Вечером 8 ноября 1932 года на большом банкете в Кремле в честь 15-летия Октябрьской революции Бухарин сидел рядом с Надеждой Аллилуевой. Сталин сидел напротив. Неожиданная ссора Сталина с женой испортила настроение многим участникам банкета, но никто не думал о возможности трагедии. Вместе с Аллилуевой ушла из-за стола и ее подруга — жена Молотова Полина Жемчужина. Они долго ходили по тропинкам Кремля, пока Надежда, казалось бы, не успокоилась.
Самоубийство жены потрясло Сталина. Несколько дней он был в таком тяжелом состоянии, что члены Политбюро и родственники боялись оставлять его одного. Отчаяние и горе сменялись у него приступами гнева и злобы, причиной которых было, вероятно, письмо жены, о содержании которого Сталин ни с кем не говорил. После похорон жены Сталин сам искал встреч с Бухариным и даже просил его обменяться квартирами, сказав, что ему слишком тяжело жить в прежней квартире. Этот обмен не занял много времени: и у Сталина, и у Бухарина квартиры были не очень большими — всего две-три комнаты, длинный коридор и холл.
Только во время войны Сталин получил в Кремле вторую квартиру в корпусе № 1 здания Совета Министров СССР. Эта квартира находилась уже не на втором, а на первом этаже, рядом с особо охраняемым подъездом, и из нее Сталин мог без труда пройти в свой рабочий кабинет. Это были уже довольно обширные апартаменты, и Сталин мог принимать здесь даже Уинстона Черчилля. Сейчас здесь находится Архив Президента Российской Федерации.
Однако и после смерти Н. Аллилуевой беседы Сталина и Бухарина не выходили за пределы семейных тем. Согласно журналам записи лиц, принятых Генсеком ВКП(б) в его кремлевском кабинете в 1924–1953 годах, первый деловой визит Бухарина к Сталину состоялся лишь 14 июля 1933 года. До этого они встречались здесь 11 января 1929 года[581].
В 1933 году участие Бухарина в партийной и общественной жизни расширилось. Он принял участие в работе январского Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором было объявлено об успешном завершении первой пятилетки. В 1933 году в коммунистическом движении широко отмечалось 50-летие со дня смерти Карла Маркса. В советской печати была опубликована обширная работа Н. Бухарина «Учение Маркса и его историческое значение». Пытаясь обрисовать основные черты «всеобъемлющей идеологии титанического класса, оформленной титаническим гением Маркса», Бухарин лишь в самом конце своей 100-страничной брошюры упомянул «тов. Сталина, сделавшего ряд новых теоретических обобщений, которые являются теперь силой, направляющей многосложную практическую работу партии»[582].
В самом конце 1933 года в ВКП(б) происходила такая специфическая кампания, как чистка партии, в ходе которой проверялась борьба каждого члена партии в отдельности за ее генеральную линию. Для Бухарина это была достаточно унизительная процедура, неоднократно переходившая в допрос. При этом Бухарин должен был многократно осуждать свой недавний «правый уклон» и восхвалять «идейного фельдмаршала революционных сил — т. Сталина». Хотя комиссия по чистке сочла Бухарина «проверенным», она отметила все же, что он «окончательно не изжил своей отчужденности от партии». Характерно при этом, что проект постановления комиссии по чистке еще до сообщения его собранию партийной ячейки и самому Бухарину был направлен на утверждение Сталину, Молотову и Кагановичу — в ЦК ВКП(б) и в СНК СССР, — что вовсе не было обязательным. Председатель Московской областной комиссии по чистке партии Кнорин прямо писал в сопроводительной записке: «Прошу ваших указаний»[583]. Сталин решение комиссии одобрил.
Бухарин и Сталин в 1934 году
26 января 1934 года в Москве открылся XVII съезд ВКП(б), получивший уже тогда название «съезд победителей». Бухарин был избран одним из делегатов на этот съезд от московской партийной организации, и он принял решение не только присутствовать на съезде, но и выступить на нем, естественно, с самокритикой. Бухарин сурово осудил линию «правых» уклонистов как «антисоциалистическую и антиленинскую» и отметил, что «товарищ Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксо-ленинскую диалектику, целый ряд теоретических предпосылок правого уклона, формулированных прежде всего мною»[584].
