А вот когда дело дошло до территориальных претензий к самой Польше — Бек завел речь о «трупе»…
Однако вернемся к январским 1939-го переговорам главы польского МИД с руководством третьего рейха. После Гитлера его принял Риббентроп. Беседа с последним 6 января в Мюнхене прошла в том же ключе. В ходе полуторачасового разговора стороны обсудили «украинскую проблему». В частности, Риббентроп заверил Бека, что немцы заинтересованы «в советской части Украины лишь постольку, поскольку повсюду, где только можно, мы стараемся причинить русским вред точно так же, как они это делают в отношении нас». Но в целом Берлин рассматривает «украинский вопрос как привилегию Польши и во всех отношениях поддерживать Польшу при обсуждении этого вопроса».
Поинтересовался Риббентроп у Бека, не отказались ли поляки «от честолюбивых устремлений маршала Пилсудского в отношении Украины». На что Бек, «смеясь», ответил, что поляки «уже побывали в Киеве и что подобные замыслы, без сомнения, живы и сегодня».
Все славно. Вот только Данциг. «Единственная проблема», как отметил Бек, оказывающая «отрицательное влияние» на германо-польские отношения. Уж Бек и так и эдак «ломал голову над тем, как можно найти ее решение, но пока безрезультатно»[599]. Договорились, что в конце января 1939-го Риббентроп посетит Варшаву, и они с Беком еще раз обдумают весь комплекс вопросов в связи с возможным договором между Германией и Польшей.
Но и 26 января, когда Риббентроп прибыл в Варшаву, стороны не смогли продвинуться вперед. Бек заявил, что «Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю». Риббентроп обещал германскую поддержку, предложил «выступить против Советского Союза в пропагандистском плане», для чего Польше не мешало бы присоединиться «к антикоминтерновским державам». Бек сказал, что «этот вопрос он серьезно продумает».
А вот Данциг опять стал камнем преткновения. Хотя доводы Риббентропа он нашел резонными, но опять сослался на то, что «следует ожидать самого сильного политического сопротивления внутри страны, вследствие чего он не может оптимистически расценивать это дело». Опять обещал «серьезно обдумать» германское предложение[600].
Столь «решительный» и «отважный», когда дело касалось ограбления других стран, Бек впал в ступор в ситуации с Данцигом. Он всячески оттягивал момент принятия окончательного решения, не представляя себе, как преподнести польской общественности уступку Данцига.
Некоторые историки в Польше и поныне кусают локти из-за того, что не удалось договориться с Гитлером. Характерны в этом плане мысли, которые высказал в интервью польскому изданию Rzeczpospolita 28 сентября 2005 г. профессор Исторического института Варшавского университета Павел Вечоркевич, специалист по истории России и СССР, военной истории, а также новейшей истории Польши, автор многочисленных публикаций и книг, в частности «Кампания 1939 года» (2001), «Круг смерти. Чистка в Красной армии 1937–1939» (2001), «Политическая история Польши 1935–1945» (2005).
Вечоркевич уверен, что Беку следовало принять предложения Гитлера: «24 октября 1938 г. Германия в ходе переговоров Липского и Риббентропа представила Польше свои требования, которые я бы назвал скорее пакетом предложений, поскольку изначально они не были выдвинуты в ультимативном тоне. У них была цель крепко связать Польшу с политикой рейха. Принимая их, Речь Посполитая не понесла бы никакого значительного ущерба». «Гданьск не был тогда польским городом, а автострада через коридор была, о чем мало кто помнит, идеей нашей дипломатии, которая появилась в 30-х годах в качестве попытки нормализовать польско-германские отношения. Взамен за эти уступки Польше предложили пролонгацию пакта о ненападении и присоединения к Антикоминтерновскому пакту», — считает профессор Вечоркевич.
«Какую роль играла Польша в военных планах Адольфа Гитлера?» — интересуется журналист Rzeczpospolita.
Вечоркевич поясняет: «Ключевую. Вплоть до весны 1939 г. она являлась для него антибольшевистской преградой на случай войны с Францией, с нападения на которую он намеревался начать конфликт. После победы на Западе Польша должна была быть ценным и необычайно важным партнером в походе на Советский Союз. В последнем разговоре с Беком в Берхтесгадене Гитлер напрямую сказал, что каждая польская дивизия под Москвой — это одной немецкой дивизией меньше. Глава рейха предлагал нам тогда участие в разделе Европы».
