УВЫ, это были пока лишь благие пожелания… В Германии широкие круги общественности всегда неплохо понимали выгоду для немцев дружбы с Россией. Эта точка зрения была освящена авторитетом Бисмарка, да и фон Сект так считал, и даже такой интеллектуал, как геополитик генерал Хаусхофер…
В России же к Германии относились глупее и злее — достаточно вспомнить знаменитый салтыково-щедринский «разговор русского и немецкого мальчика» из его очерка «За рубежом»… Конечно, тут сказывалось и то, что немцы были густо представлены в русской царской администрации… Однако сказывалось, увы, и элементарное «расейское» интеллектуальное разгильдяйство, которому вдумчивый анализ был «не по ндраву» — и все тут!
Германские колонии на русских землях протянулись от Прута в Бессарабии до Волги-матушки, и все они отличались от окрестных сел и деревень как неумытый (хотя воды в России хватало) русский «мальчик без штанов» отличался от умытого немецкого «мальчика в штанах»…
Один немец, поездив по России уже в советское время, вздохнул:
— Если бы соединить немецкого мужчину и русскую женщину, то это и был бы коммунизм…
И доля горькой правды в том была, ибо очень уж немалая часть русских мужчин предпочитала горькой правде горькую водку… И слишком уж часто русский человек был прекрасным работником, но при этом далеко не всегда был работником, умеющим заставить работать и думать самого себя — без внешнего толчка…
Недаром же было сказано: «Гром не грянет, мужик не перекрестится»…
И слишком уж часто Россия поддавалась внешним влияниям — ей и чужим, и чуждым… Гитлер, будучи политиком и мыслителем весьма чутким и самобытным, это улавливал…
А улавливая — сомневался…
Будет ли Сталин самостоятельным до конца?
И нужна ли самостоятельному Сталину могучая Германия?
Гитлер размышлял о России много и в «Майн кампф» написал о ней немало. Но далеко не все поняли, что он — на первый взгляд провозглашая там новый «Drang nach Osten» — на самом деле допускал стратегический союз с Россией. Но допускал при двух условиях: противостояние Германии и Британии в мировой колониальной проблеме и наличие сильной России, способной усилить Германию в ее борьбе против Запада…
Он размышлял о России и позднее — став главой Германского государства… Возвращаясь во второй половине марта 39-го года из Праги, только что занятой вермахтом, он вдруг заговорил со своим адъютантом фон Беловым, а точнее, произнес неожиданный монолог:
— Теперь надо позаботиться о том, чтобы чехи оставались довольны и чувствовали себя под защитой рейха хорошо, — сказал он, глядя из окна вагона на живописный ландшафт…
Фон Белов слушал, ловя каждое слово, — он интуитивно ждал чего-то подобного, глядя на задумавшегося фюрера… А тот, как будто думая вслух, говорил:
— Иное дело поляки… Они не хотят уступать в вопросе о Данциге и о коммуникациях через «Коридор»… А ведь заклятый враг Польши не Германия, а Россия…
Фон Белов слушал, а Гитлер умолк, смотря вдаль… За окном мелькало одно и другое, а фюрер молча смотрел на мелькающее, быстро уносящееся назад, и потом заговорил опять:
— Нам тоже однажды грозит опасность со стороны России… Да… Но почему послезавтрашний враг не может стать завтрашним другом?
Это было сказано чуть более года назад, и за этот год изменилось так много! А тогдашнее «завтра» стало сегодняшним днем. И в этом «сегодня» Россия была другом. А завтра?
6 ИЮЛЯ 1940 года фюрер возвратился в Берлин, и возвратился триумфатором —восторг и аплодисменты масс народа на Ангальтском вокзале, огромные толпы на Вильгельмплац, поток высокопоставленных посетителей в имперской канцелярии, прерывать который удавалось, лишь выходя на балкон канцелярии по настоятельным просьбам-требованиям десятков тысяч ликующих немцев…
В кругах же «образованных» устанавливалась пессимистическая точка зрения на происходящее… Связанная с оказавшейся в остром положении Англией родственными и клановыми узами, затаившаяся прозападная оппозиция пребывала в унынии… На лицах друзей Тротта цу Зольц и блестящих берлинских космополитов застыла смесь страха, изумления и вынужденного восхищения…
7 июля весь день шел проливной дождь… В Берлин приехал граф Чиано — официально по поводу заупокойной службы по маршалу Бальбо, погибшему в авиакатастрофе в Ливии, а фактически — для разговора с фюрером.
