16
С точки зрения психологии мы должны отличать в индивиде черты, типичные для общества в целом, от черт, типичных для его класса. Но поскольку психическая структура всего общества отпечатана на отдельных классах в определенных базовых чертах, специфические классовые черты, несмотря на всю их важность, имеют вторичное значение по сравнению с чертами всего общества. Действительно, одной из характерных черт классового общества, скрываемой идеологами, является противопоставление относительной однородности психической структуры разных классов и их конфликтующих экономических интересов. Чем больше экономический раскол общества, чем более слабеет доминирующая и связующая сила правящего класса, тем сильнее становятся различия в психической структуре различных классов.
В «Будущем одной иллюзии» (1927) Фрейд смягчил свою позицию, которая пренебрегала социальной действительностью и ее изменениями. Признавая значение экономических условий, он переходит от точки зрения индивидуальной психологии к социально-психологическому рассмотрению вопроса, почему религия социально возможна и необходима. По его словам, религия была необходима, пока человечество нуждалось в религиозных иллюзиях для компенсации беспомощности (то есть низкой степени производства) перед лицом природы. С ростом технологии и сопутствующей зрелостью человечества религия стала лишней и вредной иллюзией. В книге Фрейда не рассматриваются все социально значимые функции религии. В частности, такой важный вопрос, как связь между специфическими формами религии и специфическими социальными констелляциями. Но методологически и содержательно эта работа Фрейда близка материалистической социальной психологии. Что касается содержания, достаточно процитировать следующую фразу из нее: «Вряд ли следует указывать, что культура, которая оставляет неудовлетворенными и недовольными столь многих членов, имеет мало шансов на длительное существование и мало делает для достижения этой цели». Это замечание Фрейда согласуется с точкой зрения молодого Маркса, который утверждал: «Уничтожение религии – иллюзорного счастья пролетариата – это требование способствовать его подлинному счастью. Требование отказаться от иллюзий – это призыв отказаться от условий существования, которые нуждаются в иллюзиях. По своей сути критика религии – это критика юдоли слез, освященной религией» (Zur Kritik der Hegelschen Rechtsphilosophie, Lit. Nachlas, I (1923), 385). В более поздней работе, посвященной проблемам социальной психологии, «Недовольство цивилизацией» Фрейд не развивает эту линию ни методологически, ни содержательно. Ее скорее следует рассматривать как антитезис к «Будущему одной иллюзии».
В работе «Why Is Psychoanalysis Popular?» («Forward», 1927) Рассел пишет: «Разумеется, психоанализ несовместим с марксизмом. Ибо Маркс делает упор на экономический мотив, который в лучшем случае увязан с самосохранением, в то время как психоанализ подчеркивает биологический мотив, который увязан с самосохранением через репродукцию. Ясно, что эти две точки зрения односторонни, поскольку оба мотива значимы». Рассел затем говорит о гипотетической му хе-однодневке, которая на стадии личинки имела бы только органы принятия пищи и только органы полового размножения на стадии взрослой особи. Рассел продолжает: «На стадии личинки она была бы марксистом, на стадии взрослой особи – фрейдистом». Затем он добавляет, что Маркс, этот «книжный червь Британского музея», является представителем философии личинки, тогда как сам Рассел ощущает свою близость к Фрейду, поскольку последний «не равнодушен к радостям любви и не пытается объяснять вещи в терминах „добывания денег“, то есть в терминах ортодоксальной экономики, созданной высохшим стариком».
В своей работе «Economic and Philosophical Manuscripts» Маркс четко объясняет эту позицию. Он пишет: «…единственные колеса, которые политическая экономия приводит в движение – это жадность…» Даже ученый с лучшими намерениями быть объективным, R. Tucker попал под влияние широко распространенного мнения, что Маркс считал жадность первичным мотивом, поэтому он неправильно перевел (трудный) немецкий отрывок, который стал означать, что «единственными колесами, которые приводят политическую экономию в движение, – это жадность» (Tucker R, Philosophy and Myth in Karl Marx. Cambridge: University Press, 1961).
