Фрейд обращает наше внимание на тот факт, что неврозы, по крайней мере, для женщин, если придерживаться буквы данной статьи, нарушают "способность любить", безотносительно к тому, знает об этом или нет "ревнивый отец или муж" (161). Однако аналитик знает, что если препятствующая анализу вследствие невротического процесса влюбленность выражается и анализируется, это содействует выздоровлению пациентки. Опять подчеркивается связь между любовью и знанием, показанная в анализе маленького Ганса (Фрейд, 1909). Однако на самом деле все гораздо сложнее. Если в реальной жизни невроз мешает способности к любви, в лечении любовь мешает способности к специфической форме знания, называемой инсайтом.
"Вспышка страстного требования любви" является работой сопротивления. Пациентка лишается своей сообразительности, своего принятия объяснений, своего понимания, своего интеллекта, своего ин-сайта. Она "вся как будто ушла в свою влюбленность". Страсть вытеснила вспоминание. Под угрозой находится даже продолжение лечения. Существенно важная двойственность ясно выражает этот парадокс: любовь является мотором аналитического излечения, а также главным препятствием к нему. Давайте предположим, что процесс анализа развивался, так сказать, нормально. Вдруг "вся сцена совершенно меняется, как будто бы игра сменилась ворвавшейся внезапно действительностью". Как нам следует понимать эту явную инверсию логики аргументации? Давайте оставаться ближе к тексту, где появление любви в переносе посреди анализа описывается как обладающее качеством действительности, посягающей на иллюзорность данного процесса. Перенос, сравниваемый в другом месте с игровой площадкой, на которой разрешено навязчивое влечение пациентки к повторению, сравнивается теперь — по крайней мере, по своим воздействиям — с тем, что кладет конец театральной постановке. Мы можем предположить, что во время тех фаз анализа, в которых любовь в переносе выходит на первый план, субъект анализа, который говорит, и тот субъект, о котором "она" говорит, по-видимому, становятся одним и тем же. Между ними нет пространственного зазора. То пространство, на котором анализ возможен, сузилось. Но то, что возникает, не является действительностью. Другой субъект занимает теперь центр сцены, тот, кому пациентка активно адресует свои пассивные желания: аналитик.
Таким образом, мы переходим от любви к переносу. Или, еще более точно, здесь мы имеем дело с комбинированной концепцией любви в переносе. Фрейд (1914b, 154) говорил о новом iibertragungsbedeutung (трансферентном смысле), который аналитик придает симптомам пациентки. Таким образом, болезни приписывается трансферентный смысл. Но то, что в его статье 1914 года является герменевтическим предложением, техническим советом аналитику, имеет качество реального с точки зрения пациентки. Чувство пациентки столь интенсивно, что может привести аналитика к ошибке. Он может посчитать любовь в переносе чистой и простой любовью. Следовательно, она может иметь для него качество реальности. По-видимому, есть только один выход из этой головоломки. Аналитик должен вести анализ вдоль срединного курса: между сциллой отстраненного искусства толкования (герменевтики) и Харибдой аналитического "реализма". Лишь тогда виртуальность переноса будет "порождать промежуточную область между болезнью и реальной жизнью, через которую осуществляется переход от одного к другому" (Фрейд, 1914b).
Интерпретация любви в переносе должна, таким образом, быть направлена к восстановлению пространства между пациенткой и ее рассказом. Это больше, чем работа над сопротивлением. Приходится восстанавливать аналитическое пространство. Для успеха в этом деле необходимо восстановить понимание замещающей роли аналитика для анализанта, являющегося субъектом анализа. Лишь когда он или она находится вне центра психической жизни пациента, аналитик в состоянии придать симптомам невроза новый "трансферентный смысл", на который косвенно указывал Фрейд в работе 1914 года. Интерпретация переноса может содействовать инсайту пациента в глубь его специфической индивидуальности в выражении его способности любить (Фрейд, 1912а).
