Стишок можно продолжить уборкой-игрой: поднимаем и называем вещь за вещью; в середине остановимся, закроем глаза, вспоминаем, что уже убрали, что осталось.
Придумывать свои тексты, разумеется, необходимости нет. Можно, например, просто подобрать загадки, в которых трудные формы встречаются:
По веткам СКАЧЕТ,
Орех найдёт – ПРЯЧЕТ…
(Наши дети какое-то время говорили «скакает», «прятает».) Главное, чтобы текст с правильной формой запоминался надолго.
Играя, получается позаниматься подольше. А если устали – отдохнём с помощью несложных упражнений. Хороша «Шапочка для мыслей» (потянуть особым способом себя за ушки). Или более сложное «Глупый – умный» (указательный палец левой руки приложить ко лбу, правую щёку надуть, нажать на неё указательным пальцем правой руки; теперь можно выпустить воздух! А потом поменять положение рук…). Или «Цапля» со стишком:
Очень трудно так стоять,
ножку на пол не пускать.
И не падать, не качаться,
за соседа не держаться.
Это вообще-то кинесиологические упражнения. Вопрос, действительно ли они помогают восстановить баланс левого и правого полушарий, можно оставить открытым. Во всяком случае, они учат сосредоточиваться и координировать действия. И – нравятся детям…
Сейчас видно: в общем-то, ничего особенного изобретать не пришлось, решение лежало на поверхности. Но это теперь, задним числом, так кажется – а когда-то мы бились в закрытую дверь Алекова «не хо́чу», блуждали в поисках выхода. И если что-то нашли – то благодаря наблюдениям над характерами наших детей. Можно и так сказать: любовью движимые…
Многоязычное воспитание – задача не из лёгких. Большинство родителей не минуют проблем и забот, связанных с языком (языками) детей. В минуту слабости думается и такое: может быть, разумнее «ускромнить» притязания – и воспитывать ребёнка до поры до времени (до какой поры и до какого времени?) одноязычным?.. В минуту силы – настрой конструктивнее: что можем сделать, как можем помочь мы, родители?..
Довольно большой отрезок нашей жизни оказался заполнен сомнениями. Он начался, когда детям исполнилось два с половиной года, и продолжался около двух лет; лишь потом тревоги стали постепенно отступать, отпускать…
Нам отказаться от многоязычия показалось всё же немыслимо: каждому из нас, как вы помните, важна была полная свобода в языке, то есть – шанс полного взаимопонимания, полной близости с детьми. Мы выстояли – и в какой-то момент начали пожинать не только горькие, но и сладкие плоды детского многоязычия.
Сомневаться при этом не перестали, но начали несколько по-иному формулировать вопросы: в какой пропорции соединяются «позитив» и «негатив»? Оправдывает ли результат неизбежные в большинстве случаев трудности (а может быть, и потери?)?..
Для родителей (да и для посторонних наблюдателей) ребёнок, растущий многоязычным и «мультикультурным», – нечто особенное. Но как оценивать эту особенность? Отделить зёрна от плевел нелегко.
Как повлияла среда трёх языков, трёх культур на детей? на их язык? на их восприятие и поведение, интеллектуальное и бытовое? Удалось ли «мирное сосуществование» трёх языков, трёх культурных традиций? Не переносят ли дети навыки, полученные в одном культурном пространстве, в другие? И не воспринимаются ли они внутри какой-либо из культур чужаками (даже если «чужое» неуловимо, трудноопределимо)? Или дети оказываются способны меняться так, что постороннему наблюдателю начинает казаться: это не одна личность, а совершенно разные? но как проявляются при этом твёрдые пристрастия, своя линия поведения? да и есть ли у такой «переменчивой» личности какой-то «стержень»?
Думать над этими вопросами трудно. Но попробовать можно.
Сильный язык? Слабые языки?
Какой язык у наших детей доминирует? Можно ли сказать, что у них есть сильный язык?
