красотой неземной. Но взглядом с Агнессой боится встретиться, почему-то. И не потому, что Советник больно шибко застращал, а потому что вина гложет: обманщик он, цели корыстные имеет, планы дерзновенные — батюшкино поручение выполняет. Стало быть, не по-настоящему это всё. А с другой стороны — сердечко-то щемит чего-то! У Ивана внутри что-то такое огромное появилось, светлое, лучистое и не понять что это. Но когда на принцессу он смотрит — или надышаться никак не может, или совсем дышать забывает!
И слушает Иван себя, свой голос внутренний, который от Бога идёт.
«Что со мной такое?! Я как будто сам не свой, не настоящий стал! А может и наоборот — это раньше я был не совсем собою! А сейчас я и есть самый настоящий!»
И вслух добавил шёпотом нежным:
— Полюбил я тебя, Агнесса!
Самопожертвование следовало бы запретить законом — оно развращает тех, кому приносят жертву.
Оскар Уайльд
А что же наш Федот?!
А с Федотом туговато как-то. У него с первых вёрст всё наперекосяк пошло почему-то. То дорога кривая, то погода плохая.
— Да что ж всё так ужасно-то, а?! — ворчит Федот. Я ж стремлюсь к цели, а оно ж сопротивляется всё кругом! Как будто не пущает меня кто-то. Это по-любому Ивашка порчу на меня наслал, или его нянька престарелая! Завидуют!
Федот сидит на пне и размышляет. Конь ногу подвернул — раз, провизия испортилась на жаре — два, мозоль от седла натёр — пять!
Слуги рядом стоят, ждут, пока Его высочество приказ какой даст.
— Может, домой вернёмся? — спрашивает один.
— А может в город какой завернём, отдохнём, да провианту купим? — предлагает второй.
— А давайте в карты играть, чего просто так сидеть! — говорит третий.
— Я т-те поиграю!!! — злится Федот, — быстро все подскочили и ягод мне насобирали!!! Да покрупнее!
Слуги по окрестностям разбежались — землянику собирать, а Федот дальше размышляет:
«Да, а вот мне почему-то кажется, как ни странно, что ежели бы Ивашка рядом был, то мы бы давно ужо до моря-акияна добрались! А то и дальше. Так что ж энто ж получается?! Что Ивашка мозговитее меня? Он же дурак! Как так может быть? Так не бывает!»
Федот искренне таращит глаза и разводит руками, мол, непонятно ж ничего, парадокс!
«Значит истина народная права, что „Дураком на свете жить — ни о чём не тужить!“ — размышляет Федот, — а если я буду пытаться делать всё как Ивашка — вдруг мне попрёт?! Надо попробовать».
Гордыня конечно внутри Федота сразу заныла-запричитала: «Негоже старшему брату так унижаться, за дураком следовать!» «Я только попробую, ненадолго!» — уговаривает Гордыню Федот.
Встал он уверенно, улыбнулся, как Ивашка это любит делать, и кричит слугам:
— Эй, братцы, айда в путь-дорогу!
Слуги из кустов выходят, да не одни почему-то. С ними ещё с дюжину голодранцев-оборванцев.
Хотел было Федот грозно спросить: «Мол, вы кто такие, холопы?!» и тут же вспомнил, что решил он как Ивашка пожить немного.
— Здравствуйте, люди добрые, куда путь держите?! — улыбается он во все тридцать два.
— Мы к тебе идём, кабанчик! — так же весело отвечают незнакомцы, — али позабыл нас?! Второй раз ужо не убежишь! Пакуй его, ребята!
— Да Бог с вами, что я вам плохого сделал? — уже печальнее говорит Федот, — идите с миром!
А разбойники его уже в мешок засовывают.
Слуги Федотовы стоят рядом, репы чешут — не знают, как быть. Не драться же с такой оравой, не равны силы, да и неохота. Землянику собранную жуют и смотрят, ждут — что дальше будет.
Тут разбойники Федота по голове дубинкой слегка постукали и говорят:
— Скажи своим слугам, чтобы шли во дворец и выкуп у Царя Пантелеймона за тебя принесли! На энто же место через двенадцать дней! А ежели через двенадцать дней здесь не будет мешка золота с тебя весом — то мы тебя сделаем легче на целую голову!
И давай ржать как табун коней.
Мозг у Федота сразу аж распух от мыслей всяких. В первую очередь, стыд его пробил, перед батюшкой своим — такой же конфуз страшный получается: вместо подвигов ратных и яблочка молодильного — мешок золота выкупного! Вот позор-то! И тут Федот почему-то про Ивана подумал. А как бы братец поступил, если бы его разбойники схватили?! Знамо дело — выкрутился бы как-то! А может не надо к батюшке никого посылать, а?..
— Подведите ко мне слуг, — кричит из мешка Федот, — а сами отойдите, такое моё условие!
Слуги подошли ближе.
— Наклонитесь ко мне, — шепчет Федот своим людям, — вот что братцы, вы не во дворец возвращайтесь, а неситесь что есть мочи прямиком в царство царя Банифация! Там отыщите брата моего и передайте, что, мол, Федот геройски попал в полон к супостатам количеством несметным! Пусть, мол, выручает брата! А не то батюшка без яблочка останется! Всё, ступайте! Токма Царь наш батюшка ничего не должен знать!
И кричит Федот разбойничкам:
— Всё в порядке, будет вам мешок золота!
* * *
Иван коня царского во дворе обхаживал: гриву расчёсывал, щёткой поглаживал щетинку его лоснящуюся. Гладит коня, по крупу похлопывает и как обычно песню какую-то мычит. Он счастлив как всегда, в любом месте и в любое время. Просто так.
И тут кто-то ладонями сзади глаза ему закрыл.
В то же мгновение Иван понял — чьи это ладошки: такими они были мягкими, нежными и пахли как лепестки молодого жасмина.
— Ваше высочество! — пробормотал он рассеянно.
— Ага! — подпрыгнула на месте принцесса, — только почему так важно? Можно просто Агнесса!
Иван обернулся к ней, убрал руку с конской щёткой за спину и глупо улыбнулся.
— Прошу прощения у Вашего высочества за вчерашние выходки мои дерзкие, обещаю, что это боле не повторится!
— Что — не повторится? — изумлённо и капризно спрашивает Агнесса.
— Ну, это…
— Мы просто танцевали! Не так ли? Никому в нашем царстве-государстве не запрещено танцевать с Принцессой! Понятно? — Агнесса легонько дотронулась указательным пальчиком до кончика носа Ивана и добавила: — тем более, если она сама этого желает!
— Понятно! — ответил Иван, — но получилось у него это как-то печально. Несмотря на то, что он также продолжал глупо улыбаться.
— Так, — категорично вдруг посерьёзнела Принцесса, — вот что, с сегодняшнего дня, мой подданный Иван, я назначаю тебя первым танцевальным партнёром Её высочества!
— Я… это… Я — кучер Его величества, если Вы успели заметить, Ваше Высочество! — неуверенно сказал Иван.
— Хм! Ты будешь