Использование выше местоимения мужского рода может привести нас к пониманию кое-чего относительно "тайного" континента женской сексуальности. Местоимение "его" принадлежит статье "О динамике переноса". Здесь оно применимо к индивидам как мужского, так и женского пола. Нет необходимости повторять, что та работа, рассмотрению "подстрочного примечания" в которой посвящена эта статья, рассматривает лечение пациентки мужчиной-аналитиком, который к тому же является врачом. Тогда неудивительно, что пациентка заключена в экстремальное положение чистого требования и изображена как молящее о любви создание. Здесь прорабатываются первые слабые представления о еще нуждающихся в исследовании аспектах примитивной оральности, которые являются нарциссическими поглощенностями. Тогда, чтобы "убедиться в своей неотразимости" [давайте обратим внимание на непереходность этой формулировки], пациентка попытается "подорвать авторитет врача, понизив его до положения возлюбленного" {"Заметки о любви в переносе", 163). Эхо библейского "грехопадения" сильно звучит на протяжении всего' параграфа, посвященного этой теме: вечная Ева искушает Адама в райском саду. Сказать это в наши дни действительно легко. Когда мы сделались чувствительными к вопросам пола, социокультурная матрица таких выражений, как "животная часть ее Собственного Я", "доминирование" (Herrschaft), "покорение", "женщины с элементарной страстностью" или "вся ненависть отвергнутой женщины", становится вполне очевидной.
Тем не менее, если мы преступим границы как буквального понимания текста, так и обстоятельств, определенных эпохой, в которую он был написан, станет возможным следовать за тонко очерченными линиями формы, которая станет более ясно прорисованной в последующих работах Фрейда. Если "образ отца" представляется в некотором смысле "соответствующим реальным отношениям субъекта излечения к своему врачу" (Фрейд, 1912а), он также подчеркивает символическое измерение: то, которое определяет формулировку эдипова комплекса. Объектом желания пациентки не является аналитик. Это даже не желание быть пассивным объектом любви аналитика. Оно, скорее, является желанием обладать, без какого-либо посредничества, символической репрезентацией любви и знания, насыщения и завершенности — другими словами, отменить эти отличия секса, пола и размножения, основанные на успешном эдипальном решении.
В известном смысле, по крайней мере, часть "тайны" женской сексуальности лежит в воззрениях наблюдателя. В прошедшие несколько лет та социальная ткань, на основе которой насаждалась мужская гегемония, была пропитана феминистскими представлениями. Это означало изменения в самовосприятии обоих полов. Даже bilrgerliche Moral, возможно, изменилась, а возможно, и нет. Тем не менее, что для нас действительно важно, сейчас в такой же большой степени, как и тогда, когда была написана данная статья, так это, с одной стороны, "заменить моральное эмбарго соображениями аналитической техники", а, с другой стороны, придерживаться "этической ценности" психоаналитического лечения, которое "зиждется на правде" (164). Ни технические, ни этические соображения не позволяют нам отклоняться от правды. А та основополагающая истина, которой мы научились из нашей практики, состоит в том, что все, что мы можем предложить пациентке помимо той правды, которую мы охватываем в наших интерпретациях, является лишь суррогатом, "так как вследствие своего состояния, пока не устранены вытеснения, больные не способны получить настоящее удовлетворение" (165). Это означает, что те аспекты правды, которые сообщаются пациентке через наши интерпретации, направлены на устранение результатов вытеснения. Чтобы остаться верным духу этой статьи, надо добавить, что это в особенности касается тех вытеснений, которые образуют невроз и препятствуют способности к любви.
Теперь, как и тогда, когда была написана данная статья, аналитикам приходится "вести борьбу по трем направлениям" (170). Против тех сил, которые объединяются для того, чтобы выбить нас из нашей аналитической установки, существенно важен тщательный контроль контрпереноса. Против тех оппонентов, которые, размахивая пуританскими флагами традиционной морали, пытаются воспрепятствовать прояснению и передаче обоснованного знания относительно сексуальности — будь она детской или взрослой, женской или мужской — нам следует приобретать большее понимание, не только по поводу самой сексуальности, но также по поводу условий самого нашего понимания. А против редукционистских взглядов тех, кто стремится к быстрым результатам через краткосрочные терапии, мы должны приобретать большее понимание тех условий, которые позволяют происходить инсайту.