Задним числом ответить на этот вопрос не так просто. Если сравнить наши языки со спортсменами, в обратной перспективе видно, что бежали они всегда «кучно», голова к голове…
Русский и английский вплоть до садика развивались без явного перевеса сил. Таблица вхождения в язык содержит чуть больше русских слов (несмотря на то, что они длиннее и труднее), зато первые (двусоставные) предложения – почти без исключений английские…
Через несколько месяцев после посещения садика мы всё ещё спорили о том, русский или английский доминирует в речи наших сына и дочери; немецкий, их третий язык, дома слабо давал о себе знать. Однако благодаря садику немецкий развивался быстро (у Алека – после того, как он одолел период молчания) – и к трёхлетию детей стал языком их общения. Более того: к этому времени мы вдруг заметили, что дети говорят по-немецки более связно и бегло… С нами они продолжали говорить на наших языках, ярко выраженной «фазы отказа» (речь об отказе говорить на «языках меньшинств») мы не пережили. И всё же отныне мы начали бояться доминирования немецкого – в ущерб нашим родным языкам.
Дисбаланс языков кажется неизбежным. Если в садике и школе проходит большая часть жизни ребёнка, если в основном там он получает знания о мире, не удивительно, что в других языках ребёнку скоро будет не хватать словарного запаса. Кроме того, язык детского сада и школы, вроде бы, должен быть правильнее.
Вот только… изобилие заимствований в немецком наших детей (точнее, в их разговорах друг с другом на немецком) и его грамматическое несовершенство всё же мешают объявить его «сильным»!
К тому же, я подозреваю, немецкий наших детей не так богат и детален, как их русский или английский (во всяком случае, пассивные русский и английский). В какой-то момент я отметила, что в садике наши малыши осваивают главным образом житейски необходимые готовые блоки («Hast du gehört?», «Mach das nicht» – 3+1; к 6 годам их количество, понятно, увеличилось). В русском же и английском, благодаря чтению, дети открыты литературному языку, понимают его, знают слова и выражения, неожиданные для их возраста (а иногда и не всем взрослым известные). Садик же окно в мир немецкой детской литературы нам, к сожалению, не открыл: в садике на полочке, как я уже писала, стоят переводные «кинорассказы» и «киноповести» на основе диснеевских мультфильмов…
Как объяснить неожиданную слабость языка окружения?
Кажется, дело в том, что в немецком садике с детьми не «занимаются» так, как этого ожидают, скажем, русские родители. Даже если воспитатели молоды, полны сил, любят свою работу и в состоянии найти общий язык с детьми.
Для сравнения: в «русских» садиках Берлина (где русский в воспитательном процессе присутствует, а то и преобладает) на стенах висят расписания занятий с перечнем тем, какие дети «проходят» в тот или иной день. Регулярно устраиваются утренники с концертами: садики усердно демонстрируют развитие умений ребёнка и прежде всего его речи. В немецких садиках на первом плане, скорее, всё-таки художественное воспитание (музыка, рисование), да ещё (и далеко не в последнюю очередь!) умение мастерить…
Не стала бы утверждать, что сравнение не в пользу немецкой системы. Немецкие малыши, что называется, разносторонне развиты. Знания об окружающем мире и даже основы грамоты они всё равно получат дома (если не от родителей, так из телевизора или компьютерных игр).
От того, что нет целенаправленного развития немецкого языка, страдают разве что дети иммигрантов: их немецкий оказывается почти заброшен, даже если такие дети не обойдены вниманием воспитателя: тот ведь настроен в первую очередь работать с группой – играть с детьми, учить вести себя, разрешать конфликты… Не в этом ли объяснение грамматической слабости Алекова немецкого языка, при всей его фонетической мощи и способности оказывать влияние на «родные» языки?
Дети иностранцев, похоже, обречены на специальные занятия с логопедами и другими специалистами по развитию речи.
Обычно доминирование какого-либо языка у детей с иностранными корнями очевидно. В одноязычных иммигрантских семьях дети поначалу говорят лучше на родном языке – и медленнее, с ошибками по-немецки (в русскоязычных семьях, во всяком случае, это так). Садик постепенно выравнивает баланс. Школа нередко переворачивает исходную ситуацию (ребёнок готов перейти на немецкий), правда, в определённых границах. И на особый лад.
Явление языковой асимметрии у школьника из одноязычной семьи хорошо известно и получило название функционального разделения языков. Языку среды недостаёт теплоты, поэтому ребёнку трудно выразить тонкости переживаний, разобраться в отношениях с другими людьми. На семейном же языке трудно обсуждать информацию о мире.
