Часть 5. БЕТОННАЯ ДИПЛОМАТИЯ: БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА
19. В ПРЕДДВЕРИИ НЕИЗБЕЖНОГО
В независимости от сложности политических проблем, от которых зависело будущее Западного Берлина, в БОБ все понимали, что надо как можно быстрее готовить агентов на Востоке к неизбежному закрытию секторальной іраницьі. Тем не менее 1961 год начался для БОБ на высокой ноте. Дэвид Мерфи и его команда ждали появления загадочного Снайпера (Heckenschuetze), о ком в ЦРУ ходило много разговоров после того, как в марте 1958 года от него было получено первое письмо. Дальнейшие послания содержали сообщения, иногда туманные, о возможном проникновении в западные разведки агентов КГБ и польских служб. Снайпер дал знать о двух самых важных советских шпионах, так или иначе влиявших на операции БОБ: о Джордже Блейке, шпионе КГБ в британской разведке, выдавшем тайну «Берлинского туннеля», и Гейнце Фельфе, шпионе КГБ в западногерманской разведке, отвечавшем за операции по Карле-хорсту. Несмотря на то, что уже началась проверка информации Снайпера, никакие меры до установления его личности не предпринимались. Наконец, стало ясно, что тайна вскоре будет раскрыта. На базе всеобщее возбуждение достигло своего предела.
Для Снайпера был установлен специальный телефон, и операторы были предупреждены, что если они пропустят его звонок, то будут немедленно отправлены домой, в США. Наконец раздался звонок, и мужской голос сообщил, что звонит от герра Ковальского. Надо было приготовить тайник (укромное место для изъятия) для Снайпера в Варшаве — укромное место, где агент мог бы оставить материалы для их последующего изъятия. Закладка состоялась, и содержимое было успешно извлечено. Начинался последний акт. Так как прежде никто не видел Снайпера, то БОБ решила не устраивать тайную встречу на перекрестке. Инструкции для Снайпера должны были быть предельно простыми, и команде БОБ, обеспечивающей встречу, предстояло немедленно установить личность. В конце концов было решено устроить эту ключевую встречу в американском консульстве, которое было открыто для всех гражданских лиц, но находилось рядом с военным сектором на американской территории на Клее-аллее, охраняемым военной полицией. Подобрали подходящий внушительный кабинет и оснастили его микрофонами.
4 января в 17.30 зазвонил телефон, и голос посредника в трубке сообщил, что Ковальский будет через полчаса. Нарушая свою обычную заговорщицкую манеру, звонивший передал просьбу Ковальского, от имени которого он звонил, с особной почтительностью отнестись к миссис Ковальской. Оператор передал сообщение и просьбу встречающей команде, и план встречи закрутился с бешеной скоростью. Шеф восточноевропейского отдела БОБ, который должен был встретить Снайпера, двинулся ко входу в консульство. Боб, офицер, только что прилетевший из Западной Германии, чтобы сыграть роль «специального представителя» Вашингтона, перешел в консульский кабинет. Оператор напряженно ждал у телефона, на случай если Снайпер изменит свои планы. Конспиративная квартира, куда Снайпера должны были отвезти после встречи в консульстве, была наготове. Оперативная машина ждала у входа в консульство. Сотрудник, знавший польский язык, сидел за рулем на случай, если Снайпер обменяется с женой впечатлениями о встрече. Все было готово, и Дэвид Мерфи со своим новым заместителем Джоном Диммером покинули личные кабинеты и отправились на пост прослушивания. Они предвкушали развязку и чувствовали возбуждение, которое всегда охватывает разведчика в таких обостренных ситуациях[847].
В 18.06 к консульству подкатило западноберлинское такси, и из него вышли мужчина и женщина, держа в руках по небольшому чемоданчику. С тревогой посмотрев на дверь консульства, они нерешительно направились к лестнице, и тут их встретил начальник отдела БОБ. Он пригласил их внутрь, познакомил со «специальным представителем» Вашингтона и повел в приготовленный для встречи кабинет. Здесь Ковальского и его супругу информировали о том, что им будет предоставлено политическое убежище в США, но только при условии, если Ковальский назовет свою настоящую фамилию и согласится отвечать на вопросы американских официальных лиц. Это довольно невинное условие вдруг вызвало смятение у мужчины, и после довольно долгого молчания он объяснил по-немецки, что женщина — его любовница, а не жена. Для нее он тоже просил убежища. Большая часть беседы едва прослушивалась на посту, где разведчики почти теряли терпение. Кто же этот человек?[848]
Заручившись гарантиями в отношении своей любовницы, мужчина спросил, нельзя ли ей подождать в коридоре, ибо он хочет обсудить вопросы крайней важности. Женщина вышла. Темп и накал встречи возрастали. Мужчина объяснил сотрудникам ЦРУ, что его дама, жительница Восточного Берлина, знала его только как польского журналиста Романа Ковальского. А на самом деле он — подполковник Михал Голеневский, который до января 1958 года был заместителем начальника польской военной контрразведки. В настоящее время он был директором независимого научно-технического отдела польской внешней разведки и агентом КГБ в польской разведывательной службе. Это он присылал письма и он звонил по телефону, представляясь посредником Снайпера. Агенты на посту прослушивания вздохнули с облегчением и радостно заулыбались. Снайпер был настоящим[849].
