине мозга обезьяны во время бодрствования, «медленного» и «быстрого» сна. Им было выявлено ослабление этих разрядов во время «медленного» сна и усиление во время «быстрого» (приблизительно до уровня бодрствования). Однако временная структура и пространственное распределение во время «быстрого» сна характерным образом отличились от соответствующих картин при бодрствовании. Опираясь на эти факты, Evartsтакже критиковал представление о сне, как о выражении диффузного коркового торможения.
Особенно важными являются данные Rossi с соавторами [105]. Эти исследователи изучали (на кошках с вживленными электродами в условиях бодрствования, легкого и глубокого сна) ответы зрительной коры на раздражение оптической радиации коленчатого тела и ответы сенсомоторной коры на стимуляцию пирамидного тракта и заднего вентро-латерального ядра таламуса. Анализ амплитуд ответов и длительности циклов восстановления возбудимости нейронов выявил четко выраженное повышение возбудимости корковых нейронов во время сна, т.е. факт, хорошо согласующийся с тем, что во время глубоких фаз сна наблюдается высокий уровень электрической активности корковых нейронов и происходит, по-видимому, не столько затормаживание последних, сколько, напротив, их освобождение от тормозящих влияний пока еще не выясненного происхождения, действующих во время бодрствования. В подтверждение подобного понимания Rossi ссылается на работы Jasper, Arduini, Moruzzi, также показавших, что глубокие фазы сна связаны со значительным подчас повышением интенсивности разрядов корковых клеток, с фасилитацией корковых ответов, нарастанием десинхронизации потенциалов, укорочением восстановительных циклов и т.п. В дискуссии по докладу эта концепция характерного «сонного растормаживания коры» была энергично поддержана Hernandez-Peon.
Наконец, к этой же проблеме высокой активности мозговых образований на низших уровнях бодрствования подошли исследователи, пытающиеся изучать проявления «быстрого» сна у человека. Для решения этого вопроса Dement и др. были проведены исследования на добровольцах, у которых много ночей подряд подавляли фазы «быстрого» сна, вызывая пробуждение при первых электроокулографических, электроэнцефалографических и электромиографических признаках наступления этих фаз. В результате были выявлены два типа изменений: во-первых, резкое как бы компенсаторное учащение фаз «быстрого» сна (закономерно возникающее после сколько-нибудь длительного экспериментального подавления этих фаз); во-вторых, появление при определенных условиях у лиц, длительно подвергавшихся такому подавлению, признаков расстройства психической деятельности. Эти факты поставили вопрос о витальной необходимости «быстрого» сна. А поскольку именно «быстрый» сон преимущественно, по-видимому, связан с активностью сновидений, то был поставлен вопрос и об аналогичной функции сновидений. Участники Лионского конгресса не поддержали, однако, прозвучавшую в литературе психоаналитическую трактовку (представление о необходимости сновидений для отреагирования аффективных комплексов и т.п.) и придерживались скорее гипотезы о необходимости фаз «быстрого» сна для нейтрализации действия какого-то пока неизвестного агента, влияние которого в организме кумулирует на протяжении периодов бодрствования. Что касается движений глаз, выявляемых электроокулографией во время «быстрого» сна, то Dement связывает эти движения с содержанием сновидений, но полагает, что сновидение лишь модулирует центрифугальные разряды, вызывающие сокращение глазодвигательных мышц. Возникают же эти разряды, по мнению Dement, под воздействием факторов, отличных от активности сновидений.
При обобщающей заключительной дискуссии на Лионском коллоквиуме в центре внимания оказались две темы: вопрос о взаимоотношении «нисходящей» (классической павловской) и новейшего варианта «восходящей» теории сна (согласно этому варианту, основным фактором сна является влияние, оказываемое на активирующую ретику- ло-кортикальную систему структурами бульбарного уровня), а также вопрос об изменении возбудимости коры в фазе «быстрого» сна. В пользу «восходящей» теории высказались Dell, Cordeauи др. Moruzzi же отметил неизбежность упрощения всей проблемы при альтернативной ее постановке, т. е. при учете либо только «восходящих», либо только «нисходящих» влияний, и высказался за необходимость синтеза обеих концепций — классической павловской и подчеркивающей особую роль синхронизирующих бульбарных центров. К этому более широкому пониманию склонились также Jouvet, Faure, Passouant и др. [105].
