В десятилетия изобилия, последовавшие за Второй мировой войной, работа, которую предлагала своим гражданам Америка, была по большей части скучной и монотонной, однако при этом работодатели, как правило, обеспечивали весьма достойные условия труда и работники чувствовали уверенность в завтрашнем дне. В то время были весьма популярны разговоры о том, что необходимость работать скоро отомрет или, по крайней мере, трансформируется в набор чисто управленческих надзорных функций, на выполнение которых у человека будет уходить лишь несколько часов в неделю. Впрочем, довольно скоро всем стало ясно, сколь утопичны подобные мечтания. Глобальная конкуренция, благодаря которой бедствующее население Азии и Южной Америки получило возможность на равных с гражданами развитых стран предлагать себя на рынке труда, вновь привела к ухудшению репутации наемной работы среди американцев. Система социальных гарантий рушится на глазах, и люди вновь вынуждены работать в не самых лучших условиях, не испытывая уверенности в будущем. Таким образом, на исходе XX века мы вновь столкнулись с глубокой неоднозначностью работы. Мы воспринимаем ее как один из важнейших элементов нашей жизни, но, занимаясь ею, мы вечно мечтаем о других занятиях.
Как же мы приходим к такому двойственному отношению к труду? И как молодежь в наше время осваивает необходимые умения и приучается к дисциплине, необходимой для выполнения взрослой работы? Эти вопросы никак нельзя назвать банальными. С каждым поколением понятие работы становится все более размытым и молодым людям все труднее понимать, какой рынок труда встретит их на пороге взросления и как следует готовиться к встрече с ним.
В прошлом, а кое-где и в настоящем — к примеру, в обществах охотников и рыболовов Аляски и Меланезии — мы можем наблюдать модель, бытующую во всем мире: дети сызмальства помогают родителям в их работе и постепенно достигают взрослой продуктивности. Эскимосский мальчик в двухлетнем возрасте получал игрушечный лук и тут же начинал учиться стрельбе. К четырем годам он должен был попадать в белую куропатку, к шести — в кролика, после чего для него приходило время учиться охоте на оленей и тюленей. Его сестра проходила такой же путь, помогая женщинам своего племени выделывать шкуры, готовить, шить и ухаживать за малышами. Ни у кого не возникало вопросов, чем предстоит заниматься тому или иному члену рода, когда он подрастет: выбора ни у кого не было, существовал лишь единственный путь к продуктивной взрослой жизни.
Когда около десяти тысяч лет назад аграрная революция способствовала развитию городов, зародилось и разделение труда. У молодежи появилась возможность выбора. Однако большинство все же повторяло родительский путь: еще несколько столетий назад это был преимущественно крестьянский труд. Лишь в XVI–XVII столетиях большие массы молодежи стали переселяться из деревни в город, чтобы попытать удачи в растущей городской экономике. По некоторым источникам, до 80 % девочек в странах Европы к 12 годам покидали родные сельские дома, а мальчики — в среднем двумя годами позже. Большинство рабочих мест, которые предлагались в Лондоне и Париже, были связаны, как говорят сегодня, со сферой обслуживания — это были места поденщиц, кучеров, швейцаров, прачек.
Сегодня ситуация значительно изменилась. В ходе недавнего исследования мы опросили репрезентативную группу американских подростков на предмет, кем бы они хотели работать, когда вырастут. Результаты вы можете увидеть в таблице 3. Она показывает, что большинство молодых американцев имеют завышенные ожидания в профессиональной сфере. 15 % опрошенных видят себя врачами или юристами: по данным национальной переписи 1990 года, это примерно в 15 раз выше реального количества врачей и юристов в обществе. Большинство из тех 244 подростков, которые пожелали стать профессиональными спортсменами, также будут разочарованы: они примерно в 500 раз переоценивают свои шансы. Дети представителей меньшинств, живущие в беднейших городских районах, смотрят на свою будущую карьеру с тем же оптимизмом, что и подростки из богатых пригородов, невзирая на то что уровень безработицы среди молодых афроамериканцев в некоторых городах США достигает 50 %.
