Центральный момент более ранних теорий можно кратко выразить фразой: «души бесполы». В исследованиях отношений между мужчинами и женщинами вывод всегда был один и тот же: женское и мужское считали качествами, определяемыми степенью развитости интеллекта или психическими особенностями. Психические различия между мужчинами и женщин нами объяснялись единственно разницей в воспитании, что отражалось на социальной роли мужчин и женщин.
Сходство в положении полов диктовало политические требования эмансипации женщины, сыгравшие важную роль в эпоху буржуазной революции. Теория, гласящая, что мужчина и женщина равны, создала базу для выдвижения требования политического, социального и интеллектуального равенства женщины. В буржуазном обществе подобное равенство означало, что женщина по самой своей сути была таким же человеком, что и мужчина. Следовательно, эмансипация не оз начала предоставления женщине свободы для развития ее специфических качеств и способностей. Напротив, ее освободили для того, чтобы она стала буржуазным человеком.
По мере развития реакционной политики произошло изменение в теории отношений между полами и «природы» мужчины и женщины. В 1793 году в Париже закрыли женские клубы. Теория значительной физической идентичности заместила понятие о фундаментальном и неизменном «естественном» различии между полами.
Поздние романтики разработали концепцию уже фундаментального различия между мужским и женским началом, ссылаясь на исторические, социологические, лингвистические, мифологические и физиологические характеристики. В противоположность немецкому идеализму и раннему Романтизму, кажется, изменилось само понятие «женщина». Если раньше под словом «женщина» имелись в виду ее качества как любовницы, а союз с ней давал чувство подлинной «гуманности», то позднее оно все более и более стало означать «мать», а союз с ней – возвращение к «природе» и гармоничной жизни.
В эпоху Просвещения отрицались различия в психике полов, а понятие человека было приравнено к понятию буржуазного мужчины. Как только буржуазное общество укрепило свои достижения и отступило с прогрессивных позиций, оно перестало нуждаться в понятии равенства полов. Теперь потребовалась теория, обосновывающая естественные различия между полами, чтобы иметь теоретический повод для признания социального неравенства мужчин и женщин. По мере того как новая теория все прочнее утверждалась, прекрасные слова о достоинстве женщины и тому подобные просто служили удержанию женщины в зависимом положении в качестве служанки мужчины.
Далее я постараюсь пояснить, почему и как классовое общество озабочено укреплением роли мужчины в семье. Но уже и сейчас ясно, что любая теория, обосновывающая идею универсальной важности половых различий, будет в очень большой мере импонировать защитникам мужского иерархического правления. Это одна из самых главных причин, по которой Бахофен завоевал симпатии консервативного лагеря. Но следует заметить, что сам Бахофен во многом предвосхитил возможность реакционной интерпретации своей теории, исследуя принципиальные различия между полами и в то же время показывая ранние социальные и культурные структуры, в которых были очевидны превосходство и авторитет женщины.
Одна из существенных черт концепции романтиков состоит в том, что они не рассматривали различие между полами как исторически и социально изменяющееся; они считали, что это биологический неизменный факт. Среди них были те, кто считал, что характер буржуазной женщины – это выражение ее «сущности». Другие исходили из различий в поведении мужчины и женщины при половом акте. Фихте, например, считал, что именно из этого исходит отличие женщин.
Поздние романтики, приравнявшие понятие «женщина» понятию «мать», тоже ушли от объяснения неясных моментов в своей концепции. Их эмпирические исследования исторического и биологического материнства чрезвычайно углубили концепцию матери. Сам Бахофен, не избегая некоторого натурализма в дискуссии о различиях между полами, тоже приходит к важным новым прозрениям. Одно из них состоит в том, что природа женщины сложилась в результате ее реальной «практики» в жизни – из необходимости заботы о беспомощном малыше, обусловленной ее биологическим положением.