Отсутствие какой-либо адекватной психологии заставило многих сторонников исторического материализма обратиться к чисто идеалистической психологии. Типичный пример – Каутский, который хотя и не так открыто идеалистичен, как Бернштейн и другие, все же полагает, что человек имеет врожденный «социальный инстинкт», и описывает связь между этим социальным инстинктом и социальными отношениями таким образом: «В зависимости от силы или слабости своего социального инстинкта человек будет иметь склонность к добру или злу. Но это не в меньшей степени зависит от условий его жизни в обществе». Ясно, что врожденный социальный инстинкт у Каутского не что иное, как врожденный моральный принцип; его позиция отличается от идеалистической этики только способом выражения. В работе «Теория исторического материализма» Бухарин посвящает целую главу проблеме психологии. Он справедливо указывает, что психология класса не тождественна его «интересам», под которыми он имеет в виду его реальные, экономические интересы, но что психология класса зависит от его общественно-экономической роли. В качестве примера он приводит ситуацию, когда настроение отчаяния охватывает массы или какую-то группу после поражения в классовой борьбе. «Тогда мы можем проследить связь с классовыми интересами, но эта связь отличного свойства: битва осуществлялась посредством скрытых мотивов участвующих сторон, а теперь их армия разбита; из этой ситуации возникает замешательство и отчаяние, и люди начинают ждать чудес с небес» (курсив мой. – Э. Фромм). // Затем Бухарин продолжает: «То есть при рассмотрении классовой психологии становится очевидно, что мы имеем дело с очень сложным явлением, которое нельзя объяснить на основе одного только голого интереса. Оно должно быть объяснено в терминах конкретной среды данного класса». Бухарин также отмечает, что идеологические процессы представляют собой особый тип социального труда. Но поскольку он не располагает соответствующими данными психологии, он не в состоянии объяснить природу этого социального труда.
В работе «Массовая психология и анализ эго» Фрейд сосредоточивается на факторах либидо в отношении к лидеру. Но он рассматривает и «лидера», и «массы» в абстрактном смысле, не учитывая конкретную ситуацию. Тем самым он придает универсальность психическим процессам, которая не соответствует действительности. Другими словами, он превращает один частный тип отношения к лидеру в универсальный тип. Другая критическая проблема социальной психологии, классовые отношения, заменяется вторичной проблемой: отношением правитель – массы. Однако в этой работе Фрейд не следует отмеченной им общей тенденции буржуазной социальной психологии относиться пренебрежительно к массам.
Фрейд отводил центральную роль эрогенным зонам не только по результатам эмпирических наблюдений, но и теоретическим предпосылкам, которые представляли собой механистическую, физиологическую точку зрения. Они оказали решающее влияние на формирование психоаналитической теории. Всякое плодотворное обсуждение различных психоаналитических тезисов должно было начинаться с критики центральной роли эрогенных зон. Мы не будем предпринимать такую критику в данной работе, поскольку наша цель – показать достижения психоанализа. Но это важный вопрос.
«Таким людям нравится давать деньги и делать подарки. Многие из них изображают благодетеля или филантропа. Но их либидо остается более или менее отдаленным от объектов, поэтому их рабочие усилия в своей основе непродуктивны. Они, несомненно, не лишены упорства – распространенная черта анального характера, – но они используют его в значительной степени непродуктивно. Если обстоятельства развиваются неблагоприятно, их интерес к содержанию уступает место интересу к чисто формальной процедуре» (Abraham К. Psychoanalytische Studien zur Charakterbildung. S. 18).
Здесь следует обратить внимание на несколько замечаний Абрахама: встречаются случаи, когда связь между намеренным удержанием фекалий и систематической экономией совершенно очевидна. Я знаю, пишет он, богатого банкира, который требует, чтобы его дети как можно дольше терпели и не ходили в туалет, извлекая как можно больше пользы из еды, которую они съели. Также следует отметить тот факт, что многие невротики ограничивают расходы только на «временные» вещи. Концерт или путешествие стоят денег, и затраченные деньги не дают постоянного владения. Я знаю человека, который не ходил в оперу по этой причине, но с готовностью тратил деньги на пластинки с оперными ариями, ведь пластинками он мог владеть постоянно. Многие невротики неохотно тратят деньги на еду, потому что она не остается в постоянном владении. Другой тип невротиков, напротив, охотно тратит деньги на питание. Они проявляют необычайный интерес к уходу за своим телом, весом и т. п. Они озабочены, сколько из поглощаемого ими остается в длительном пользовании. Очевидно, что эти люди приравнивают ценность тела к деньгам. В других случаях мы находим установку на бережливость в отношении всех аспектов жизни. Иногда это доходит до крайностей: я знаю человека, который расхаживал по дому в незастегнутых брюках, чтобы не рвались петли. Можно легко догадаться, что здесь присутствуют также и другие побуждения, но характерно то, что они могут прятаться за анальной тенденцией к скупости. // У многих пациентов мы находим особую форму этой скупости: они очень экономно расходуют туалетную бумагу. Здесь одним из определяющих факторов является боязнь испачкать чистые вещи (см.: Abraham К. Op. cit. S. 22–23).