Одной из главных тем речи Бухарина была критика германского фашизма и японского милитаризма. Некоторые из историков пытались позднее найти в речи Бухарина замаскированную критику Сталина. Даже льстивые слова о Сталине как о «фельдмаршале пролетариата» кое-кто считал намеком на германского канцлера генерал-фельдмаршала Гинденбурга, который поручил Гитлеру сформировать в 1933 году правительство Германии и сделал его своим преемником. Но эти намеки были столь хорошо замаскированы, что их никто не заметил.
Основная и ясная мысль Бухарина и в его речи, и в его письмах к Орджоникидзе состояла в том, что перед лицом огромных внешних и внутренних опасностей и для решения «гигантски сложных задач» все члены партии должны отложить споры и сплотиться вокруг Сталина и партийного руководства. И он, Бухарин, может еще немало сделать для пользы общего дела[585]. Такая позиция вполне устраивала в то время Сталина, и он не без поддержки Серго Орджоникидзе расширил для Бухарина возможности возвращения в большую политику.
Составляя список для избрания в новый состав ЦК ВКП(б), Сталин оставил в нем и Бухарина, хотя лишь в качестве кандидата в члены ЦК. 17 февраля 1934 года Бухарин был назначен ответственным редактором газеты «Известия» — второй по значению советской газеты. Бухарин был искренне рад новому назначению, оно предоставляло возможность большой и важной работы и позволяло, как он думал, на деле показать его новую преданность делам партии и социализма. К тому же в менее официальных «Известиях» можно было реализовать многое из того, что было бы трудно осуществить в «Правде».
Бухарин поставил своей задачей сделать «Известия» интересной газетой и быстро добился этой цели. Уже к середине 1934 года «Известия» стали наиболее популярной и читаемой советской газетой. Бухарин не только сам часто публиковал в газете свои статьи и очерки, но и привлек в качестве авторов недавних оппозиционеров — как «правых», так и «левых». «Известия» публиковали статьи Льва Каменева и Евгения Преображенского, Алексея Рыкова и Карла Радека. Статьи Радека имели особенно большой успех у читателей. В газете часто появлялись очерки писателей — М. Горького, Льва Кассиля, Корнея Чуковского, братьев Тур, Ильи Эренбурга, а также стихи Бориса Пастернака и Демьяна Бедного. При этом лояльность к Сталину и редакции газеты, и ее ответственного редактора была абсолютной. Посещение кабинета Сталина в Кремле становилось для редактора «Известий» почти регулярным.
Бухарин старался избегать острых столкновений и споров, но это было возможно не всегда. Он не вмешивался в судьбу некоторых своих учеников, которые «разоружились» не полностью. Но особенно трудным испытанием для Бухарина стал арест поэта Осипа Мандельштама, которого Бухарин очень ценил и много раз в прошлом защищал и от властей, и от придирчиво-грубой «пролетарской» критики. Еще в конце 1933 года Мандельштам сочинил свое ставшее позднее знаменитым, стихотворение о Сталине, которое не было записано на бумаге самим поэтом, но которое он читал с небольшими вариациями отдельным своим друзьям. Об этом стихотворении, по свидетельству жены Мандельштама Надежды, знали не более десяти человек. Вот один из вариантов этого стихотворения:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи на десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто смеется, кто плачет, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подковы, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь для него — то малина,
И широкая грудь осетина.
Жена поэта обратилась снова к Бухарину за поддержкой. Главный редактор «Известий» был крайне обеспокоен, он вскочил из-за стола и начал быстро ходить по кабинету. «Не написал ли он чего-либо сгоряча». — «Нет, так, отщепенские стихи, не страшнее того, что вы знаете», — солгала Надежда Мандельштам. Бухарин начал хлопотать об освобождении поэта. В такие же хлопоты включились Борис Пастернак и Анна Ахматова. Она обратилась к Авелю Енукидзе, которого считали близким другом Сталина. Но никто ничего не мог объяснить по поводу причин ареста.