Этот факт, наряду с несколькими другими, уже упомянутыми, наталкивает на мысль, что Бахофен вряд ли был романтиком, в чем нас стали бы уверять Клагес и Бёймлер. Как мы увидим, «благословенное» матриархальное общество Бахофена обладает многими чертами, демонстрирующими близкое родство с социализмом. Например, забота о материальном благополучии человека представлена как одна из центральных идей матриархального общества. Также в других моментах действительность матриархального общества, как ее описал Бахофен, близка идеалам и целям социализма и прямо противоположна целям романтиков и реакционеров.
Согласно Бахофену, матриархальное общество было первичной демократией, при которой материнская любовь и сострадание – доминирующие моральные принципы, когда причинение увечья собрату – тяжелейший грех и когда частная собственность не разъединяла людей. Как пишет Келлес-Крауз[80], Бахофен характеризует матриархальное общество, обращаясь к ста рой легенде о пышном фруктовом дереве и волшебном ручье – они высохли, когда человек превратил их в частную собственность.
Бахофен не раз проявляет себя как мыслитель-диалектик. Философия Бахофена во многих отношениях близка философии Гегеля. Он пишет: «Переход от материнской концепции человечества к отцовской был самым важным поворотным пунктом в истории отношений между полами… В акценте на отцовстве мы видим освобождение человеческого духа от природных феноменов; отцовство обеспечивает подъем человеческого существования над законами телесной жизни»[81].
Для Бахофена высшая цель человеческого предназначения – это «подъем земного существования до чистоты божественного отцовского принципа»[82]. Он видит победу отцовского духовного принципа над материнским материальным принципом, исторически реализованную в победе Рима над Востоком, особенно над Карфагеном и Иерусалимом: «Именно римская мысль побудила народы следовать законам европейцев. А мысль была такова: только свободное проявление духа, а не какой бы то ни было физический закон, определяет судьбу народов»[83].
Существует явное острое противоречие между Бахофеном, восхищающимся гинекократической демократией, и Бахофеном-аристократом, выступающим против политической эмансипации женщины и заявляющим: «В силу обстоятельств демократия всегда прокладывает путь тирании; мой идеал – республиканское правление, не большинства, а лучших граждан»[84]. Это противоречие возникает в нескольких различных планах. В философском плане – это верующий-протестант и идеалист – против романтика; философ-диалектик – против метафизика-натуралиста. В социальном и политическом плане – это антидемократ против почитателя коммунистически-демократической социальной структуры. В моральном плане – это защитник протестантско-буржуазной морали против защитника общества с сексуальной свободой вместо моногамного брака.
В отличие от Клагеса и Бёймлера Бахофен пытается гармонизировать эти противоречия. Тот факт, что он позволяет им существовать, служит одной из причин, по которой он завоевал такое одобрение среди тех социалистов, которые стремились не к реформе, а к полному изменению социальной и материальной структуры общества.
То, что Бахофен не сгладил противоречия и почти не пытался скрывать их, можно объяснить физиологическими и экономическими условиями его личного существования. Его человеческие качества и высокий интеллектуальный уровень определили его предпочтение, отдаваемое матриархату: оно происходит из его чрезвычайной привязанности к собственной матери – после ее смерти он не женился до сорока лет. Полученные им в наследство десять миллионов долларов позволили ему быть независимым в отношении буржуазных идеалов, противоречащих естественным ценностям матриархата. С другой стороны, этот аристократ из Базеля был столь глубоко укоренен в своей крепкой патриархальной традиционности, что он никак не мог отказаться от традиционных буржуазно-протестантских идеалов. Неоромантики, такие как Шулер, Клагес и Бёймлер, признавали только такого Бахофена, который выдвигал идею иррационализма, подчинения природе и главенство естественных ценностей, основанных на кровных узах и земельных связях. Они разрешили противоречивость теории Бахофена, приняв ее одностороннюю интерпретацию {9}.
Социалисты, признавая «мистическую» сторону теории Бахофена, одобряли главным образом ту часть его работы, где проявляется его опыт этнолога и психолога, то есть его научный интерес к истории науки.
