что все знали: я чертовски хорошо с этим справляюсь –
потому что очень внимательно отношусь к деталям. Я всегда давала волю гневу за пределами кабинета босса, но на сей раз гнев захлестнул меня, как цунами, и я не смогла сдержаться.
– Я больше не могу этого терпеть! – рявкнула я. (Хотя я знала, что он презирает слезы, но сдержать несколько слезинок мне не удалось.) – Что бы я ни делала, все не так. Вы оскорбляете меня и принимаете мою работу как должное. Все видят, что вы меня просто ненавидите. Многие говорили, что жалеют меня – именно из-за вашего отношения. Представляете, насколько это унизительно? Как унизительно, когда тебя жалеют все вокруг? Я устала от этого. Мне больше это не нужно. Я ухожу.
– Эй, эй, успокойся, – начальник откинулся на спинку кресла. Теперь уже он начал нервничать. – О ненависти речи не идет… Если у тебя сложилось такое впечатление… Извини! Мне жаль, что тебе так показалось… Просто… Мне трудно доверять тебе, потому что… Я готов признать, что, возможно, я… Ну… Может быть, такое впечатление у меня сложилось после твоего первого появления… Ты так старалась, когда появилась у нас… И с самой первой минуты ты была такой… непохожей… на остальных…
– Почему вы относитесь к другим продюсерам лучше, чем ко мне? – в лоб спросила я.
Он ответил мгновенно.
– Потому что они – прекрасные репортеры.
Я отшатнулась. Ярость пересилила, и мне удалось сдержать слезы.
– Не представляю, как можно продолжать работать с человеком, который меня не уважает, – происзнесла я. – Извините, но я ухожу.
Я вернулась в офис и осмотрелась. Сколько барахла. Витамины, батончики, одежда, обогреватели, одеяла – работа действительно была для меня вторым домом. Я начала сваливать все в большую коробку. Хотя было всего два часа дня, я отвезла вещи домой и легла в постель. «Непохожая». Я отличалась от остальных. Что это означало? Какой я должна была быть?
Вечером мне позвонил другой начальник и стал упрашивать вернуться. Он сказал, что мой непосредственный руководитель согласился вести себя приличнее и готов извиниться. Я талантливый и ценный работник – он же просто недотепа. Пожалуйста, дайте нам еще один шанс! В результате я вышла в офис на следующий день. И через день тоже. Но каждый вечер я разбирала ящики стола, складывала вещи в сумочку, постепенно опустошая кабинет – одна губная помада за другой.
В середине февраля я заставила себя пойти на очередной корпоратив и большую часть времени провела, стоя в углу и слушая других. Все было, как обычно: позвякивающие бокалы, яркие улыбки, сливочно-желтое сияние радости, излучаемое баром. Разъединенность ощущалась почти физически. Может быть, кого‑то и злило состояние окружающего мира, но в реальной жизни люди с удовольствием смеялись над телевизионными шоу. В соцсетях они показывали, как пекут кексы. Они не забывали перезванивать людям. Все жили… вполне нормальной жизнью. Если я тоже обладала тем же средством от тревожности и депрессии, как и все остальные, то почему только я одна рыдала в метро каждое утро? Почему я никак не могу стать такой же, как все? Почему ужас преследует меня, оставляя разрушительный след повсюду, куда бы я ни пошла?
28 февраля я получила ответ на все эти вопросы – я позвонила Саманте, и у нас состоялся сеанс психотерапии.
– Хотите знать свой диагноз? – радостно спросила Саманта.
Лицо ее сияло на моем мониторе, как полная луна. И когда она сказала «комплексное ПТСР», тон ее был настолько обычным, что я просто пожала плечами – ну, хорошо. Если бы это было важно, она не стала бы ждать восемь лет? Насколько все плохо?
После нашего сеанса я полезла в интернет. Изучила страницу на Wikipedia, заглянула на сайт организации ветеранов. Я изучила все симптомы. Людям с комплексным ПТСР трудно сохранять работу и поддерживать личные отношения. У них невыносимый характер. Они во всем видят угрозу. Они агрессивны, часто становятся алкоголиками и наркоманами. Склонны к насилию, импульсивны и непредсказуемы.
Большинство симптомов были мне хорошо знакомы. Но один напугал меня больше всего: пациенты с комплексным ПТСР всю жизнь проводят в «неустанных поисках спасителя». Откуда они об этом знают? Но в Wikipedia это было написано черным по белому. Каждый раз, когда я встречала нового человека, который казался мне разумным, стабильным и добрым, я начинала думать, что у него может быть ответ на мои вопросы. Что он может стать моим лучшим другом, который сумеет наконец‑то взломать код, что с ним я почувствую себя любимой. Я всегда думала, что эта странная особенность свойственна исключительно мне. А оказывается, это просто медицинский симптом.
Определения симптомов более всего напоминали обвинения. Ученые и врачи вполне могли бы написать: «Люди с комплексным ПТСР – ужасные люди!»
«Хорошо, но теперь ты это знаешь, – успокаивала я себя. – Знание – сила. Теперь ты можешь все исправить. Исцеление всегда начинается с диагноза».
Но и умирание тоже. О боже!
Пальцы мои летали над клавиатурой: «Подлинная история» + «комплексное ПТСР». «Я найду реальную историю, – думала я. – Я ж каждый день ищу подобные истории».
«Знаменитости с комплексным ПТСР». Я хотела знать, что я не одинока. «Я исцелилась от комплексного ПТСР». Мне нужно было знать, что исцеление возможно. «Комплексное ПТСР» + «теперь счастлива». Я хотела найти женщин, подобных мне, которым удается сохранять работу, готовить еду, не срываться на своих детей, брать из приюта старых собак с недержанием, иметь хороший мужей и подписку на женские журналы. Я хотела найти женщин, которые пережили катастрофу и стали бескорыстными людьми, заслуживающими любви.
Но найти знаменитостей с комплексным ПТСР мне не удалось. Их просто не было. В интернете писали, что у Барбры Стрейзанд случилось ПТСР, когда она на концерте забыла слова песни. Поиск «реальных историй» тоже ничего не дал. Я нашла массу жалоб от тех, кто страдал комплексным ПТСР. Все они просили решений своей проблемы. На запрос «я исцелилась от комплексного ПТСР» выпало лишь два результата. Одна ссылка не работала, а другая привела на странный блог, посвященный старинной поэзии.
Конечно, все это не вдохновляло. С этим с трудом можно было выжить. Но это не путь к успеху.
Я съежилась в кресле в приглушенно-оранжевом свете своего кабинета. Как эти симптомы уже проявились в моей жизни? Я погрузилась в воспоминания и принялась перебирать их одно за другим в контексте собственной ущербности. Я поругалась с начальником. Постоянно говорила о своих проблемах на вечеринках. Постоянно заходила к коллегам.