И участие Польши в разделе Европы пану Вечоркевичу определенно по душе, а в союзе с Гитлером, уверен польский профессор, Польша нашла бы себе вполне достойное место: «Гитлер же никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность, накладывая лишь определенное ограничение во внешней политике. Наша зависимость от Германии, следовательно, была бы значительно меньшей, чем та зависимость от СССР, в которую мы попали после войны».
«А что могло бы быть, если бы Польша продолжила ту линию, которую проводила, вплоть до весны 1939 г.?»
«Мы могли бы найти место на стороне Рейха почти такое же, как Италия и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск», — рисует Вечоркевич картины несосостоявшегося прошлого, явно сожалея, что в реальности произошло иначе.
Само собой, тот «парад в Москве», который гипотетически могли принимать Гитлер и Рыдз-Смиглы, мог бы стать только следствием германо-польской агрессии. Но это нисколько не стесняет в рассуждениях современного польского историка. Нападение Польши на Россию в союзе с кем угодно, хотя бы и с Гитлером, для него представляется вполне естественным. Можно представить, какие настроения занимали умы польского истеблишмента в 30-е годы.
После описанных Вечоркевичем блестящих перспектив, которые сулил Польше совместный с Гитлером поход на восток, и журналист Rzeczpospolita засомневался в правильности решения встать на сторону антигитлеровской коалиции: «Перечеркнули ли окончательно британские гарантии, предоставленные нам в марте 1939 г., возможность польско-немецкого соглашения?».
Вечоркевич: «Да. Поскольку до этого момента поляки не хотели принимать немецкий пакет, но все еще переговоры оставались возможными. Геринг — большой сторонник союза с Речью Посполитой — сказал об этом прямо, что каплей, переполнившей чашу терпения Гитлера, стали именно английские гарантии. Сразу же после их принятия он отдал приказ разработать план войны с Польшей. Поэтому с этого момента, если он думал атаковать Запад, он должен был сначала ликвидировать находящуюся с ним в союзе Речь Посполитую»[601]…
Вплоть до середины марта 1939 г. существовала вероятность, что союз Германии и Польши сохранится. 14 марта советник полномочного представительства СССР в Германии Астахов запишет в дневнике: «Из Польши дует более неблагоприятный ветер. Есть сведения, что в верхушке Варшавы обострилась борьба сторонников двух противоположных внешнеполитических ориентаций. Одна группа стоит за усиление борьбы с вырастающей германской угрозой, не останавливаясь перед перспективой ухудшения отношений с Берлином, другая стоит за дальнейшее сближение с немцами, уступку „коридора“ в расчете получить компенсации в другом месте. В этой связи поляков не устраивает захват одной Литвы, но они считают необходимым прихватить и часть Латвии, обеспечив выход к морю через Либаву»[602].
Уничтожение Чехословакии, как уже отмечалось, в Варшаве приняли нейтрально-благожелательно. Сбылась польская мечта об общей границе с Венгрией, словацких автономистов Польша тоже давно поддерживала. Опять же «территориальное переустройство», затеянное Гитлером на остатках Чехословацкого государства, казалось, отвлечет внимание Германии от Данцига и «польского коридора», даст Варшаве некоторый выигрыш во времени. «С облегчением увидев, что тевтонский ветер дует в другую сторону, полковник Бек публично заявил в Варшаве, что его правительство полностью сочувствует чаяниям словаков», — опишет Черчилль польскую неадекватность[603].
Расчеты Бека на временную паузу не оправдались. Гитлер не сбавлял темпов на внешней арене. «Тевтонский ветер» в считанные дни смел Чехословакию и обрушил свой порыв на Польшу.
Все решилось 21 марта 1939-го. В тот день Берлин в ультимативной форме потребовал от Варшавы передать Германии Данциг и согласиться на прокладку экстерриториальной автострады и железной дороги через «польский коридор». Вызвав Липского, Риббентроп заявил ему о недовольстве Гитлера: «Фюрер всегда стремился к урегулированию взаимоотношений и к взаимопониманию с Польшей. И теперь он продолжает желать этого. Однако его все более удивляет позиция Польши»[604].