Голеневский, его любовница и сопровождающий офицер («специальный представитель») покинули Берлин 5 января 1961 года и сначала прибыли в Висбаден, а потом в США[850]. Едва Голеневский ступил на американскую землю, как начались его допросы. Он опознал сотни польских и советских разведчиков и агентов, включая Блейка и Фельфе. Однако задолго до окончания работы он стал трудно управляемым и, в конце концов, категорически отказался сотрудничать. Душевная болезнь, проявившаяся в том, что он считал себя наследником русской императорской короны, подорвала его большой вклад в работу западной контрразведки во время «холодной войны»[851].
РАЗОБЛАЧЕНИЯ СНАЙПЕРА ПОБУЖДАЮТ БОБ ЗАНЯТЬСЯ ЧИСТКОЙ
Радость, которую испытывала БОБ благодаря успешному завершению выезда Голеневского, не могла заглушить огорчение и беспокойство из-за раскрытия Блейка и Фельфе, арестованных в конце 1961 года. К этому добавилось множество проблем во вспомогательной агентурной сети. Эти агенты посылают письма, устанавливают и обслуживают тайники, занимаются дополнительной проверкой информации, ведут слежку и выполняют много других обязанностей. Все разведслужбы нуждаются в подобных агентах, однако в таком разделенном городе, как Берлин, с особым акцентом немецкого языка ими могли быть только немцы. По этой причине их задания тщательно продумывались, чтобы избежать даже малейшего риска. Нельзя было допустить никакой компрометации. И агенты должны были быть «чистыми», то есть свободными от подозрений враждебного контроля. Кроме того, они выполняли задания в Восточном Берлине, где с начала 1960-х годов отлично работало MfS, научившееся перевербовывать западных агентов. БОБ не могла себе позволить содержать внутренних шпионов в то время, когда Восточный Берлин все более затруднял доступ с Запада.
Чтобы понять зависимость БОБ от этих агентов, надо знать, как их завербовали и как они работали. С течением времени БОБ создала централизованную секцию «вспомогательных операций», контролировавшую вербовку, обучение, руководство вспомогательными агентами. Эта работа не приносила ярких результатов, она не добивалась контрразведывательных прорывов и не выпускала волнующих докладов, которые заслуживали похвалы и помогали продвижению по службе. Поэтому часто эта работа поручалась младшим офицерам в их первой заморской командировке. Так как их немецкий язык, хоть и вполне приличный, был недостаточным для вербовки из числа ловких берлинцев агентов, готовых рискнуть свободой, посылая письмо из Восточного Берлина, некоторые вспомогательные агентурные сети работали через посредников, или главных агентов. Главные агенты — в большинстве коренные берлинцы — использовали свой круг друзей и родственников, чтобы подыскать подходящих агентов. Во многих случаях они обеспечивали последовательность и пользовались значительной независимостью, поскольку офицеры-связники, стоило им проявить способности, быстро переводились в другие отделы.
Учитывая сумасшедший темп работы в Берлине, необходимость в информации всегда превосходила агентурные возможности. Но когда встал вопрос о «чистом» курьере для Попова, такой был найден — пожилой берлинский пенсионер, получивший кличку Старик, у которого в Западном
Берлине жила племянница. Через своего друга он был представлен главному агенту, общительному берлинцу, известному многим офицерам БОБ как Фатсо и связанному с БОБ с начала 50-х годов. Фатсо имел маленькое дело в Западном Берлине, однако его главной заботой была вербовка вспомогательных агентов. Одни, как Старик, всегда жили в Восточном Берлине, другие сначала жили в советском секторе, а потом перебирались в Западный Берлин. Что и когда им предстояло делать — зависело от характера порученного дела и его продолжительности. В случае, если курьеру надо ехать к Попову в Шверин, у него должны быть настоящие документы гражданина ГДР, и он должен быть готов к поездкам — поэтому был выбран пенсионер. Старик держался очень естественно и работал как нельзя лучше.