Идеалистические представления об открывающихся карьерных возможностях становятся отчасти следствием быстрых изменений на рынке труда, однако не менее существенной причиной является отсутствие у молодежи доступа к достойным рабочим местам и реальной работе для взрослых. Вопреки ожиданиям подростки из состоятельных семей чаще работают во время учебы в старших классах, нежели бедные школьники, — хотя их не вынуждают к этому обстоятельства. Кроме того, дети, воспитанные в изобилии и уверенности в завтрашнем дне, чаще сталкиваются с реальными производительными задачами как в семье, так и в социальном окружении. Именно в благополучной среде мы можем встретить 15-летнего подростка, планирующего стать архитектором и научившегося делать чертежи в фирме своего родственника, помогавшего проектировать пристройку для соседского дома, проходившего практику в местной конструкторской компании, — хотя в обществе подобные возможности встречаются не так уж часто. При этом в городской школе в районе трущоб наиболее популярным неформальным советчиком по вопросам трудоустройства может оказаться школьный охранник, вербующий сообразительных парней в банды и пристраивающий симпатичных девчонок к так называемому «модельному бизнесу».
Результаты экспериментов по методике ESM свидетельствуют: молодежь довольно рано перенимает свойственное взрослым двойственное отношение к работе. В возрасте 10–11 лет дети уже усваивают модель, характерную для общества в целом. Если спросить подростков, какие из их занятий больше похожи на работу, а какие — на игру (в том числе «и то и другое» или «ни то ни другое»), шестиклассники практически всегда заявляют, что учеба — это «работа», а спортивные занятия — «игра». Интересно, что подростки, занимаясь делом, которое они сами считают «работой», обычно утверждают, что оно необходимо для будущего, требует полной концентрации и повышает самооценку, однако при этом чувствуют себя менее счастливыми и мотивированными. При этом, предаваясь, по их собственной оценке, «игре», подростки считают ее менее важной и не требующей концентрации, но они счастливы и мотивированы. То есть мы можем утверждать, что разница между необходимой, но неприятной работой и бессмысленной, но приятной игрой усваивается еще в детстве, пусть и не самом раннем. Подростки, учащиеся в старших классах, понимают ее еще отчетливее.
Таблица 3. О какой работе мечтают американские подростки?
Список десяти наиболее желанных будущих профессий составлен на основе опроса выборки, состоящей из 3891 американского подростка.
Источник: адаптировано из Bidwell, Csikszentmihalyi, Hedges and Schneider, 1997.
Когда подростки начинают работать, из своего первого трудового опыта они усваивают ту же модель восприятия. В США в старших классах работает почти девять из десяти подростков — гораздо больше, нежели в других технологически развитых странах, к примеру Германии или Японии, где возможностей для работы на неполный день значительно меньше, а родители к тому же предпочитают, чтобы дети учились, а не отвлекались на работу, бесполезную для дальнейшей карьеры. В ходе исследования мы обнаружили, что 57 % десятиклассников и 86 % двенадцатиклассников имеют оплачиваемую работу — как правило, они работают официантами в закусочных быстрого обслуживания, помогают торговцам или сидят с детьми. Говоря о своем состоянии во время работы, подростки отмечали резко возросшую самооценку. Кроме того, они считали свое дело важным и требующим значительной концентрации. Однако на работе они менее счастливы, чем обычно (хотя и счастливее, чем во время школьных занятий), и не считают свое времяпрепровождение увлекательным. Иными словами, такая двойственность складывается с самых первых шагов их трудовой жизни.
Однако работа — далеко не худший опыт, переживаемый подростками. Хуже всего они чувствуют себя, когда не заняты ни работой, ни игрой. В подобных случаях — во время домашних дел, пассивного отдыха, общения — их самооценка находится в самой низкой точке, они считают эти занятия не значимыми, уровень счастья и мотивации также ниже среднего. Тем не менее то, что подростки считают «и не работой, и не игрой», занимает 35 % их времени в течение дня. Некоторые, особенно дети родителей, не имеющих образования, утверждают, что тратят на подобные занятия до половины своего времени. Человек, который в ходе взросления воспринимал большую часть дня как не важную и не доставляющую радости, вряд ли в будущем сумеет наполнить свою жизнь смыслом.
Отношение, заложенное в детстве, продолжает влиять на наши переживания на работе в течение всей жизни. На рабочем месте люди в полную силу используют свои физические и умственные ресурсы, чувствуя при этом, что заняты важным делом, и гордятся собой, выполняя возложенные на них обязанности. Однако мотивация и настроение при этом у них ниже, чем дома. Несмотря на преимущества в оплате труда, престиж и свободу действий, менеджеры проявляют в работе немногим больше творчества и активности, нежели сотрудники канцелярий или рабочие на конвейере, при этом последние не чувствуют себя менее счастливыми и удовлетворенными, нежели первые.