Что касается вопроса о характере изменения возбудимости коры в фазе «быстрого» сна, то очень многими (Cordeau, Dement, Cadilhac, Faure и особенно Rossi) были вновь приведены аргументы в пользу повышения возбудимости корковых нейронов при «быстром» сне, причем обращалось внимание на то, что это повышение приходится констатировать, если основываться как на обычных элек- трофизиологических критериях (учащение спонтанных разрядов в зрительных корковых нейронах, высокий уровень активности пирамидного тракта, высокие амплитуды вызванных потенциалов в сенсомоторной коре, короткие циклы восстановления корковых нейронов, повышение частоты эпилептических разрядов в зоне очага), так и (что в интересующем нас аспекте особенно интересно) на анализе процессов дискриминации стимулов.
Таким образом, дискуссией в целом с одной стороны была подтверждена правомерность классического представления о важной функции нисходящих корковых влияний, а с другой — было значительно расширено представление о «гипногенных» системах бульбарного уровня, оказывающих тормозящее воздействие на мезодиэнцефалическую систему бодрствования. Тем самым были внесены определенные изменения в привычное представление о сне, как о диффузном корковом торможении, и отмечена важность очень, по-видимому, общего принципа, по которому при рассмотрении самых разных форм мозговой активности мы должны обращаться гораздо в большей степени к анализу взаимодействий конкретных антагонистических (или содружественных) функциональных мозговых систем, чем к учету только глобальных изменений функционального состояния тех или других мозговых образований.
§66 О функциональном значении активации корковых нейронов в фазе сна (проблема общих метаболических и специфических «информационных» компонентов мозгового электрогенеза)
В чем же заключается значение материалов Лионского коллоквиума для теории «бессознательного?» Здесь мы хотели бы подчеркнуть следующее,
Сторонники представления о существовании неосознаваемых процессов переработки информации еще десятки лет назад приводили в качестве аргументов факты, указывающие на способность мозга совершать полезную и подчас очень сложную работу во время сна (находить решения задач и т.п.). В более поздней литературе в связи с многочисленными исследованиями способности спящего мозга к дискриминации стимулов и к сохранению следов такого рода наблюдения оказались еще более широко распространенными. Вначале это были данные, почерпнутые преимущественно из анализа биографий. Затем они стали приобретать значительно более точный и экспериментально верифицированный характер.
Однако попытки теоретического осмысливания идей подобного рода всегда наталкивались на большие трудности. До последнего времени одним из препятствий являлось убеждение некоторых исследователей в существовании прямой корреляции, «жесткой» связи между понижением уровня бодрствования и понижением функциональной активности корковых структур, т.е. представление о закономерном развитии в корковых структурах при понижении уровня бодрствования диффузного торможения. Действительно, если сновидное изменение сознания является отражением только диффузного торможения, а разнообразные проявления ясного сознания, напряженного внимания, элективного понижения порогов возбудимости (проявляющегося, например, по типу «сторожевых пунктов») обусловлены, наоборот, высоким функциональным тонусом, повышенной возбудимостью клеточных элементов, если, другими словами, передвижение по шкале уровней бодрствования является одновременно передвижением по идентично ориентированной шкале уровней физиологической активности корковых нейронных систем, то, естественно, возникает сомнение: следует ли вообще допустить реальность каких-то процессов сложной переработки информации в структурах, охваченных диффузным торможением и именно из-за этого перешедших в бездеятельное (по поведенческим параметрам) состояние? Не будет ли более правильным считать, что понижение уровня бодрствования, сопровождаемое понижением уровня физиологической активности корковых образований, отражает глобальную инактивацию последних, т.е. затормаживание любых (как осознаваемых, так и «бессознательных») форм их приспособительной деятельности и, следовательно, учитывая данные нейрофизиологии, говорить о каких-то латентных формах неосознаваемой переработки информации во время сна вообще не приходится?