Гитлер принял его немедленно, но Чиано фюрера не обрадовал, разворачивая планы территориальных притязаний Италии… Все это было очень некстати, тем более что войска дуче во французской кампании особых лавров не снискали… А Чиано разглагольствовал о необходимости занять Мальту, Египет, Судан, Британское Сомали…
Вскоре Италия и впрямь начала военные действия в Африке. Но уже не против подданных изгнанного ими императора Хайле Селассие I, а против подданных Его королевского Величества Георга VI… А это уже был противник несколько иного калибра…
Фюрер рассказал Чиано о ходе кампании во Франции и пообещал, что если Англия не согласится на мир, то он атакует ее огнем и мечом… Расчет у него был верный — Чиано обязательно передаст этот разговор через посредников в Лондон…
Затем фюрер предложил Чиано съездить во Францию — опять-таки рассчитывая на последующую болтливость итальянца…
Итальянский же посол Аттолико устроил в честь своего шефа прием в резиденции на озере Ваннзее…
Были приглашены хорошенькие аристократки и просто хорошенькие немки… Русская космополитка, княжна Мисси Васильчикова, работавшая в отделе радиовещания аусамта, была приглашена тоже, но по возвращении домой записала в дневнике: «Когда пришла пора прощаться и благодарить хозяина, мы обнаружили его с Чиано в затемненной комнате, танцующими щека к щеке с двумя самыми легкомысленными дамочками, каких только может предложить Берлин. И это — в день, официально считающийся траурным! Мы отбыли возмущенные…»
Мисси, правда, не уточняла, что их возмутило: то, что Чиано и Аттолико пренебрегли памятью Бальбо, или то, что они выбрали не ее и ее родную сестру Татьяну Меттерних…
Гитлер же вернулся к своему обычному распорядку дня: ровно в 12.00 доклад Йодля о положении на фронтах, затем совещания с генералитетом и прием гражданских посетителей. Вечером — узкое, давно устоявшееся застольное общество… Изредка он просматривал новый киножурнал — будущий, еще без звука, который «озвучивал» с листа бумаги дежурный офицер, потом заносивший на этот же лист правку фюрера.
Остаток вечера — спокойная долгая беседа у камина… Правда, слушатели тут преобладали над собеседниками… Впрочем, Гитлер всегда был готов — и не только у камина — внести в свое мнение коррективы, но — лишь в том случае, когда чужие аргументы были основательны и убедительны.
В начале же июля у него начали созревать сразу две мысли, позднее оформленные в его директивах № 16 и №21…
Директива № 16 относилась к плану «Морской лев» и ориентировала германские вооруженные силы на десантную операцию против Англии…
Директива же № 21 относилась к плану «Барбаросса» и ориентировала германские вооруженные силы на быстрый разгром Советского Союза…
ПЕРВАЯ запись по будущему плану «Барбаросса» появилась в служебном дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Франца Гальдера 3 июля 1940 года.
В этот день после разговора с полковником Гансом фон Грейфенбергом, начальником отдела в Генеральном штабе вермахта, до сентября 39-го служившим у Гальдера в ОКХ, генерал записал:
«Оперативные вопросы. В настоящее время на первом плане стоит английская проблема, которую следует разрабатывать отдельно, и восточная проблема.
Основное содержание последней: способ нанесения решительного удара по России, чтобы принудить ее признать господствующую роль в Европе… Наряду с этим возникают и второстепенные проблемы, вроде балтийской, балканской и других».
Тогда еще, впрочем, это была лишь пометка для памяти. За два дня до этого — 30 июня — статс-секретарь Вайцзеккер сообщил Гальдеру, что, по мнению фюрера, условий для образования мирной системы пока еще нет и дальнейшие успехи рейх может обеспечить только теми средствами, которыми были обеспечены уже достигнутые успехи, то есть военной силой…
Вайцзеккер не указывал конкретно на СССР, но можно было понять, что Гитлер не исключает военной кампании против него. Гальдеру как участнику прозападной оппозиции это было по душе. Напряжение на Востоке должно было снять напряжение на Западе и дать шанс на замирение — так мыслил Гальдер.
По происхождению не пруссак — как большинство генералов, а баварец, Гальдер тем не менее был настроен во вполне великогерманском духе. Однако он не учитывал того, что Золотой Элите не требуется замирение с Германией, ей нужен разгром Германии…
